22 июня

У нас с друзьями есть традиция: каждый год девятого мая мы читаем текст кого-нибудь из так называемых приличных людей о том, что этот день должен быть траурным.
И каждый год мы отвечаем, что у нас уже есть траурный день – двадцать второе июня.
Но они-то хотят испортить остальным праздник в мае, а сами грустить в июне, разумеется, не хотят.
А я хочу.
И я думаю, что если бы Бог мог создать самую фантастическую, самую трудную, но при этом и благодарную, и, главное, бесконечную работу для русского человека, то она состояла бы в том, чтобы переводить наш народ – буквально по одному, за руку, – из двадцатого века в двадцать первый.
Я почему-то именно так это и представляю: как из горящих городов, из голодных очередей, из лесов и болот в окружении, из засыпанных взрывами окопов, из блокадной пустоты, из эвакуационной нищеты, еще не веря ничему и ничего еще не понимая, каждый военный страдалец осторожно выходит на свет, выходит сюда, в наше нынешнее безмятежное хорошо-то-хорошо-но-че-то-все-таки-не-хватает.
Перестает держать нас за край рубашки, требовать документы, следить за карманами, готовиться к аресту из-за нарушения всего на свете одновременно.
Садится на лавочку.
Смотрит недоверчиво.
Ест бутерброды какие-нибудь.
Слушает радио из окна модного заведения то ли с барберами, то ли с бургерами.
Слушает тишину.
Верит, наконец, что все закончилось.
Было, было, да и прошло.
И это значит, что пора идти обратно, выводить следующего.
Но даже если бы такая фантастически счастливая и, повторяю, бесконечная работа была возможна, – она однажды споткнулась бы на том неизбежном моменте, когда почти спасенный, почти уже уведенный в наше благополучное, сытое не-знаю-как-жить-в-этой-стране-с-ее-атмосферой-ненависти, сказал бы упрямо:
- Извини, не могу. Верю тебе, но, сам видишь, занят.
И остался бы там.
Потому что история, может быть, устроена таким образом, что для того, чтобы жить хорошо здесь и сейчас, надо жить плохо когда-то до этого.
И грустный день двадцать второе июня – это день-памятник всем, чью жизнь в середине двадцатого века проглотило это страшное “надо”.
Всем, кого так хочется вывести за руку в невозможное и несуществующее завтра с его идиотскими бургерами и барберами, забрать сюда.
Но не выходит.