Легендарная бизнес-леди Вероника Боровик-Хильчевская заинтересовала нас в ипостаси матери троих детей.
– Где сейчас учатся ваши сыновья?
– Старшему, Степану, 18 лет. Он студент МГИМО. Максимилиану — девять с половиной, он в четвертом классе. Первокласснику Кристиану — скоро семь. Младшие учатся в традиционной — бывшей советской — школе с углубленным изучением английского языка.
– Почему вы избрали этот вариант?
– Я очень верю в наше образование: сильная школа, хороший преподавательский состав. Не можешь — научим, не хочешь — заставим. Это мне ближе, чем заново придуманные частные школы и колледжи. Может быть, там котлеты вкуснее, компот лучше, перемены длиннее и детей в классе меньше, но образование — куда хуже. Школа №20, куда ходят мои дети, славится своим педагогическим составом. Там надо работать, делать уроки каждый день по два с половиной часа, расслабляться не дают. И результаты очень хорошие. В этой школе учились дети моих друзей, мой племянник, я видела, как их загружают, как они учат по пять-шесть страниц текста. Получились грамотные, образованные дети, с ними приятно разговаривать.
– А где учились вы?
– В такой же московской школе — в 29‑й. Но в первый класс пошла в Нью-Йорке. Мой отец в 70‑х годах работал в ООН. В советскую школу брали только с семи лет, мне было шесть, и мама отправила меня в американскую. После нее я так и не смогла перестроиться: того уважения к личности, которое есть в американской школе, у нас и близко нет. Советская система — армейская, никто не будет разговаривать с тобой как с человеком, упал — отжался… Когда ты знаешь, что может быть по-другому, это трудно принимать. В Америке, возможно, и не очень сильная система образования, но зато там творческий подход к детям. С первого класса учителя выискивали у них особенности, таланты и, если находили, старались их развивать, привлекали к дополнительным занятиям. Я была единственным советским ребенком на всю школу, ко мне относились очень доброжелательно. Хотя, разумеется, я дралась — без этого невозможно, возраст такой. Сидела рядом с негритянкой Мишель, которая воровала у меня ручки, мы с ней отчаянно дрались. Я ее сильно побила, после чего мы стали дружить. Меня приглашали в разные классы, чтобы я пела советские песни, я с удовольствием это делала. Детей развивали индивидуально.
– И после этого в советской школе…
– …было трудно. Никто не мог понять, почему я, второклассница, так свободно обращаюсь к учителям. Я могла подходить к учителю, задавать разные вопросы, просто беседовать — в американской школе это было нормально. Но в советской поражались: что это такое тут пришло и еще рот открывает?
– Но для своих сыновей вы все-таки выбрали такой же путь.
– Я хочу, чтобы у детей был крепкий базис. Советская школа — система жесткая, но ученика в ней заставляют работать, заниматься. Я хочу, чтобы мои дети умели умножать дробь на дробь, писали по-русски без ошибок, прочитали всю необходимую классическую русскую литературу, и не только русскую… я в эту систему верю.
– А как дети к ней относятся?
– Плохо. Мой средний сын уже первого сентября сказал: «Можно, я больше туда не пойду?» Я ответила: нельзя. Есть закон, по которому все дети обязаны получить среднее образование. Если ты не пойдешь в школу, то я буду сидеть в тюрьме и ты тоже, но при этом еще останешься глубоко необразованным человеком. Он был самым младшим в классе, самым маленьким, полгода-год разницы в этом возрасте очень ощущается. А он лидер по натуре, ему было тяжело, что он не самый лучший. Мальчик серьезно старался, первые три года ему приходилось много заниматься. Сейчас он «хорошист», на прошлой неделе его даже объявили лучшим учеником в классе. Младший никак не может привыкнуть к системе. На уроках всегда задает два вопроса: можно ли пойти в дальний туалет (то есть на весь урок) — и когда мы будем играть? Первого сентября он тоже высказал мне свою точку зрения на предмет: нельзя ли на этом закончить образование? Я ему привела те же аргументы. Не сработало. Он по-прежнему пытается заниматься мелким саботажем. Немножко повзрослеет — будет легче.
– О зарубежном образовании для детей вы не задумывались?
