Симфонический оркестр «Русская филармония» 17 января 2014 года открыл Год культуры в Подмосковье, а 21 января дебютирует в Королевском фестивальном зале Лондона (Royal Festival Hall). В преддверии выступлений корреспондент Анна Ефанова встретилась с главным дирижером оркестра Дмитрием Юровским, чтобы поговорить о правильном дирижировании и работе в главных российских театрах — Большом и Мариинском.
— Какие требования вы предъявляете к себе на репетициях и концертах?
– Я требую от себя того, что требовал от дирижеров в оркестре, где играл десять лет. Прежде всего, конкретики — не уходить в тяжелые философские дебри. Ты можешь так разговаривать сам с собой, дома. Когда же встаешь за дирижерский пульт, должен иметь свое ощущение произведения. Не нужно себя ставить выше музыкантов и композитора, который умер. Все то хорошее, что он сделал, надо исполнить, как можно точнее. Не говорить точно по партитуре, где играть громко и тихо. А показать руками то, что ты хочешь услышать и как достичь этого звучания: музыканты обычно ценят простоту.
Также важна эффективность дирижера — над одним и тем же произведением можно работать две и 30 репетиций с одинаковым успехом. Важно не терять время – знать, над чем нужно помучиться, а что само получится. От этого зависит, сколько времени ты потеряешь и сможешь ли увидеть то важное, что способно потом тебя выдать на концерте. Ты должен правильно распределить время и по возможности не терять его зря.
— Дирижер должен быть психологом?
– Да. Ему нужно найти определенный ключ в общении с музыкантами, чтобы удалось абсолютно все в работе. Когда перед тобой в оркестре сидит много народу со своими проблемами — их надо увлечь за собой, а не руководить ими. Причем, это не нужно делать криком, взрывными тираническими акциями и прочим. Доказывать свою правоту нужно честной работой. Люди, в принципе, ценят то, как ты занимаешься своим делом. Я не знаю ни одного музыканта, который бы хотел, чтобы концерт прошел плохо.
— Вам удается достичь всего перечисленного?
– Да, бывает. Часто не получается потому, что я встаю за дирижерский пульт 40–50 оркестров в год. Разные страны, языки – абсолютно разные культуры. Музыка всех объединяет, но ощущения различны. Если ты будешь со всеми одинаково работать, то контакта в общении с людьми у тебя не будет. А тогда зачем мы вообще дирижируем? Наша жизнь не проста и не надо ее усложнять лишний раз.
— Какой подход нужен к оркестру «Русская филармония»?
– Сдерживающий во всем – у нас невероятно эмоциональные музыканты. Сон, которого мне порой не хватает до неприличия, всегда забывается во время репетиций, проходящих на высоком подъеме. Мы репетируем даже в те моменты, когда ни у кого не остается сил.
— Вы бы хотели с ним работать чаще?
– Да. С любым оркестром нужно проводить так много времени, сколько это вообще возможно. Но я знаю, что в тот момент, когда даже самый лучший дирижер примелькался, люди устают — им нужна смена. Так нам удается избежать рутины. И в этом плане, хорошо, что обоим приходится скучать.
– Вам никогда не хотелось встать за дирижерский пульт оркестра Большого театра?
– Хотелось, конечно — в годы, когда он находился на реконструкции. У меня был идеализированный подход к старой сцене и я все ждал, когда же они, наконец, откроются и смогут меня пригласить.
— Теперь историческая сцена Большого функционирует исправно.
– Да, но мне стало труднее распоряжаться свободным временем. На Западе концертно-театральные планы строятся сильно заранее. Кроме того, просто дирижировать спектаклями — совсем не то, что нужно. Я все-таки считаю, что любую постановку надо заранее приготовить. Театр не должен превратиться в фабрику. А, когда ты выпускаешь сразу слишком много продукции, то качество теряется. И это неизбежный процесс.
— Многие обсуждают, кто станет главным дирижером Большого театра.
– По-моему перебрали абсолютно всех тех, кто имеет русскоязычную фамилию, жив и в состоянии держать в руках дирижерскую палочку.
— Вы бы заняли этот пост, если бы вам предложили?
– Мне трудно ответить гипотетически, потому что меня никто об этом никогда не спрашивал. Я не имею привычки давать оценку ситуации, которой как таковой нет. Со мной никто из руководства театра на эту тему не говорил.
— А если заговорят?
– Тогда будет о чем и нам поговорить. Пока я об этом даже не думаю.
— Вы бы согласились дирижировать в Мариинке?
– Там давно не стоит вопрос главного дирижера и приглашенных тоже. Я посетил там всего несколько спектаклей и мне трудно сказать, дал бы я свое согласие или нет.
— Почему?
– Я увидел столько разного уровня, что у меня не сложилось единого ощущения. В некоторых случаях было сложно поверить, что слушаю одних исполнителей и оркестры. Мне кажется, что в целом там уровень выше. А, в частностях – неровен, и поэтому его непросто воспринять.
