Я шёл и я пришёл

Я вышел в семь и пошел.
Я шел мимо пустых, давно одичавших полей, забывших нежное прикосновение трактора.
Я шел мимо огромной надписи – КАТЮНЯ ПРОСТИ МЕНЯ КОЗЛА – с подробным указанием дня, часа и точной минуты, когда она была сделана. Должно быть, козел хотел предоставить Катюне полный отчет.
Я шел мимо каким-то чудом выжившей древней могилы, хозяин которой родился в 1809 году.
Я шел мимо нарядного коттеджного поселка – с настырно предлагаемыми в чистом поле дуплексами и таунхаусами, – буквально созданного для того, чтобы из соседней деревни пришла родная толпа с топорами и канистрами бензина и устроила себе праздник.
Я шел мимо ленивых собак, которым было так жарко, что они наотрез отказывались на меня лаять.
Я шел мимо помойки – любимой, торжественной, бесконечной помойки, той самой, рядом с которой всегда стоит сердитый плакат “Ведется наблюдение! За выброс мусора штраф миллион!” – и эта табличка, конечно, действует на умы, ведь если запрещено, если наблюдение, так надо же себя показать, надо издалека привезти и сюда выбросить, на тебе, на тебе, милый наблюдатель, пакетов с тухлятинкой, а потом мы еще принесем, у нас много.
Я шел мимо благочестивых воскресных парочек, выходящих с литургии – обязательно худенькая очкастая жена с рюкзаком, а к ней прилагается муж, грозный и двухметровый.
Я шел мимо просторов – почти нетронутых говностроительством вечных просторов где-то за Пахрой, когда ты стоишь на холме, а дальше крыши, а дальше вода, а еще дальше ветер, и прошлогодние ветхие травы, и лес на горизонте, и кажется, что у твоей жизни тоже есть такой горизонт, обязательно должен быть. Но эта уверенность – максимум минут на десять.
Я шел мимо старых русских деревень, где не осталось ни одного прежнего дома, где за своими великими китайскими стенами, в своих кирпичных, похожих на тюрьмы домах живет наш новый народ – безбородый, в шортах и шлепанцах вместо лаптей, впервые за тысячу лет сытый. Что сказали бы об этом старые русские крестьяне? Они сказали бы: слава Богу.
Я шел – и я пришел.
В маленький монастырь, нет, даже скит, надежно спрятанный в лесу.
Испуганно посмотрел на иконы.
Присел на лавку, достал батарею для телефона.
- Фотографировать нельзя! – сообщила монахиня.
- Катюня, прости меня, козла! – ответил я.
Вру.
Тихо сказал ей:
- Не буду.