– Задумывалась. В Лондоне, где я часто бываю, стала замечать, что у множества молодых мужчин жены выглядят гораздо старше их. Все думала: почему же так получается? Потом мне объяснили: мальчиков очень рано отдают в пансион. Бедные, одинокие, по ночам они плачут и зовут маму. Причем и в пятидесятилетнем возрасте тоже. Им всю жизнь не хватает матери, и поэтому их жены так напоминают мам. Да, в школах мальчики заводят связи, контакты, которыми потом всю жизнь живут… Но для меня невозможно послать своих детей куда-нибудь в Швейцарию в раннем возрасте, когда они еще формируются, не хочется терять эти годы. Наверное, они там с кем-то подружатся, языки выучат. Но это будут не мои дети, а совсем отдельные от меня люди. Пусть я не могу приходить вовремя домой, пусть к ужину только суп, пусть мы с ними поболтали всего десять минут. Но они попросят спеть песенку — я им спою… Эмоциональный контакт очень важен. Когда дети одни — мне их ужасно жалко.
Хотелось бы другого: например, чтобы старший сын, окончив третий курс, мог потом поехать на год-два по обменной программе в западный университет. Человек в этом возрасте вполне самостоятелен, уже личность, но разум у него по-прежнему открыт, он способен поглощать информацию. Это было бы идеально.
– Чему много работающая мама может научить детей?
– Очень многому. Во-первых, она подает личный пример. Они поймут, что деньги не падают с потолка, их надо зарабатывать. Все, что они имеют, — это заработано. Эту мысль я пытаюсь донести до них, и на нее особенно реагирует мой средний сын. Звонит и говорит: мам, мне нужны плавки, есть подороже и подешевле, можно я подешевле куплю? Я говорю детям: вот вы сломали что-то — и завтра я позже приду домой, мне надо заработать, чтобы исправить испорченное вами. Может быть, это примитивно — но до них надо достучаться, воспитать в них чувство ответственности. Я не хочу, чтобы они выросли паразитами и думали, будто я им все предоставлю на блюдечке с голубой каемочкой. Да, моя главная задача — дать им образование и здоровье, но дальше они должны перебирать лапками сами. Потребительское отношение к жизни я не приемлю. С ним сложно бороться, мы хотим нашим детям дать все, чего у нас самих не было: съешь то, надень вот это. И забываем, что у них не было нашего жизненного опыта, они совершенно по-другому ко всему относятся.
– Какие еще качества вы хотите воспитать в детях?
– Умение логически мыслить, самостоятельно думать. Просчитывать действия не на один шаг, а хотя бы на пять. Детям надо объяснять: каждый твой поступок влечет за собой цепь каких-то действий. Понимая это, они вырастают ответственными людьми.
– Что вы считаете своим самым ценным приобретением за время учебы в МГИМО?
– Языки. Особенно важно это для факультета журналистики, где «мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь». Английский и французский — я с ними работала и работаю, это мне очень помогает.
– Детей вы учите языкам?
– Младшего — нет. Подождем до второго класса, он только привыкает к школе. К среднему приходит домой педагог, сын еще слишком маленький, чтобы ходить на курсы. Наконец, сейчас есть возможность на каникулах путешествовать. Во Франции я отдаю детей в англоязычную группу, хочешь не хочешь, а разговаривать приходится.
– Кто делает с вашими детьми уроки?
– Гувернантки. При моем рабочем графике у меня просто нет возможности этим заниматься. Я пригласила людей опытных, знающих, они сами преподавали в младших классах. Не могу сказать, что все проходит гладко, я уже сменила не одну гувернантку. Но что делать — другого выхода нет. Без них мои дети были бы просто двоечниками.
– «Драмкружок, кружок по фото» — это тоже есть?
– Рисование, раз в неделю карате… Средний занимается английским. Без этого никак нельзя сегодня. Нужно поддерживать уровень.
– Так ведь жалко же?
– Жалко конечно. Когда мы едем на каникулы, я стараюсь взять лишние два дня там, лишние два дня тут… Чтобы хотя бы на каникулах они могли отдохнуть полноценные две недели. Может быть, это неправильно, но мне хочется провести с ними немного времени и дать им передышку.
– Думаете иногда: хорошо бы, чтоб ребенок стал тем-то или тем-то?
– Я внимательно присматриваюсь к их способностям и талантам. У среднего сына — хорошая спортивная форма, отличная реакция. Маленький любит петь, поэтому он занимается с учительницей пением. Мне хочется развить у них те таланты, которые есть.
– А если ребенок захочет заняться профессиональным спортом?
– Не хотела бы. Знаю, какой это тяжелый и неблагодарный труд, знаю, как коротка карьера в спорте, что случается с людьми после этого… Но если таково будет его желание…
– Отговаривать будете?
– Выскажу свои соображения, а дальше пусть решает. Но обычно я излагаю убедительные аргументы и выбор делается все-таки в мою пользу.
– Можете сказать ребенку категорическое «нет», которое не обсуждается?
