Про Борю Корчевникова, который и без огневых манифестов знает, что я его люблю, я еще напишу, а пока – про Леню Закошанского, гордость НТВ, начать сказ о котором нужно с окказиональной цитаты: «Дурную энергию актерской склоки путем тщательной возгонки обращает в чистое вещество искусства».
Закошанского почитают, а я люблю, за то, что он не разводит тары-бары и не решает вопросы топором, на дух не переносит публичной слезливости, но поддерживает людей, когда они скорбят (так было со мной, когда погиб мой брат Ромка), он весь – амальгама прагматизма и душевности.
Он зряче верит в то, что ведущий есмь не вершитель судеб, но добытчик истины, он не приемлет маску сахарного ведущего.
Однажды мы сошлись в баре отеля достославного града Астана, безостановочно излагали друг дружке про подлое устройство Вселенной и только что не породнились, два провинциала, сделавшихся медиаснайперами, бьющими наповал снобов и декадентов.
Закошанский умеет быть жестким, ой как умеет, он способен на фухтель, способен врезать, но не любит это делать, и не потому не любит, что придерживается какой-то аксиологии, а потому именно, что невероятно силен.
Его программа «Говорим и показываем» давно перешли в сферу сакрального, окончательно утратив реальное измерение.
А как его не утратишь, если темой программы, в которой, например, снимался я, был изъеденный фрустрациями и девиациями товарищ Джигурда, любому пиару орущий: «Да!»; который горазд только «напылить кругом, накопытить, и пропасть под дьявольский свист».
Как бы строил программу я, когда бы дело касалось патологической лживости?
Зная себя, заявляю положительно: я бы строил ея на оре, на децибелах, на своей иерихонской трубе.
Закошанский точечно сострит, а закончит так: «Уместнее было бы сказать, что НД не отличается патологической правдивостью».
Интонация, знаете.
Умения пялиться на суету со стоических вершин.
«Люди больше всего похожи на себя, когда смеются», а я вот смеющимся Леню не видел, не имел чести, зато часто видел его улыбающимся.
Улыбка – тоже лакмусовая бумаженция, евойная заслуживает апологии.
Он улыбается, будто вторая молодость есть, будут бесплатное счастье и мир во всем мире.
В студии он ни разу не «эмблематическая фигура», и очень важно, что, когда он задает вопросы, по вопросам этим очевидно, что мораль для него – необоримая преграда.
Он, как и Боря К. (в работе, впрочем, оставаясь антиподами), не эволюционирует до программного:
“Я до конца презираю
Истину, Совесть и Честь.
Лишь одного я желаю -
Бражничать блудно да есть”.
Благодарение небесам, он не «до неприличия положительный».
ОН ТОЛЬКО ЧТО ЖЕНИЛСЯ, он всегда находит повод, чтобы почувствовать себя счастливым, он нашел ЖАННУ, а она обрела Леню.
