«Кроткая»: Тюрьма размером со страну

Фёдор Михайлович Достоевский писал в своих «Записках из Мёртвого дома», что остроги и система насильственных работ не исправляют преступника; они только его наказывают и обеспечивают общество от дальнейших покушений злодея на его спокойствие. В преступнике же острог и самая усиленная каторжная работа развивает только ненависть, жажду запрещённых наслаждений и страшное легкомыслие. В новом игровом фильме украинского режиссёра Сергея Лозницы «Кроткая», также в некотором роде основанном на одноименном рассказе великого русского классика, таким острогом становится целая страна, в которой замысел Достоевского о палаче и жертве приобретает единое воплощение в образе угнетающей, гротескной современной России.

Лозница в первую очередь талантливый документалист, а не автор игрового кино. Поэтому «Кроткая» в основном сочетает в себе одновременно документальный реализм, присущий новой румынской волне (представляет которую уже во втором игровом проекте Лозницы оператор Олег Муту), и фантасмагорию, набирающую обороты с каждым новым кадром. Безымянная героиня фильма (Василина Маковцева) получает обратно посылку, которую отправила мужу в тюрьму, вместе с уведомлением о возможности свидания. Договорившись с коллегой по сторожевой вахте, героиня отправляется в город, где встречает самых мерзких, грубых, тупых и алчных представителей, как бы выразились наши классики, русского «подполья».

«Ты-то вон, к своему в тюрьму поедешь, в город, людей встретишь, страну посмотришь. А мой так ни разу и не сидел, я и мира-то не видела».

Документалист в Лознице побеждает рассказчика историй. Отличительной чертой «Кроткой» является наблюдение за окружением главной героини. Зачастую она даже остаётся за кадром, в то время как камера выловит то случайную беседу в поезде между представителями двух возрастных категорий о заслугах советского периода, то разговор в переполненном автобусе о том, как в другой день в нём гроб везли. Порой до нас доносятся лишь обрывки фраз, ругательств, крики отчаяния: один выступает за сброс бомбы на Штаты, другая напоминает о том, что все мы умрём, а третий вообще досадно констатирует в камеру: «Эх, такую страну про***ли!».

Любой документалист в первую очередь публицист. Поэтому важно не просто «что» он говорит, но и «как». Например, в предыдущей своей документальной ленте, «Аустерлиц», Лозница не говорит ни слова, но его эта отстранённость носит куда более сильное публицистическое воздействие на зрителя, который всё видит, как говорится, своими собственными глазами. В «Кроткой» режиссёр эмоциональную отстранённость в своих комментариях фактически совсем не соблюдает, буквально крича (что думает, что накипело, чем обижен) через второстепенных героев  – проституток, полицейских, сутенёров, хамов, извращёнцев, бомжей. Его крик – это злая, едкая критика, критика системы, исторических событий, но никак не России в чистом виде. Она лишь для масштаба взята, для более яркой тюремной аллегории, Лозница же показывает заблудившуюся, запутавшуюся в эпохах и смыслах страну, которая в такой же степени и Украина, и Латвия, и вообще весь постсоветский мир в миниатюре.

Проблема лишь в том, что блуждания героини по кругам адской абсурдной реальности попросту становятся уж слишком однообразными, монотонными и утомляющими, поскольку представляют собой вариации одной и той же мысли, что Лозница вводит ещё в первые 20 минут своего фильма. Дальше идёт мучительное повторение, фантасмагорическое колесо крутится всё сильнее, но так и остаётся колесом. Даже появление Лии Ахеджаковой в роли «иностранного агента» ничем не удивляет и не забавляет, хотя очевидно, что на это был акцент. Финальный сон-фантазия, в котором, кажется, Лозница собрал всю генетическую память русского, советского и даже славянского человека, смешивает русскую тройку (с мигалкой), сотрудников НКВД, Иосифа Сталина, Ивана Грозного, «некого современного диктатора», народные костюмы, фольклор, блатные песни, стихотворения поэтов и отсылки к Гоголю и Толстому. Но как бы весь этот близкий русскому духу Твин Пикс не был эффектно преподнесён, смысл его всё тот же. Только если раньше Лозница ещё как-то пытался найти баланс между открытым высказыванием и художественным завуалированием, в финальном акте он устраивает самый настоящий парад архетипов якобы нашего бессознательного общества, в котором к зрителю общаются уже сами пороки и грехи в людском обличие, предлагая как бы зеркало со словами «ну что, узнаёте себя?».

В «Кроткой» реализм шагает рядом с фантазией, театрализация с чистейшей импровизацией, но весь режиссёрский замысел упирается в скупость подхода, который в очень спорной и изматывающей манере переставляет местами абсурдное и страшное, оскорбительное и обличающее, смешное и уродливое. Лознице бы поучиться выдержке и проникновенности у другого современного классика, филиппинца Лава Диаса, который в своём кинематографе также вёл подспудный диалог с философией Достоевского и показывал неприятнейшую ситуацию в собственном обществе. Но где в киноязыке Диаса поэтичность и плавность мысли, у Лозницы злая, резкая и радикальная прямолинейность, которую он отчаянно пытается прикрыть гротескной формой и многочисленными аллюзиями на общую историю и культуру.

Просмотрено на Одесском кинофестивале.