На этой неделе российский фильм впервые с 1969 года стал триумфатором «Золотого глобуса». «Левиафан» Звягинцева был признан лучшим в номинации «Лучший фильм на иностранном языке». Известные журналисты, кинематографисты и общественные деятели прокомментировали это событие в своих личных сетевых дневниках: знакомим читателей «МП» с рядом высказанных мнений.
Если что, можете считать это рецидивом моей высокой температуры, но я все больше убеждаюсь, что «Кубанские казаки» и «Свадьба с приданым» – великое кино.
Надо ли напоминать о том, на каких фильмах поднялся Голливуд в годы великой депрессии?
Я посмотрел «Левиафан». Потому и написал это.
Аркадий КАЙДАНОВ.
***
Для креаклов Звягинцев сейчас снимает специальную версию «Левиафана» под названием «Лев и айфон». В главной роли самого себя сыграет Лев Рубинштейн – он будет бороться с засильем фанатов Apple среди российских чиновников!
Всеволод НЕПОГОДИН.
***
Звягинцева и команду панк-молебна «Левиафан» поздравляю с «Золотым глобусом». А также благодарю за чуткость и редкую для художника страсть – вслушиваться в свое время, принюхиваться к нему, впитывать его в себя. Но это именно то состояние души, которое отличает художника от спящего котика. Ценю за патриотизм – ведь Бог свидетель тому, как легко хорошему режиссеру (а Звягинцев таков) уехать из России и снимать коммерческое кино про любовь и солнце. Люблю за сцену, где у московского адвоката отказываются регистрировать заявление и в милиции, и в прокуратуре, и в суде. Один Бог знает, сколько раз в жизни и передо мной закрывали двери эти бесстрастные женщины с глазами цвета медузы, которые «не уполномочены», «не уполномочены», «не уполномочены».
Слоган фильма: «Тебя, прокурятина, первую на плаху поведут».
Надя ТОЛОКОННИКОВА.
***
Оскароносную «Москва слезам не верит» наши люди смотрели все по много раз.
Оскороносных «Утомленных солнцем» наши люди смотрели по одному разу, некоторые – по два.
Если «Левиафан» получит «Оскара» – интересно, сколько наших людей его посмотрит?
И на этом всё.
Рауф КУБАЕВ.
***
Есть реальная, а не выдуманная Звягинцевым, «чернуха» о положении дел в современной России.
Американцы снимают «Интерстеллар», который приносит стране прибыль и мировое уважение.
Русские снимают «Левифана», который катастрофически убыточен и ничего кроме как позора образу нашей страны не несет.
Вот это действительно плохо.
Иван РАХМЕТОВ.
***
На приборной панели иконостас, рядом фотографии трёх голых девиц, в салоне гремит «Владимирский централ», а за рулём сидит мент. Это торжество режиссёрского вкуса Андрея Звягинцева, кадр из фильма «Левиафан».
Некоторые назвали картину шедевром. Их право. У любителей чернухи свои мерила. Но режиссёру Звягинцеву можно поаплодировать. Профессионально и мастерски выразить ненависть к Родине дано не каждому. Это вам не дешевый юмор Шендеровича, пафосные возгласы Борислава Гондонишвили, и тявканье туберкулёзника Козырева.
Только вот, сотвори Звягинцев лучшую в истории кино экранизацию «Войны и мира» или «Ревизора», ему бы не то что «Золотой глобус», ему бы и лонг-листа заштатного фестиваля не видать.
А на премьере просто необходимо бесплатно выдавать по бутылке водки с памяткой «Пить только из горлА». Чтобы как герои. Чтобы как русские люди. Духовно богатые, но способные только к саморазрушению. Но это по Звягинцеву…
Михаил ШАХНАЗАРОВ.
***
Многие увидели «Левиафана» и ужаснулись, – мрак, отчаянье, безысходность. Нет сил ни идти, ни смотреть. Страшно. И всё это лишь подтверждает известное – «Россия до сих пор не крещена». Не было со времен «Андрея Рублева» более христианского русского кино. Кино о хождении по мукам, о крестном пути, о лжи и фарисействе, о страдании и горе. Но и о настоящем тихом Боге, о вечной жизни, о любви и вере. Даже там, где эти любовь и вера должны были бы сгнить, как сгнили тут и Иона, и кит. А остались только голые ребра, оргАном торчащие у скал. Но не этими ребрами, другими – нашими – строится Церковь. И построится. Вот увидите. Или не увидите. Богу, впрочем, все равно. Потому что Бог – есть Шарли.
