ЖАННА АГУЗАРОВА:
– Я несостоявшаяся – не блеснула еще всеми гранями, очень хочу сняться в кино. Я имею данность совершать чудеса. Я умею узнавать мысли других.
АЛЕНА АПИНА:
– Было время, когда Алена пыталась изображать на сцене роковую женщину. Тогда была спета песня “Соперница”. Хотелось трагически закатывать глаза, быть загадочной незнакомкой… Три года занималась этой ерундой…
ТАТЬЯНА БУЛАНОВА
– Я до сих пор не ощущаю себя не только ветераншей, но даже – просто звездой. У меня никогда не было налета звездности. Мне, кстати, так смешно и забавно наблюдать, как звездная болезнь косит не только моих коллег, но и композиторов, аранжировщиков, администраторов, что работают с нами. Приходят поначалу нормальные ребята, а потом вдруг начинают звездить. Может быть, мне надо держать дистанцию с людьми?
ВЯЧЕСЛАВ БУТУСОВ:
– Больше всего во мне не нравятся мои ощущения различных переживаний и тревоги. То есть переживания – это еще выносимо, но периодические обострения очень тяжело переношу, считая, что это самая невыносимая часть моего характера. Иногда могу впадать просто в крайние состояния и изображать из себя мумию. Еще черта отвратительная – раздражительность. Когда я в порядке, все разрешимо. Но, к сожалению, когда плохо, не всегда способен вовремя заткнуться, чтобы не стало плохо всем остальным. И в этом моя главная проблема. В такие моменты ухожу на дно, чтобы меня никто не видел и не слышал. Уезжаю, закрываюсь от всех и, как ядерный реактор, все болезненные ситуации в себе перерабатываю.
…А из хороших черт… Например, если за что-то берусь с интересом, обязательно это сделаю очень ответственно и качественно. Если мне что-то интересно, могу не есть и не спать.
БОРИС ГРЕБЕНЩИКОВ:
– Говорю, не лукавя, что я – человек обыкновенный, не умеющий ни петь, ни сочинять, ни играть. Что-то получилось потому, что у меня трезвая философия. Я почти единственный среди коллег взвешенный человек. Я чту закон о «сообщающихся сосудах» применительно к населяющим земной шар людям. Мне всегда казались противоестественными порядки при советской власти, которые сделали людей пришибленными, искривленными изнутри, да еще и разъединили их с другими. «Аквариум» полюбили, потому что мы находились в гармонии с остальным миром, мы дышали в такт с ним. Мы увлекали слушателей, и они заражались внутренней свободой.
АНДРЕЙ ГРИГОРЬЕВ-АПОЛЛОНОВ:
– А мне повезло. Обычно все вокруг брюнеты и блондины. И я становился первым и последним рыжим в жизни девочки. Никогда у меня не было комплексов из-за цвета волос. Мама мне всегда говорила: “Ты мой страшненький. Но очень симпатичный!” И сейчас так прикольно, когда какая-нибудь девчонка подбегает ко мне: “Рыжий, дай автограф!” Сначала реакция у меня суровая: “Да я, между прочим, Андрей Генрихович Григорьев-Аполлонов!” Но внутри прекрасно понимаю, что я и есть просто Рыжий…
ЗЕМФИРА:
– Да, безусловно, я трудный человек. Но если совсем честно рассуждать, все мои агрессивные поступки – это всегда ответ на какую-то провокацию. Более того, я не на все провокации отвечаю. Поскольку я теперь лицо общественное, я – как лакмусовая бумажка.
КРИС КЕЛЬМИ:
– Я “живу хорошо” – потому, что я живу очень интенсивно. Скажем так: степень вулканизации на каждый квадратный сантиметр моего тела превзошла все мыслимые пределы. Иногда я думаю: то ли я в эпицентре тайфуна… а может, я сам тайфун?
ВАХТАНГ КИКАБИДЗЕ:
– Буба – это мое домашнее имя. Знаете, меня совсем незнакомые люди называют Бубой и говорят мне “ты”. Я сначала думал: “Наверное, они меня не уважают, если так вот панибратски со мной разговаривают”. А потом понял, что раз меня называют Бубой люди, значит я им как член семьи, правильно? Со мной часто происходили смешные истории. Однажды звонок в дверь – стоит мужчина, держит маленькую девочку на руках. Говорит ей: “Смотри, это живой Буба, потрогай его”. Девочка меня потрогала, я даже не успел ничего сказать, они уже ушли. Просто дотронуться до меня хотели. Ведь приятно, правильно?
КОНСТАНТИН КИНЧЕВ:
– Я не хотел бы создавать впечатление человека, который часто меняется. Я достаточно последователен в своих шагах. Другое дело, что по молодости я был чрезмерно дерзок и самонадеян. Мне казалось, что вся Вселенная вращается вокруг меня, я центр Космоса, и для общения с Богом никакие посредники не нужны. Лишь с годами я понял, как глубоко заблуждался. Но в поиске я находился всю жизнь, лет с 14…
ИЛЬЯ ЛАГУТЕНКО:
– Теперь я должен сказать странную фразу: “Я король рокопопса! Император рокопопса!”
