Разговаривая с «главным идеологом медведизма» Игорем Юргенсом, поймал себя на мысли, что люди одной среды, одного воспитания и одного поколения, вырастая, радикально расходятся в оценке действительности, и обслуживают впоследствии совершенно разные ценностные системы. Именно «обслуживают». Потому что люди умирают, а идеи остаются и вербуют в свои ряды новых людей. По большому счету точно таких же…
«Игровое мышление Стрельцова было гениально»
– Достаточно много есть информации в сети о вашем отце, а о матери сказано только то, что она преподавала музыку. Где она преподавала?
– Школа имени Дунаевского. Ну, это средняя школа, но это своего рода подготовка для Гнесинской и других.
– А какие отношения с музыкой у вас?
– Ой, она меня пыталась начать учить сама раза три-четыре. Но сапожник без сапог, видимо. Слух был, а желания учиться – даже сольфеджио – не было. Вот, вы знаете, футбол как-то более привлекателен оказался.
– Играли?
– Ну, играли. И сейчас даже немножечко играю, да. Но уже в своей возрастной группе. В «Лужниках» есть такая группа, так скажем, людей в возрасте. Которые все-таки продолжают двигаться. Это очень симпатично.
– Болеете за кого?
– Вы знаете, я всю жизнь болел за «Торпедо». Потому что пришел я в сознательный возраст болельщика тогда, когда за этот клуб играли Стрельцов, Воронин; они сделали так называемый «золотой дубль» торпедовский. И это была конечно лучшая команда и страны. А Стрельцов, наверное, если бы не его трагедия, наверное был бы лучший футболист мира. И, собственно, оглядываясь назад, смотря кадры игры таких мастеров как Пеле, Стрельцов, Горевич, и даже сравнивая с нынешними, у которых совершенно другая скорость, реакция и все остальное, тем не менее, нельзя не признать: игровое мышление Стрельцова было гениально.
Эдуард Стрельцов в 18 лет стал лучшим бомбардиром чемпионата СССР, а в 19 — Олимпийским чемпионом. Но уже в 20 – незадолго до начала чемпионата мира – был арестован за изнасиловании девушки на подмосковной даче лётчика Эдуарда Караханова. Глава государства Никита Хрущёв, приказал легендарного футболиста приговорить к максимуму, хотя обстоятельства того дела были более чем сомнительны. Говорили, что спортсмен попал в немилость после отказа взять в жены дочь хрущевской фаворитки Екатерины Фурцевой.
«Разномыслие и лицемерие властей»
– Вы с родителями были единомышленниками во всем, что касается, ну, скажем так, политических моментов, потому что в Советском Союзе ведь было по-разному…
– Знаете, политика того времени была совсем другая. Мама ей не интересовалась. Она все-таки ветеран труда, ветеран войны, трудилась в Баку, там, где они жили, в тылу. И военная тематика, а именно верность Родине, «враг на пороге» – вот это сохранялось всегда, но без политизации. Отец, будучи человеком политизированным, безусловно, менял оценки действительности. Самый крупный сдвиг – это конечно все, связанное с десталинизацией, когда он был разочарован.
– Разочарован десталинизацией или Сталин его разочаровал?
– Разочарован тем, как была представлена история, связанная с правдой о большевизме. Это же большой слом, когда ты живешь, ну, до его 40 с лишним лет, в полном понимании и вере в то, что и вожди чисты, и все, что делалось, это во благо. А потом открываются детали, о которых мы не знали. Хотя у нас были родственники репрессированные по его линии. Но это не воспринималось как несправедливость; какой-то «комплекс шведского заложника».
Потому что, ну, та же Полина Жемчужина-Молотова, выйдя из лагеря, говорила, что несправедливость неких следователей это одно, а Сталин – великий все равно.
Тем не менее, говорить о том, что мы были единомышленниками или разномыслящими людьми нельзя. Да и мне было всего 17, когда он умер.
Основная доктрина, если хотите, социальной справедливости, которой характеризовался «правильный социализм», без бюрократических и остальных вещей, – не подвергалась мною сомнению. Тем более, что после университета я попал в профсоюзы. И, к счастью к своему, в международные отношения этих профсоюзов. А это означало общение с теми за рубежом, кто всегда стоит на стороне социальной справедливости, говорит о братстве, пролетарском интернационализме, и сейчас продолжает так действовать в рабочем и профсоюзном движении, Запада в частности, да и Востока. И в этом смысле я жил в некоторой другой среде. Разномыслие и лицемерие властей, которые занимались внутренними делами, микшировалось во многом тем, что я общался с теми, кто верит в свое дело даже в условиях капитализма и совершенно другого, потребительского общества. Это феномен, который поддерживал во многом веру в то, что ты делаешь правильное дело.
«Пионервожатым был Никита Михалков»
– В советской школе мальчик с фамилией Юргенс, не самой распространенной – испытывал какие-то проблемы?
– Первые два класса, когда я учился в обычной школе, да. И Юргенс, и мои очки, и всякое такое: были проблемы. Некая отчужденность была. Но затем родители нашли в Москве, не так далеко от нас, так называемую спецшколу. И меня туда перевели. И с третьего класса я окунулся в несколько другую среду. И 20-я спецшкола была известна в Москве тем, что, ну, там учились немножко более продвинутые дети. Ну и именитые к тому же.
