Про то, что происходит в русских тюрьмах, мы все откуда-то знаем с самого детства

Про то, что происходит в русских тюрьмах, мы все откуда-то знаем с самого детства. Живем с этим знанием спокойно, слово это знание о смерти.
Это не книжный, шаламовский ГУЛАГ, который слишком гипертрофированный, будто из другой эпохи или измерения.
Наш ГУЛАГ – привычный. У него могут быть пластиковые стеклопакеты или гнилой пол, суть все равно не меняется. Его черты ты различаешь в любом менте, с которым тебе сводит жизнь, у него кислый запах провинциального РУВД или ФСИН.
Оказавшись там, сразу чувствуешь лютую веселость, что есть в людях, которые там работаю. В них есть удивительная свинцовая уверенность в своей правоте, которую дает только привычка распоряжаться жизнью и судьбой людей.
Люди, что работают в этой системе – словно укушенные. Вот взойдет луна и обычный русский мужик с добрым полноватым лицом вдруг превращается в упыря. Глаза его стекленеют и он поставленным коротким ударом в печень валит тебя на грязный линолеум служебного кабинета.
Это знание – основа русской жизни, форма отечественного дзен-буддизма, которая – «от сумы да от тюрьмы не зарекайся».
Вечная близость страшного несчастья, которое грозит любому. Хоть водителю такси, хоть министру. Да и тому же инспектору следственного изолятора. Все под Богом ходим…
Однако никакой лирики в этом нет. То, что происходит в русских тюрьмах, это дикая архаика, которой больше не осталось ни в одной другой части современной жизни.
Реформа ФСИН важнее, чем даже реформа судебной системы. Неправедный суд можно объяснить, его можно потерпеть, мы и не такое терпим. Но терпеть существование мест узаконенного садизма терпеть нельзя точно.