ЭТЮД ПОСВЯЩАЕТСЯ БОРИСУ КОРЧЕВНИКОВУ, ОТЦУ ПАВЛУ И МАРИНЕ ЗОТОВОЙ.
Как изволила выразиться Вероника Долина (сродницей Ларисе Александровне, благодарение небесам, не приходящаяся): «Просить меня – не тяжелый крест, и я просима без извилин…».
Меня пригласили на канал «Спас», где главным значится Боря Корчевников, и я, конечно, согласился – именно потому, что главным там значится Боря Корчевников, чистый помыслами летописец эпохи в джунглях.
На вопрос, верю, верую ли я, можно было бы ответить по-гаррикаспаровски: «Ну, это семантический вопрос!», но я циник не до такой степени.
А ответ Набокова на вопрос в лоб, религиозен ли он? Это ж не ответ, а виртуозная отговорка, образец софистики-схоластики-силлогистики: «Я знаю больше, чем могу выразить словами, и то немногое, что я могу выразить словами, не было бы выраженным, не знай я большего».
Но Набоков – это всегда отдельно, это всегда особь статья, это всегда Булгаков: «Меня не то удивляет, что трамваи не ходют. Меня то удивляет, что трамваи ходют».
Нет, все не то.
Узловой вопрос: атеист я или агностик?
Дозволительно ли мне ВООБЩЕ рассуждать о столь высоких материях?
Вопросов – больше, чем звезд на небе над Кутаиси о летнюю пору.
Почему так рано ушли мой брат и моя Жанна Фриске и иже с ними?
Почему в таких муках уходила мамочка моя, чистая помыслами, чище не бывает, которая жила в угоду детям и людям, но ни разу не себе; почему ей было так больно?!
Почему, когда приходишь в церковь, все злые, будто у всех сенильный психоз?
Почему так мало священнослужителей, которые живут и действуют вот так: «Просить меня – не тяжелый крест, и я просима без извилин…».
Если вы утверждаете, что я слаб, бо не верю, так откуда ж во мне, у меня это безграничное приятие жизни, делающее меня исполином?
Почему за все, за всякий шаг в церкви надо платить? Какие ж это «божьи люди» при таком раскладе? Называйтесь тогда негоциантами – для красивости?
Почему так стопроцентно глухи к сантиментам и нормальному языку?!
Я начал беседу на канале «СПАС» (забегая вперед, не премину с изумлением констатирую, что беседа оная вызвала не меньший резонанс, чем клоунада с выдвижением Собчак в Президенты) с того, что процитировал Джулиана Барнса: «Я не верю в Бога, но мне Его не хватает».
Мне кажется, и я об этом и писал, и говорил Боре Корчевникову, британский писатель похож на меня вот чем: он знает, что такое «строгое приятие судьбы», но настолько жовиален, что перманентно ерничает, даром что его ерничанье в высшей степени интеллектуальное.
Мне несказанно повезло с собеседником, мне определили в визави Отца Павла (в миру – Павел Островский), я нещадно эксплуатировал его дивный нрав, я хотел, чтобы он подтвердил мою правоту: обращаться к Богу не должно быть тяжелым крестом, он должен быть общительным без извилин, ты не должен, обращаясь к Нему, чувствовать себя тритагонистом.
Но, конечно, и не быть фарсером, гаером.
Это должна быть камерная улочка с двусторонним движением.
Я говорил Отцу Павлу, что, если Церковь хочет дружить с такими, как я, ей бы перестать внушать таким, как я, непонятное чувство вины и сообщать страх вместо трепета.
Потому что полемика – это потом (вот, кстати, искусством эристики мало кто из Отцов владеет; вы только почитайте и послушайте злобный бред, исторгаемый В.Чаплиным, пусть опальным, но все же), «научное материалистическое мировоззрение» – это потом, сначала научитесь быть дружелюбными, перестаньте шипеть, брать за любой жест деньги и ездить на «гелендвагенах».
И, пожалуйста, перестаньте пить.
Впрочем, тут нужно оговорить, дабы избежать мазни черной краской, что речь исключительно о моем даже не печальном, но горьком опыте (и на похоронах мамы моей, и во время прощания с моей Жанной Ф. меня вывели из себя священники, пребывавшие в подпитии).
Отец Павел достойно держал удар.
Он помог мне справиться с настроением, выражающимся словами:
«Мир гол и пуст, и я не тот, и я не тот, что прежде.
Вот жизнь прошла, а где ее следы? ».
Какое там понять Откровение Иоанна Богослова, нам нужно с азов начинать, с азбуки, а не креститься, как футболисты и депутаты, на камеру.
Куда там справиться с жизнью, когда мы не можем справиться с собой, с кашей в голове, с неразберихой окрест, плутаем, стежки нас путают, магистрали не видно.
Есть лишь поле вроде электрического; вибрирующее поле обещания, чьи атомы, столкнувшись, могут стать чем угодно.
Научные методы познания истины продуктивны ровно в той степени, какую вы сами себе вообразили, заумные воображалы. Но ведь истина многоуровнева.
В этом мы с Отцом Павлом сошлись.
Ты можешь быть лихим рубакой, тишайшим бухгалтером, фарсером напыщенным или мерзким либералом – право любить и верить, и надеяться у тебя никто не отберет.
Надейся, верь, люби, не заблудись.
