Лацис

С 1937 годом получилась обидная историческая несправедливость.
Четверть века назад глупый журнал “Огонек” рассказал нашему народу, что в 1937 году произошло следующее: Сталин внезапно расстрелял комиссара госбезопасности первого ранга Вахтанга Исааковича Лациса, верного ленинца и старого большевика.
Народ это запомнил.
И с тех пор так оно и закрепилось в народном сознании: что в 1937 “строгий, но справедливый” Сталин расстрелял “чужих и плохих” большевиков.
На самом деле, конечно, это антиисторическая чепуха.
Разного рода комиссары госбезопасности, командармы и ветераны партии занимают скромное место в списке жертв того времени – их просто статистически было немного, и никак не хватило бы на сотни тысяч расстрелянных и первые миллионы посаженных.
А в основном 1937 год – это был конец старой городской и образованной России как таковой, конец той России, что появилась после 1861 года.
Одного православного духовенства тогда расстреляли столько, что смешно даже говорить о том, что это была какая-то исключительная расправа над жыдокоммунистами.
И, тем не менее, даже если признать все это, и выбросить нынешний народный миф из книг типа “Сталин: Красный Царь И Его Держава” на помойку, – 1937 год все равно не станет общенациональным символом скорби, как Катынь, Голодомор, Холокост и далее по списку.
Потому что не только Вахтанг Исаакович Лацис, но и вся эта городская образованная Россия – увы, не имеет никакого родственного наследования в современном нашем мире.
И если у “Лациса” еще можно обнаружить правнуков, бодро машущих флагами Украины на протестном митинге (я тоже в известной степени его правнук, флагом, правда, не машу), то русская городская Россия, расстрелянная в 1937-м – просто исчезла как феномен коллективной памяти, будучи замещена бывшим крестьянством. Растворилась в новом советском и послесоветском народе.
А потому – не его это горе, не его это память.
Его память – это Бессмертный Полк, а до этого, если постараться и покопаться в забытом, – трагедия коллективизации. Не 1937, а 1929 год.
И все-таки не всегда наследование – это прямое родство.
Мы не всегда сочувствуем только тому, от кого буквально происходим.
И потому – когда-нибудь, может быть, если хватит таланта и силы убеждения – Россия поймет, что в Бутово и Коммунарке тоже была она, а не только Лацис.
Но пока – это не ее боль.