Антон КРАСОВСКИЙ.
***
На самом деле, и «Шарли эбдо», и «Левиафан», и даже киевский торт в виде русского младенца — это про одно и то же. Про провокацию и травму.
Это про то, когда меня нарочно травмирует циник на зарплате. И потешается над моей травмой, отказывая мне в праве на человеческие чувства. И суёт пальцы в мои раны. И, продолжая делать мне больно, наклоняется ко мне и шепчет:
– А чтой-то мы такие чувствительные?! Что это мы тонкокожие такие?!
И хочется ему сказать вот что. Радуйся, пока я тонкокожий. И бойся меня, если вдруг я отброшу чувства, позабуду о ранах, ощетинюсь панцирем, сделаюсь неуязвим. Горе тебе, если я со своим народом вдруг перестану ощущать свою и чужую боль, и страдание, и великие потери — как это не раз уже бывало.
Не накликай такую беду. Потому что тогда уже не будет края, и во всём мире не окажется той силы, которая нас остановит.
Денис ТУКМАКОВ.
***
Фильм не понравился. Это не потрясающая «Маленькая Вера». Помните такой? А этот – вот не тронул за душу – банальность, думаю, тому причина. Да. Пронзительная правда есть. Но эта правда настолько банальна, как чьё-то откровение: дважды два – четыре. Фильм всем нам говорит: Мы все дерьмо. А под этим мощным по сюжету постулатом – весь такой в белом фраке Путин. Он вправе задать вопрос нам: Быдло! А чего вы хотите от меня – от такого замечательного презика? Я же ведь вам, – мол, – не папа и не мама – свою жизнь вы сами себе построили. И, – мол, – водяру вам в рот насильно, – мол, – не лью. Вот так или примерно так звучит фоном в фильме, до боли противный всем голос. Я понимаю, почему Путину этот фильм – бальзам на то место, где должна быть душа.
Разумеется, именно государственная власть (левиафан) обломала целый народ. Но парадокс в том, что отдельного человека государственной власти обломать сложнее, чем целый народ. Убить… да, может. Но у человека есть «маяк» – совесть. Ну, а коллективной совести (общенародной), что и понятно, не бывает. А фильм… Весь фильм – алкогольное сумасшествие. Что и есть, к сожалению, на самом деле.
Евгений ПОПОВ.
***
Ругая фильм Звягинцева, надо, однако, понимать, за что именно его стоит ругать.
Дело ведь совсем не в том, что в кино (книге, статье) нам демонстрируют, говоря языком 1990 года, «чернуху», то есть угрюмый провинциальный быт, насилие, бедность, безнадегу, алкоголизм, снег, экзотический пейзаж, попа с бородой или мужика с топором.
Нет плохих тем, нет заведомо неправильных историй (если они хорошо рассказаны), и неправильной идеологии, страшно сказать, для талантливого художника тоже нет, он может и ненависть к России создать с такой страстью, с таким внутренним мучением и глубиной, что это будет на века.
Талантливый художник вообще всегда больше любой идеологии, он не партиен, и, в отличие от фестивального «интуриста», физически неспособен уложиться в шаблон, причем как либеральный, так и ура-патриотический.
Так что дело не в том, что Звягинцев не любит Россию.
Дело в том, что он вообще не любит.
Замечательный Луцик в великом фильме “Окраина”, снятом ровно на тот же самый вечный сюжет (плохое начальство отнимает землю у простых людей), показывает не просто мужиков, а самых настоящих почвенных зверей, отрезающих головы а ля кинематограф Тарантино или Пекинпа, – с невероятной райской нежностью, и ты любуешься ими вместе с ним.
Казалось бы, герои, пытая плохого чиновника, сажают его детей на печь, а потом один из них грызет его заживо в холодном подвале, но – с такой любовью весь этот жестокий абсурд снят, что получается сплошная художественная правда.
Балабанов в «Грузе 200», напротив, скорее ненавидит, чем любит, но ненавидит с такой босхианской, извините, плотностью своего чувства, что тебе кажется, что режиссер сам готов повалиться на кровать вместе с разложившимся трупом воина-афганца в великой сцене «Жених приехал!».
У Балабанова Россия (поздний СССР, точнее говоря) показана как несомненный ад, но каждый клочок этого ада так выстрадан и прожит автором, словно бы он был уже мертв к началу съемок.
Какие уж тут “фестивали”. Какие уж тут “Пусси Райот”.