– Могу. Вот как в случае с нежеланием ходить в школу.
– Ваш старший сын пошел учиться в МГИМО — это его собственное решение?
– Сам захотел, я не подталкивала. Конечно, когда и папа, и мама, и дедушка учились там же — это уже преемственность поколений, было бы глупо говорить, что это никак не повлияло на его выбор. Конечно повлияло. Правда, МГИМО сегодня отличается от того, каким он был в наше время. У нас все было проще, строже… С другой стороны, не было таких возможностей, как у них, им гораздо интереснее учиться. Они другие, совсем другие.
– У ваших детей, как и у вас, стартовые возможности не такие, как у остальных. Родиться у знаменитых людей — это помогает или мешает?
– Артему поначалу очень мешало, что он сын Генриха Боровика. Его воспринимали как «сыночка», он даже хотел взять девичью фамилию матери. Если что-то получалось хорошо, ему говорили: ну конечно, тебе все папа написал. Не получалось — говорили: на детях природа отдыхает!
Все зависит от того, какие человек ставит перед собой задачи. Артем ставил очень серьезные задачи. Когда он в первый раз поехал в Афганистан — родителям не сказал. Боялся, что папа, используя свои возможности, его остановит. И потом, ему хотелось доказать, что он и сам что-то может. По приезде узнал в штабе, что Боровика велено держать в тылу и никуда не пускать. А он поехал на передовую, после чего появились его книги на афганскую тему. Ему было тяжело, пока он сам не создал свое имя. Даже когда он стал очень известен и выступал во «Взгляде», его еще путали с отцом. С другой стороны, родившись в семье Боровиков, Артем имел возможность общаться с уникальными людьми, с которыми встречался Генрих, — с Маркесом, Хемингуэем. У меня была другая ситуация. Мой папа — дипломат, мы жили за границей, это тоже наложило отпечаток на мое знание языков, умение одеваться… какие-то мелочи, которые не осознаешь, а просто впитываешь из атмосферы…
Это палка о двух концах — и привилегия, и бремя, с которым надо научиться жить. Я всегда говорю детям: не забывайте, когда вы себя отвратительно ведете, все на вас показывают пальцем и говорят: это дети Боровика! И вашему папе на небе очень стыдно за вас. Да, вы получили возможность общаться с интересными людьми, чему-то раньше других научиться. Но про всякую вашу неудачу скажут, что природа отдыхает на детях, а про всякую победу — что это сделали за вас родители. В десятом классе я пошла на стажировку в «Комсомольскую правду» и написала свой первый материал о весне и каникулах, очень хороший. Пришла в школу гордая-прегордая — и вдруг слышу разговор одноклассниц: ну конечно, если бы у меня папа был послом, я бы каждый день в «Правде» печаталась. Хотя я-то знаю, что все это сделала сама! Но на это нельзя реагировать, надо продолжать делать то, что ты делаешь.
– Вы можете сказать ребенку: все, это твои проблемы, здесь я тебе больше помогать не буду?
– Старшему — могу. Младшие все-таки еще маленькие. Иногда говорю: ты взрослый мальчик, тебе 18, хочешь так поступать — поступай, но я прошу тебя заранее продумать последствия твоего поступка. Если готов к самостоятельной жизни — давай! Скажем, хочешь жениться — женись. Но ты берешь на себя ответственность за молодую женщину и вашу семейную жизнь. Я тебя содержать не буду.
– Что лично вы вкладываете в понятие «карьера»?
– Я никогда не хотела делать карьеру. Я работала в журнале «Новое время», меня совершенно не привлекала перспектива быть начальником, иметь подчиненных. Мама говорила: какая же ты не амбициозная, так неинтересно жить. А я отвечала: зато я человек свободный, мне журналистика нравится. И может быть, поэтому Бог решил меня испытать и сделал президентом медиа-холдинга. Чего не хочешь, то и происходит. Когда ты начинаешь карьерный рост — приобретаешь ответственность. Это как собственность: дом иметь хочется, это так приятно. Но вот он у тебя есть, и с ним появляется масса проблем: тут что-то сломалось, там надо чинить…
– В итоге вы довольны тем, как сложилась ваша карьера?
– Не могу сказать, что довольна. Так сложилось. В тех обстоятельствах, в которые я попала, я приняла правильное решение. Если бы не занялась холдингом — его бы сейчас не было. Помню, с каким количеством проблем я столкнулась… Это был правильный выбор. Но, может быть, к концу жизни я буду думать иначе.
Ирина ЛУКЬЯНОВА,
фото Сергея ГОРБУНОВА.