Пионервожатым моего класса был Никита Михалков, например. В параллельном классе училась внучка Ленина. Со мной учились внуки Микояна, да, Стас Намин тоже там учился.
Поэтому там сразу все смикшировалось. И я хочу сказать абсолютно откровенно и честно, до событий ближневосточных, это когда я был уже в институте, ничего не замечал в плане антисемитизма. Но ближневосточные события, закрытие для евреев неких институтов и начало эмиграции, и обострение бытового антисемитизма стало очевидно. Не государственного, может быть, но бытового точно.
А до этого я не знал, что такое национальности. Слава Богу, вот с 3 класса слышал от отца всякие истории. Потому что его спасли во время войны. В политотдел вызвали и сказали: «С такой фамилией, на фронте трудно тебе будет. Поскольку мы тебя уважаем, слушай, давай мы тебя спрячем на Северный флот». И туда направили в сопровождение конвоев. А там, насколько по его рассказам я понимал, вот этот дух, как бы это сказать, СМЕРШа, он был намного менее выраженный.
Поэтому в нашей семье тот факт, что Юргенс – это не Иванов, присутствовал. Но, скорее, комедийно. Потому что каждый раз телеграмму приносили: то Юрчене, то Юрченко, то и так далее.
Так как они оба из Баку, а в Баку каждый двор был – 26 национальностей минимум, и все они приезжали иногда к нам в Москву, то армяне, азербайджанцы, грузины, евреи, русские, и вот люди с фамилией Юргенс, они все, так сказать, были людьми и друзьями.
И, повторяю, до вот этого ближневосточного кризиса, когда многие из друзей начинали говорить: «Слушай, а я в этот институт не поступлю» или «Меня исключат» или так далее, вот до этого момента я не ощущал, что у нас есть вот этот аспект – национально-этнический.
***
Школа № 115 с углубленным изучением английского языка была открыта 1 сентября 1958 года, а в 1961 году средняя школа была преобразована в спецшколу № 20 с преподаванием ряда предметов на английском языке. В 1981 году получила статус ассоциированной школы ЮНЕСКО. В 1993 году все спецшколы Москвы получили новые номера. Бывшая 20-я была переименована в школу № 1239, сохранив свой прежний статус школы с углубленным изучением английского языка. В этой школе учились многие будущие кинозвезды СССР: Белохвостикова, Золотухин, Евстигнеев, Сетунская.
***
– Но я так понимаю, что Юрий Теодорович, он немец. А еврейские корни у вас по Людмиле Яковлевне, маме?
– Нет, нет, нет. Мама – совершенно русская. И Яков Карпович Бородастов, ее отец, он из под Саратова, из крестьянской семьи. И там эти имена были очень распространены, потому что это библейские имена. И ортодоксальные православные, и староверы эти имена употребляли.
– Тогда тема антисемитизма, я вообще не понимаю, откуда?
– Тема антисемитизма возникает с тем, что наша семья породнилась с другой семьей, довольно известной в Баку, с семьей Гусманов. Она сейчас известна и здесь. Юлий Гусман, получается, мой троюродный, скажем, брат. И Миша Гусман (заслуженный работник культуры, лауреат Государственной премии России, первый заместитель генерального директора ИТАР-ТАСС – Е.Д.). Это просто переженились. Поэтому это не кровное родство, а родство различных семей. И в этом смысле, поскольку это были очень успешные евреи, и остаются, слава Богу, и Юлик, и Миша, и все остальные, то в нашей семье эта тема присутствовала. Но так как они были успешные евреи, то это опять-таки больше с юмористической точки зрения. Никто не подвергся никакому вот по этой части унижению или угнетению.
Их отец спас моего отца после войны: у того было двустороннее крупозное воспаление легких, которое он заработал на подводном этом флоте. Встретил его в Баку. Спрашивает: «Юра, что с тобой? Ты как щепка». И отец Юлика Гусмана спас моего отца.
***
Соломон Моисеевич Гусман – главный терапевт Каспийской военной флотилии во время Великой Отечественной войны, подполковник, доктор медицинских наук, профессор. Жена — Лола Юльевна Барсук, по первой профессии актриса, затем переводчица, доктор педагогических наук, профессор института иностранных языков Азербайджана. По словам Юлия Гусмана, пять поколений его предков жили в Азербайджане.
***
– Спас – каким образом? Госпитализировал его?
– Да. Он был выдающийся врач. Соломон Моисеевич его госпитализировал и выходил. И в этом смысле он был настолько успешен, что все Баку на него молилось, включая руководство ЦК Компартии Азербайджана.
Не было, в нашей семье истории угнетения, унижения или чего-то такого по этой линии. Что касается отца, то да, по фамилии может быть это и немецкие корни, так называемые балтийские немцы, остзейские.
Но есть и другая теория. Еще в Советском Союзе был съезд Юргенсов Эстонии, потому что мы оттуда, из под Таллинна. И общий результат исследования этих 27 или 30 семей говорит о том, что в 17-м веке некто Юргенсен или Юргенс из Дании переехал туда, сделал большое хорошее дело. И вот его потомки распространились по всей стране. И кто-то остался Юргенсом, а кто-то Юргенсоном. И самая крупная нотная фабрика и магазин Юргенсона на Неглинке, который рядом располагался со зданием, где ныне Центральный банк это все корнями оттуда.