Наконец, Алексей Иванов в выдающемся романе “Географ глобус пропил” (про фильм не говорю, подозреваю, что фильм так себе) показывает почвенную Россию не как рай или ад, но, скорее, как чистилище: тоска провинциальной жизни, сложные отношения школьного учителя с женщинами и учениками и т.п.
Но, опять-таки, каждая сцена “Географа” прожита, а не сконструирована, это история про душу самого автора, а не про знания о России европейских колумнистов и артбоссов, которым надо соответствовать “по линеечке”.
И потому тоскливая Россия Иванова, как и ласковая Россия Луцика, и страшная Россия Балабанова, сразу вызывает доверие.
Они живые – все три.
Хотя везде там – или насилие, или пьянка, или бедность, или дикие русские мужики, или почвенное безумие, или просто усталая безнадега.
Но везде есть любовь.
А у Звягинцева – как, кстати, и у Кончаловского, он ведь не один такой бегает по номерам гостиницы «Интурист» с «предложениями», – любви нет.
Есть оказанная услуга, вип-досуг для иностранца с легким садомазохистским оттенком.
Клиент доволен.
Дмитрий ОЛЬШАНСКИЙ.
***
Русские пьют и дерутся, власть отвратительна, как руки брадобрея, интерьеры и экстерьеры унылы, священники лицемерны – просвещенной общественности есть, за что хвалить фильм.
Ответ на вопрос «Кто виноват в драме героя?», тоже, казалось бы, лежит на поверхности, но “не все так однозначно”.
Человек вступает в конфликт с системой, у него есть союзники, аргументы и даже оружие – компромат. Его противник – мэр заштатного городка – силен и циничен, но вовсе не всемогущ, и герой может рассчитывать если не на победу, то на ничью.
Первое столкновение, первые выпады, герой бросает откровенный вызов… И тут жена и друг за его спиной начинают сомнамбулически совокупляться. Почему, зачем? Что движет женщиной с бесстрастным лицом и столичным адвокатом, когда они, походя, предают героя? Как и почему гибнет женщина? Никаких ответов Звягинцев не дает. Но именно эти двое, жена и друг, совокупляясь, создают того Левиафана, который сжирает душу героя, а потом система перемалывает уже пустую его оболочку.
Вот, собственно, и вся история, по сути «бытовуха», на которую Звягинцев навешивает метки-флажки, уводящие на тупиковую дорогу к «бунту маленького человека», где и власть – Левиафан, и РПЦ – Левиафан, и судьба – тоже Левиафан.
Не нужно плодить лишние сущности. Если повар Кабанов разделывает свою жену на куски, значит, где-то внутри у него сидело чудовище, которое невозможно победить революционной прогулкой по площадям.
Именно потому, что история вырывается из рамок и оценок, заданных автором и его просвещенными почитателями, нужно признать: у Звягинцева есть талант. А вот живого чувства и ясности мысли, кажется, нет. К сожалению.
Если сюжет проваливается, как весенний наст, то, может быть, жизненная правда отыщется хотя бы в содержании конфликта. Разве нет у нас судов неправедных и властителей неприглядных? Есть, чего уж там.
Итак, завязка конфликта: муниципалитет по суду отбирает у героя дом, назначая компенсацию ниже рыночной цены. Первая странность: герой приходит в суд с другом – столичным адвокатом, который даже не пытается выстроить защиту. Как же так: если мэр действует незаконно, то изложить аргументы защиты крайне важно для дальнейшего обжалования. Еще более важно услышать их зрителю – иначе непонятно: жертва герой, или он действительно нарушил закон при постройке дома.
Но друг-адвокат, отмолчавшись на процессе, идет к мэру разбираться по понятиям и проигрывает, так как теряет весь свой кураж, за пару дней превратившись из благородного защитника в полюбовника с битой мордой.
В финале на месте снесенного дома возводят храм. И это вторая логически необъяснимая странность, которую уже отметил Дмитрий Быков. Это же не Москва с точечной застройкой, а поселок на краю света. Вокруг – простор, строй, где хочешь. Более того, в поселке есть разрушенная церковь, и в реальной жизни именно ее в первую очередь стала бы восстанавливать епархия. Так почему, почему? А потому что гладиолус ©.
Американская история, натянутая на российские реалии, трещит по швам. От нестыковок глаза разбегаются в стороны. До такой степени не знать страну, в которой прожил полвека, это автору надо было постараться. Зато Канны дали приз за лучший сценарий.
Татьяна СУХОВА.
