В последнее время журналисты все чаще пишут о том, что времена трагически переменились. Нет более вожделенной свободы слова, канули в Лету сладкоголосые времена гласности, грядут кровавые перемены. Скромно молчат лишь те, кто ломали советскую медийную машину. И на ком она сама сломала зубы. Одним из таких enfant terrible отечественных СМИ был Евгений ДОДОЛЕВ – репортер, из-за которого в 1988 году был принят советский закон об этике журналиста и который первым написал о гдляновских золотых тюбетейках, валютной проституции, прожорливых людоедах, формах отдыха детей партноменклатуры, короче о том, о чем до него никто не смел гласничать.
Сегодня Евгений Юрьевич Додолев возглавляет группу деловых изданий ИДР («Профиль», «Компания», «Карьера» и BusinessWeek), мужской журнал FHM и единственный политический глянец России Moulin Rouge (www.moulin-rouge.ru). Известен в узком кругу профессионалов не только неистребимой привлекательностью, буйным темпераментом и железной менеджерской пятой, но и метким глазом – именно в его «Новом Взгляде» начинали: Лера Новодворская (как публицист), Эдик Лимонов (как куратор Славы Могутина), Андрей Ванденко, Валерий Яков, Игорь Воеводин, Отар Кушанашвили и многие другие. Известен он и тем, что медиа-продукцию считает формой видео-коммуникации, а потому очень придирчив к иллюстративному ряду. Но главное, что отличает ЕЮ от других медийщиков, – это тотальная политическая неангажированность (в силу отсутствия интереса к теме) и готовность пропускать вперед подрастающее поколение: только в его изданиях молодые могут получить статус & путевку в жизнь (в FHM, купленном недавно у Independent Media, главредом назначен 21-летний Сережа Колесов, а художником – 16-летнее дарование Катя Заштопик!).
Стартовав в качестве корреспондента «Московского комсомольца», Евгений (никогда не отличавшийся любовью к начальственно-кабинетной работе) быстро перешел в разряд свободных художников и «начальником» обзавелся всего один раз – когда вместе с Юлианом Семеновым создал первое советское частное издание, коим был бюллетень «Совершенно секретно». Позднее он уже самостоятельно учредил один из первых частных еженедельников «Новый Взгляд» (по версии «Коммерсанта», «украв газету у телекомпании ВИD», а на деле – сделав ее без посторонней помощи) и работал далее сам по себе.
Несмотря на журналистский стаж, «своей» медийную среду Додолев не считает. Во многом потому, что люди, попадавшие в медийку в далекие восьмидесятые, характерологически отличались от тех, что пришли туда позже. И если раньше в том же «Комсомольце» работали Андрей Орлов (ныне культовый поэт Орлуша) и Андрей Васильев (сейчас – последний медийный маргинал), то потом их сменили хинштейны.
Словом, на заре перестройки журналистика пригрела бунтарей, которым там по уму не было места, ибо эта профессиональная среда должна состоять из интеллектуальных середняков, чтобы быть для аудитории доступной и понятной. СМИ суть часть массовой культуры и место их – рядом с мыльными операми… Но когда-то все было иначе, и в газетах могли оказаться весьма необычные персонажи. Например, хиппи.
– В юности я тусил с пиплами из так называемой «системы», – рассказывает Додолев – И на стриту у меня была кликуха Свит. Но я не из первой волны (где был дебильный Юра Солнце и вечно обдолбанный Никсон), а из «пионерской».
В той компании, в отличие от журналистской среды, ЕЮ чувствовал себя на своем месте, ибо воспринимал сообщество цветов как братство, где все как бы равны. Кстати, помянутый Орлов тоже родом из стрит-племени (звали его там Энджи).
По образованию Додолев – математик. После вуза трудился в скромном вычислительном центре Госкомиздата. Там он за зарплату писал двухпроходные ассемблеры и прочие программки, а по вдохновению – стебные стихи и дерзкие рассказы (развлекаться этим начал еще в школьные годы). Но очень скоро бывшему хулигану надоело ездить вместе с коллегами на стройки и овощные базы, проводить и выслушивать политинформации и заниматься всякой соверундой. Поэтому осенью знаменательного 1985 года Евгений все бросил и пополнил собой разномастные ряды тунеядцев. В те годы за это грозила тюрьма, о чем все молодые люди знали:
– И мой друг по хипповской тусе Женя Федоров, который вел «Звуковую дорожку», пристроил меня в «Московский комсомолец» для отмазки. Так я нежданно-негаданно стал журналистом, – вспоминает Додолев.
