Иуда Фаддей

Рубрики: [Фейсбук]  

Есть такой апостол – Иуда Фаддей.
Его считали братом Христа; как и почти все его коллеги, он проповедовал и был казнен, а в европейской живописи его легко узнать по алебарде, которую он почему-то несет на плече.
Но это подробности, а важно вот что: Иуду Фаддея считают заступником в отчаянных ситуациях, покровителем безнадежных дел.
Мне нравится, как это мягко и грустно звучит: покровитель безнадежных дел.
Но какое же дело можно считать по-настоящему безнадежным?
Темный коридор без окон, в котором мигают нехорошие лампы.
В коридоре – у плотно закрытых дверей – толкутся люди с нервными, серыми лицами, ну или это, может быть, лампы так нехорошо светят, что лица людей кажутся серыми, а возможно и лампы не виноваты, а просто само это дело, которое привело абсолютно неизвестных друг другу людей в этот коридор, к этим дверям, – это дело такого рода, что у них просто не может быть других лиц.
По коридору бегут усталые и злые врачи, они скрываются за дверями, но в те секунды, пока они еще не добежали – те, с серыми лицами, кидаются к ним, и пытаются прорваться заодно с ними за двери, но врачи их отшивают:
- Позже!
- Это не ко мне вопрос!
- Ждите!
- Всех одновременно запустят!
А когда этот запуск и в самом деле вдруг происходит – несчастные люди, набросив халаты и подхватив сумки, несутся в сторону одной большой палаты, где, среди сложных приборов, назначения которых лучше не знать, лежат их бывшие веселые, бывшие болтливые, бывшие спортивные, бывшие пьющие, бывшие ленивые, бывшие работящие, бывшие – уже хочется сказать дальше – родные, но нет.
Они все такие же родные.
И это единственное, что в них осталось из прежнего.
Я помню мужика – по рассказам его семьи в коридоре, то ли ректора, то ли проректора, а до этого сотрудника органов. Он был тяжелый человек, этот мужик, он тиранил жену и не хотел знаться с дочерью, не любил внуков, но потом с мужиком что-то случилось, что-то сломалось в нем, и тогда кончился ректор, кончился проректор, и даже органы сделались несущественным воспоминанием, зато его огромный живот – на кровати, в переплетении трубок, – то поднимался, то опускался, а я смотрел на этот живот, на его отдельную и бессмысленную жизнь, и думал: ну безнадежное же дело.
Я вспомнил об этом, потому что прочитал новость: большое начальство теперь разрешило свободно навещать родственников в реанимации – и эта новость мгновенно оживила в моей памяти и коридор с бледными лампами, и серых людей, про которых ты точно знаешь, что они серые, потому что ты сам – один из них, и вечно закрытые двери.
Но двери можно открыть.
А как открыть глаза – нет, не свои, – а те глаза, которые плотно и, кажется, насовсем уже закрыты?
Где тот начальник, во власти которого разрешить все: не только навещать, но и встать с кровати, отключить все приборы и вынуть трубки, и снова стать работящим, ленивым, болтливым, молчаливым, спортивным, пьющим и трезвым? Стать прежним.
И мне кажется, что если он все-таки где-то и есть, то это евангельский старик с алебардой, заступник мигающих ламп и серых лиц, покровитель по-настоящему безнадежного дела.
Иуда Фаддей, помоги.


Дмитрий Ольшанский


Оставьте комментарий



««« »»»