ДМИТРИЙ МАЛИКОВ
– Я не кладу личную жизнь на алтарь популярности и не люблю создавать искусственно шум вокруг себя. Я считаю, что если я людям нужен, они меня и так полюбят. Конечно, вся поп-музыка делается на потребу, но я стараюсь соблюдать меру. Возможно, это скучно, ведь публике всегда нужен эпатаж. Выйти на сцену не в хорошем костюме, а в трусах, не иметь нормальную семью, а быть гомосексуалистом, заниматься групповым сексом, а потом об этом везде рассказывать. Аномалии всегда привлекали внимание. Но я – другой человек. И мне хватает той популярности, которую имею.
КРИСТИНА ОРБАКАЙТЕ:
– Я достаточно самостоятельный и свободолюбивый человек и никогда не просила денег ни у мамы, ни у мужа – сейчас. Я максимально обеспечиваю себя сама – мне это просто нравится. Еще и подарки люблю делать своим близким… Я до шестого месяца беременности работала, а когда уходила в декрет, в шутку говорила: «Ну вот, придется вам какое-то время меня, такую тунеядку, потерпеть на своей шее». Но, кстати, все равно я в тот период записывала песни, выпустила альбом, снимала клип. Это все стало неотъемлемой частью жизни. Да и не могу людей, которые у меня работают, бросить. Конечно, мне не нужно думать о том, чем семью кормить, и я имею возможность все заработанные средства пускать в дело. Аппаратура, запись песен и клипов – все делаю на собственные деньги. И в семье эту самостоятельность ценят и уважают.
ВЛАДИМИР ПРЕСНЯКОВ-МЛАДШИЙ:
– Нет, себя не люблю. Мне кажется, это последнее дело – хвалить и любить себя. Важно не бояться своих недостатков. Есть много людей, которые слушают мою музыку, кому нравятся мои песни. Их любовь поднимает мою самооценку. Мнение друзей и близких – это самое важное для меня.
ЭДИТА ПЬЕХА:
– Мне доставалось в те времена, когда я пела с акцентом. Обвиняли в том, что я нарочно в целях рекламы коверкаю русский язык. Как я могу его коверкать, когда я его вообще не знала? В один год, уже в 1955-м выучила. Первая песня, которая стала меня трогать, – это была песня Флярковского на стихи Роберта Рождественского “Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу”, это был 1961 год. Дальше как-то понеслось, акцент стал где-то растворяться, хотя, по-моему, он остался и по сей день.
АЛЛА ПУГАЧЕВА:
– Я часто ошибалась в жизни. А как же иначе? И не жалею об этом. Самое страшное – не совершать ошибки, а таскать их с собой до старости. Не надо их повторять.
ИРИНА САЛТЫКОВА:
– Конечно, все пришло с жизненной необходимостью. У меня было несколько периодов в жизни. Я росла очень скромной, нежной, ранимой девочкой. Потом я стала тоже нежной, но уже нескромной – такой хулиганкой, но в хорошем смысле этого слова. Когда я вышла замуж, был такой период непонятный – подстраивалась под мужа. И сейчас я уже личность другая. Все изменилось. И мировоззрение, и социальное положение. Ну, это просто жизнь диктует. В мире все меняется – и политика, и мода, и телевидение, и книги. Сейчас я смотрю на жизнь другими глазами. У меня другие знакомые, я стала намного умнее, вместо домохозяйки я стала артисткой.
АЛЕНА СВИРИДОВА:
– На самом деле все в моей жизни происходит закономерно, и я за все благодарна судьбе. У меня было абсолютно нормальное детство, ничем не омрачавшееся. Поэтому весь последующий отрицательный опыт в моей биографии я воспринимаю исключительно философски – все это и есть жизнь. Если она будет стерильной, о чем тогда я буду писать?
ГАРИК СУКАЧЕВ:
– Я думаю, что я всем в жизни занимаюсь профессионально. Если бы Чарли Чаплин не был великим режиссером и актером, он наверняка был бы великим композитором, каковым он, собственно, и является, потому что всю музыку для своих фильмов написал он сам. Это всегда остается за скобками, хотя мы знаем, что Чарльз Спенсер Чаплин писал всю музыку сам. И таких примеров тысячи. Просто мы живем по каким-то клановым законам, законам стаи. Человек существует в определенных рамках, которые сам себе создает: актер, режиссер, музыкант… Все это глупости. Если ты не олицетворяешь себя ни с чем, как я, тебе это все равно. Я занимаюсь искусством. А искусство имеет разные формы. Я не Господь Бог, я не могу разделить свою жизнь. Знаете, была пора, когда мои родители думали, что я буду железнодорожным инженером, и я честно им был на протяжении пяти лет. Но судьба по-другому повернулась. Я же не исключение из правила, просто судьба так повернулась. На первом месте всегда стоит потребность, а уже потом целесообразность.
ДАВИД ТУХМАНОВ:
– Предпочитаю или появляться на публике в своем профессиональном качестве, или не появляться вовсе. Во всяком случае варить картошку перед телекамерой точно не намерен.
