“ПАРТИЯ ЛЕНИНА, СИЛА НАРОДНАЯ…”
- Вы так говорите: приклеили РКП ярлык. Но что это за партия, которая безропотно позволяет делать с собой, что заблагорассудится?
- Стояла задача: разгромить силу, начавшую перестройку, убрать с политической арены. Какими средствами это будет сделано – неважно.
Меня до сих пор обвиняют коммунисты в том, что я шел на компромиссы с ренегатами, слишком долго уступал Горбачеву. Это так, признаю вину. Мне не хватило твердости, непримиримости. Но вы должны попытаться и меня понять. Трудно было сразу прийти к выводу, что принимаемое мною за ошибки и просчеты руководства на самом деле являлось тщательно продуманной и спланированной операцией. В результате они нас переиграли, партию удалось вывести из строя.
- И все-таки я еще раз повторю свой вопрос: стоит ли убиваться о судьбе организации, которую Ельцин прихлопнул в августе минувшего года одним указом?
- В той ситуации партия уже и не могла проявить активность. Думаю, нами тогда все сделано было правильно. Попытайся мы что-либо предпринять, страсти накалились бы еще сильнее. Народ был бы ввергнут не просто в конфронтацию, а в жестокую и кровопролитную борьбу. Разумнее было выждать.
Упущенного в один миг не вернешь, а надо самокритично сказать, что за последние семь лет наши позиции здорово ослабли. Сначала пошла атака на партократов, на их мифические привилегии, затем массированному натиску подверглись КГБ, армия, органы Советской власти. Были расшатаны столпы государства. В этих условиях, когда все было облито грязью, попытка партии обелить саму себя означала бы самоубийство.
- В итоге она позволила похоронить себя заживо…
- Никто партию не похоронил. Она жива. Пока она не может действовать, но, я не сомневаюсь, законными, политическими методами партия добьется восстановления своих прав. Насколько мне известно, зарегистрировано течение “В защиту прав коммунистов”. Есть обращение в Конституционный суд России с требованием рассмотреть законность указов Президента Ельцина о запрете компартии и разграблении ее имущества. Суд тянет с решением, но я уверен, что эти документы Бориса Николаевича будут отменены.
Вы посмотрите, что, например, творится в Краснодаре. Машины из гаража бывшего крайкома партии за бесценок проданы активным демократам. Совершен грабеж!
- Чему вы удивляетесь? Все те же большевистские методы: экспроприация экспроприаторов…
- Компартия ни у кого ничего не отнимала, она наживала свое имущество на денежные поступления от членских взносов и от деятельности собственных предприятий, в частности, издательств. Партия чужого не присваивала. Все обвинения – это гнусная клевета. Сейчас идет возня: судить партию, куда она что подевала? Пожалуйста, судите, но того, кто допустил злоупотребления своим положением. Пусть будет без трепа и нагнетания страстей.
- И в перекачке партийных денег за рубеж вы не видите криминала?
- Да, мы помогали братским партиям, это нормальный процесс. Так во всем мире: более сильный поддерживает союзников. Или вы станете утверждать, что наших доморощенных господ демократов не подкармливает Запад? Еще как!
- Считаете ли вы себя по-прежнему верным ленинцем? Что для вас означает день 22 апреля?
- Это веха в развитии мировой цивилизации, в этот день появился на свет великий человек, гений. Как бы ни относились сегодня к Ленину, но надо признать, что равных ему по масштабу фигур в нашей истории было немного.
- Чтобы нам закрыть партийную тему, ответьте: вы лично входите сейчас в какую-нибудь из организаций коммунистической направленности?
- Нет. Я не считаю себя выбывшим из КПСС.
- С Ивашко, Дзасоховым, другими членами Политбюро последнего созыва вы общаетесь?
- Не общаюсь, не было возможности, да и такого желания не возникает. Эти люди фактически капитулировали перед вероломными действиями, предпринятыми против КПСС. У них даже не хватило мужества обратиться с покаянным словом к рядовым коммунистам. В трудный момент во главе партии оказались слабые люди, а Горбачева я просто считаю предателем. По мнению большинства людей, он предал Родину, народ, партию.
“РУКИ ЕМУ НЕ ПОДАМ”
- Иван Кузьмич, давайте все же поосторожнее со словами.
- А как иначе назвать этого человека? Он столько лет дурачил всех. Говорил одно, а делал другое. Вам не нравится слово “предатель”, назовем его перевертышем.
