Страшный скандал вокруг Исаакиевского собора удивителен тем, что он, на самом-то деле, не имеет вообще никакого отношения к самому Исаакиевскому собору – важному, торжественному, но совершенно не тому храму, который нельзя отдать, с которого надо пылинки сдувать и заставлять туристов ходить в бахилах.
Скандал про что-то другое.
Дело в том, что в эпоху патриаршества Пимена и Алексия, когда коммунистическая религия уже умерла, а капитализм еще толком не развернулся, – церковь воспринималась интеллигенцией как своего рода эльфийский лес.
Это было такое волшебное место, где обитают нездешние сущности в рясах и с бородой – мистики, аскеты, старцы, юродивые, ну или хотя бы просто культурные, прогрессивные священники, которых приятно слушать.
И еще стукачи, несомненно, – но работа у стукачей была тихая и пиар ей был вреден, а потому их можно было и не заметить.
Целых сорок лет – это примерно 1968-2008 – продолжался роман интеллигенции с этим странным отделом советской жизни, где, с одной стороны, много чего нехорошего за кулисами происходило, а с другой – как прекрасно, как романтично все было, и как хорошо было уходить от поганой реальности в этот церковный эльфийский лес, с его батюшками и старушками.
А потом пришел новый патриарх – и все стремительно изменилось.
Оказалось, что церковь – это больше не старый, полузаброшенный переулок, куда мы ходим гулять под липами, задумчиво любоваться руинами и реставрировать чудом уцелевшую лепнину.
Церковь – это теперь такой же офисный билдинг, огромный и шумный, как и все те, от которых мы раньше бежали.
Там теперь все то же самое: бизнес, недвижка, спорткары, крепкие парни из качалки, скользкие пиарщики, суды, контракты, швейцарские часы, блатные угрозы, аккуратные предупреждения в стиле дона Корлеоне, стройка, парковка и сувенирка.
Не только это, конечно, – особенно если погрузиться в детали.
Но если смотреть издалека – то именно это виднее всего.
Эльфийский лес кончился.
В церкви «поехали» все те же самые социальные лифты, которые до этого «ехали» на биржах, в банках, в газпромах, в полиции, в прокуратуре, список известен, – и это вызвало ужасное разочарование интеллигенции, намного большее, чем по адресу условной прокуратуры, которой никто и не очаровывался никогда.
А тут была, как говорят в прокуратуре, духовность – и вдруг такая печаль.
И хочется, конечно, теперь в раздражении встать стеной против этого клерикального тяготения к силе и власти, к собственности и деньгам.
Выбрать какой-нибудь повод приличный – вот хотя бы Исаакий – и возмущенно сказать, поправляя очки: позвольте вам этого не позволить!
И я это возмущение – чего уж там – понимаю.
Как понимаю и встречное возмущение любого верующего человека, который своими собственными глазами видит собор – и считает, что раз уж зашла об этом речь, то пусть в нем и будет собор, а то придумывают чепуху постоянно, и все лишь бы нам помешать.
Так часто бывает с романами – от них остаются два возмущения, и каждое можно понять.
Но это все, повторяю, печаль.
А еще есть мечта.
Что однажды возникнет какой-нибудь скромный, эльфийского вида волшебник в рясе – чуждый всего офисного, всего мирского, совсем не похожий на уважаемых сотрудников прокуратуры, – и тогда, вот увидите, мгновенно смягчится интеллигенция, и сама предложит ему не только Исаакий в вечное владение, но и Спаса на Крови ему потребует подарить, ну, чтобы тоже, а то неудобно.
И еще еды ему из дома натащит, а он вежливо примет и поблагодарит, но есть не станет, поскольку пост.
Но это только мечта.
А пока будет скандал.
