Теперь «человек, обожающий кружевной футбол» поймет, куда попал.
Сначала от Кафельникова, потом от актера Назарова; в разных жанрах; первый — в телеграфном стиле, второй через посредственные напыщенные вирши дадут понять, что такое «манифест судьбы».
«Я знал, что будет плохо, но не думал, что скоро»; когда после первого матча, где повезло, что не начали с 0:2, учинили карнавал, только что не крича: «Колоться и колоть, балдеть и отрубаться!», я сразу подумал, что это “хоть святых выноси!”, этот карнавал разрешится корвалолом, и совсем скоро Назарову придется писать что-то вроде “О Муза, наша песня спета! Приди, закрой глаза поэта!”, а Е. Кафельников присовокупит нечто полуобсценное, что с его теннисного на наш лесорубовский можно будет перевести как “Померкни, День! Оденься в траур, Небо!”.
Не надо было целоваться взасос, делая вид, будто за две тренировки научились транслировать небесную гармонию.
Это очень странная команда, хоть и народная.
Я не готов сейчас скрестить клинки с Кононовым по поводу влияния демарша даже внешне имбецилоподобного болельщика на срамной результат, это все равно как если бы я взялся учить снимать кино Дэвида Финчера, а Валеру Меладзе — петь, но если, как ты утверждаешь, твоя команда разваливается от такого фарса, то что у тебя за команда и кто такой ты? Люди жизнь уже доживают, а мальчишка их одним фортелем расстроил.
При том, что твоя команда играет, как певун, дающий петуха, говорить о том, что олигофрен сломал игру, — худший способ расположить к себе публику.
Кононов, приятный внешне, раздражает тем, что ОЧЕНЬ МЕДЛЕННО подбирает слова, очевидно стремясь говорить красиво, и вообще похож на жертву обсессивно-компульсивного синдрома.
Про него можно сказать, как ТАМ говорят про Мадонну: «Еще никто не добивался столь многого со столь немногим».
Как и Федун, он и рациональный материалист, и лютеранин — в зависимости от обстоятельств.
Нет времени лучше настоящего, и Кононову надо бы выиграть сегодня матч и сделать красиво, аппассионато, да черт с ним, с красотой — хоть как, хоть абы как, хоть как-нибудь, но как это сделать, если Кононов смотрит на поле, как будто цитируя:
“Я не знаю, будет ли свиданье,
Знаю только, что закончен бой,
Оба мы — песчинки в мирозданье.
Больше мы не встретимся с тобой”.
А его оппонент, считающийся живой реликвией каменного века, глядится моложе его в 448 раз, бойчее в 449, мудрее в 500 и только что выиграл в Лиге Чемпионов.
Кононову надобно явить необычайную прыть, но для этого для начала надо быстрее говорить, чтобы игроки снова не закончили играть на минуте 60-ой.
Но это как раз у Семина есть такая способность — брать оголенные провода голыми же руками, а Кононову надо определиться, кто он — рациональный материалист или лютеранин.
Или просто человек, однажды добившийся столь многого со столь немногим.