- Это все, извините, эмоции…
- Эмоции? Когда человек на Политбюро, с экрана телевизора перед всем народом клялся памятью отца и деда, что до конца будет верен социалистической идее, а потом плевал на собственные обещания!
- Сменим тональность. Вы были близки с Горбачевым?
- Да, ближе многих других. Это дает мне право на резкость оценок.
Я Горбачева знаю с середины 70-х. В ту пору я был инструктором ЦК КПСС и курировал Ставропольский край, где Михаил Сергеевич работал первым секретарем крайкома. Я видел его в деле, видел и его слабости, просчеты, как, безусловно, и сильные стороны.
Один из самых молодых <%-2>руководителей такого ранга, он выделялся мягкостью в обращении с товарищами, исполнительностью, внимательным отношением к советам старших, умел побалагурить.
Уже в то время Михаил Сергеевич был очень разборчив, хорошо знал, кого как надо принимать. Он всегда держался около Михаила Суслова, работавшего на Ставрополье в военные и послевоенные годы, Юрия Андропова, своего земляка, Дмитрия Устинова, влиятельной фигуры наверху. Умел подойти и к другим.
Я ведь сам много лет проработал в качестве “курортного” секретаря, знаю, как можно встречать гостей. Одно дело – протокол, другое – личная инициатива. Михаил Сергеевич относился к этому сверхсерьезно. И уже тогда, кстати, постоянно рядом с ним была Раиса Максимовна. При Горбачеве и под его контролем построили несколько дач для особо дорогих гостей. На горе Стрижамент, именно на месте, где останавливалась ЕкатеринаII, например, возвели целое хозяйство с собственной фермой. Огромные затраты! Построено несколько дач в Кисловодске, там до сих пор шумит народ.
Случались и проколы. Помню, накануне пленума ЦК КПСС по сельскому хозяйству Горбачев через голову ведущего эту отрасль секретаря Федора Кулакова обратился напрямую к Леониду Брежневу с предложением ввести на Ставрополье трехполку, сухую систему земледелия. Принципиально нового в этом ничего не содержалось, и все сочли подобное как попытку показать себя и подставить Кулакова, человека, который, кстати, и заметил Горбачева.
- На пост I секретаря ЦК РКП вас Михаил Сергеевич рекомендовал?
- Нет, это случилось вопреки его воле. Он долго подводил меня к тому, чтобы я снял свою кандидатуру, причем делал это исподволь, ссылаясь на мнение Политбюро. Я сказал, что возьму самоотвод, если Горбачев скажет людям, что имеет против меня. Он вынужден был дать характеристику – положительную. И все же я снял кандидатуру, но съезд меня выдвинул повторно. Видя, что вокруг идет нечистая политическая борьба, я нарушил решение Политбюро и стал бороться за пост первого секретаря ЦК. Я ведь помнил, как перед этим послушался членов, на I Съезде народных депутатов России отдал Борису Ельцину кресло Председателя Верховного Совета.
- Разве это была не ваша добрая воля?
- По решению Политбюро я сперва боролся за мандат народного депутата России, хотя на тот момент уже был депутатом СССР и краевого Совета. Но мне сказали: надо, – и я победил на выборах, хотя сперва мне даже не объяснили, зачем надо. Будучи дисциплинированным коммунистом, я выполнил задачу. Следующий этап – альтернатива Ельцину на место Председателя Верховного Совета России.
Перед решающим голосованием я объективно опережал Бориса Николаевича голосов на 120-130. И тут меня вызвали на Политбюро и в приказном порядке велели снять кандидатуру, якобы чтобы не допустить раскола съезда.
- Горбачев был на заседании?
- Он летел в Рейкьявик. Я звонил ему на борт самолета, спрашивал, поддерживает ли он решение о самоотводе. Михаил Сергеевич крутил, вертел, а потом говорит: раз товарищи считают… Я дал согласие. Я ведь не знал, что это политический трюк, где Горбачев на первой роли.
Словом, второй раз, на партсъезде, я не стал подводить своих товарищей.
- Когда вы виделись с Горбачевым в последний раз?
- 3 августа прошлого года. К тому моменту, если помните, многие коммунисты выражали неудовольствие его действиями, требовали даже исключения Михаила Сергеевича из КПСС. Поэтому мы настаивали на его присутствии на пленуме Российской компартии. Горбачев обещал, только попросил перенести пленум с 18 июля на 6 августа. Мы так и сделали, и вдруг я узнаю, что на 4 августа запланирован отъезд Михаила Сергеевича в Форос. Я стал требовать немедленной аудиенции. Мы встретились вечером, говорили более часа. Я сказал тогда все, что думаю, откровенно назвал это предательством. А 4-го Горбачевы улетели в Форос на отдых… Наверное, так было нужно.
- Если встретитесь вновь, поприветствуете друг друга?
- Поздороваюсь, но руки не подам.
ПРОЗА ЖИЗНИ
- Давайте немножко поговорим о вашей жизни, Иван Кузьмич. Вы жаловались на здоровье. Где вы сейчас лечитесь?
- Дома, амбулаторно. Когда 4 августа 91-го года я оказался парализованным, меня лечили специалисты Москвы и Кисловодска.
- 3 августа – встреча с Горбачевым, и вы сначала прикованы к постели, а затем инфаркт?
- Не нужно об этом…
- Кто вам оплачивает больничные листы?
- В настоящий момент никто. По законодательству по больничным платят до 4 месяцев. Пока я нахожусь на группе инвалидности. Живу на пенсию.
- А как же с утверждением “Московского комсомольца”, что вы работаете в СП “Прагма”?
- Меня не в первый раз “трудоустраивают” журналисты. Спасибо за заботу. Пока, к сожалению, здоровье не позволяет, но не сомневаюсь, что мой опыт, мои знания пригодятся, в том числе, возможно, и для молодых коммерческих структур. За свою судьбу я не беспокоюсь.
- Катавасия с вашей московской пропиской благодаря прессе известна всем…
- Никому она не известна. Газеты печатали собственные версии, которые не соответствовали действительности. За свою жизнь я переезжал 13 раз, было время, когда до целых полутора лет вынужден был обитать в гостиницах. Только из Москвы я выезжал трижды, всякий раз сдавая здесь квартиру. Когда меня избрали I секретарем российского ЦК, против моей прописки в Москве возражали не столько столичные власти, сколько лично Горбачев, с его подачи и чинились препятствия. Но речь ведь шла не только обо мне, но и об избранных со мной товарищах, приехавших из других городов. Персонально по моей жилплощади вопрос мог бы решиться проще.
- Но я сам слышал от председателя депутатской комиссии Моссовета Игоря Глинки, что разрешения на прописку Полозков не получит.
- Милый мой, мало ли что этому депутату взбредет в голову! Я в Москве прожил большую часть жизни, мать здесь похоронил. И квартиру мне предлагали в строгом соответствии с законом, ведомственную, до которой Моссовету дела нет…
Короче, увидев в очередной раз политическую возню вокруг моего имени, я сделал обычный гражданский обмен. Обменял четырехкомнатную квартиру в Краснодаре на такую же в Москве.
- Ой, Иван Кузьмич, где же вы нашли такого партнера? Кто же Москву с Краснодаром на равных меняет?
- Да, квартира нынешняя для меня не совсем удобна, поскольку великовата для моей семьи, я просил меньшую… Но вариантов не было. Обмен произвела жена, а я в то время лежал в больнице.
- Ваша жена работает?
- Она всю жизнь проработала обычной школьной учительницей русского языка и литературы и никогда не стремилась сделать карьеру, хотя, наверное, могла бы этого без особого труда добиться как жена руководящего партработника…
Если позволите, немного отвлекусь. Вы затрагиваете глубоко личные темы. Хочу сказать: не ищите во мне второго дна. Я человек открытый, прямой, старался не лгать и не лукавить. Поэтому и сегодня хожу с поднятой головой по улицам и Краснодара, и Курска, и Москвы. Наверняка у меня есть недруги, но никто из них не сможет предъявить мне серьезных обвинений.
- Сейчас модно писать книги, мемуары. Вы об этом не подумываете?
- Не считаю, что факты моей собственной биографии могут заинтересовать широкого читателя. Конечно, мне довелось встречаться со многими интересными людьми, быть может, об этом, об общении с ними я когда-нибудь расскажу.
- У вас на левой руке наколка “Ваня”. Откуда это?
- С Балтийского флота, где я служил матросом. Молодое баловство. Тогда почему-то считалось, что матрос без наколки – не матрос.
- Вытравить не пытались?
- Такая мысль приходила. Но, честно говоря, я не хотел бы перелицовываться. Если я сделал глупость в молодости, зачем же теперь все ретушировать? Можно, конечно, при случае схитрить, преднамеренно что-то забыть, но из жизни, как и из биографии, этого не выкинешь. Что было, то было…