Прежде чем взять математика на должность борзописца, Евгения попросили написать заметку. Он отнесся к заданию серьезно и на следующий день принес в редакцию пять текстов страниц по десять. Профессионалы были впечатлены, и через месяц наш герой был уже заведующим отделом. Тем более, что опыт юнкора у него был с девятого класса, когда «Комсомольская правда», проигнорировав дюжину приводов в милицию, командировала Женю в Ростов-на-Дону, дабы описать будни экспериментального «трудового отряда старшеклассников». Поэтому в «МК» ЕЮ писал про «проблемы учащейся молодежи», а заодно и про то, что ему самому было интересно. Про рок-музыку, например. Благодаря незабвенной «Звуковой дорожке» именно он поведал широкой аудитории о рокерах:
– Все хиппи ездили по сейшенам и слушали сов-рок. Это было основной формой досуга. Люди сначала часами собирались на какой-нибудь станции метро, потом часами куда-нибудь ехали, потом слушали (иногда и танцевали!), а потом – квасили.
Еще в студенческие годы Евгений познакомился с творчеством групп «Аракс», «Високосное лето», «Сломанный воздух», «Рубиновая атака», «Вертолет Сикорского», а впоследствии стал поклонником «Аквариума» и «Алисы». Об этом периоде своей жизни он рассказывает с нескрываемым удовольствием:
– На первый концерт Кости Кинчева мы поехали на дневном экспрессе шумной пьяной компанией, в которой звезд не было: зато были инженеры, как Миша Королев (ныне самый модный московский фотограф. – Прим. Ред.), и бармены, как Валера Сюткин (ныне сами знаете кто. – Прим. Ред.). Ну и разные коктебельские тусовщики вроде Вовы Слуцкера, который тогда еще не был женат на фитнес-богине Оле Слуцкер, да и фитнес весь был – портвейна выпить без закуски и продемонстрировать пару приемов каратэ. Ехали мы потому, что нам было любопытно – Костю мы знали как бунтующего и демонически-прекрасного сына столичного академика, который писал нежные лирические песни и исполнял их под семиструнную гитару. Но потом Заблудовский (из «Секрета») убедил его, что эта лирика – отстой, и возникла та «Алиса», которая и обзавелась Армией. В Питере, кстати, познакомились с прохладной американской покровительницей советского рока Джоанной Стингрей.
Случались и другие знакомые из музыкальной тусовки:
– С Жанной Агузаровой я столкнулся, когда шел на работу в свой Госкомиздат. Она стояла на ступенях Большого театра. Окликнула меня, предложила мне послушать что-то из плейера, а вечером мы поехали к обладателю чудного волжского баса Мише Королеву (см. выше. – Прим. Ред.), и из разговора выяснилось, что смешная девица умеет петь. Вот Миша и надоумил ее попробовать. У нее был краденный паспорт на имя Иванны Андерс и она показывала всем свою фотографию якобы с Дэвидом Боуи, – вспоминает Додолев. – Странно. В той компании все были сплошь бомжи да инженеры, а стали вершителями дум…
О своих друзьях и прочих любопытных ему персонажах Додолев и писал в «Московском комсомольце», да так захватывающе, что через полгода стал «бриллиантовым пером», а затем был признан лучшим журналистом 1986 года. Несмотря на это, он без сожалений расстался с «Комсомольцем»:
– Надоело получать 65 рублей и работать с утра до ночи, вести номера, методично вымарывая любые упоминания о Владимире Высоцком и отслеживая чтобы на банальной фотке типа «Весна в городе» случайно не засветился церковный купол. Это был совок как-никак. Поэтому я снова решил побездельничать и пошел работать спецкором журнала «Смена». Зарплата 250 рублей, а должен я был придумывать себе темы да ездить по командировкам, которые сам себе выбирал. Например, в Сочи…
Резонанс публикаций в «Смене» был совсем не тот, что в «МК», но его это не смущало, потому что ЕЮ был востребован и продолжал публиковаться в других изданиях (в том же «Комсомольце»). И в «Неделе», где вышла статья «Наследнички» про досуг детей влиятельных партработников, которая и повлекла за собой изменение российского законодательства.
Именно благодаря своим нашумевшим статьям о «язвах» общества Додолев познакомился с единственным своим (если можно так выразиться) «Учителем» – Юлианом Семеновичем Семеновым. Инициативу проявил сам писатель, попросив Диму Лиханова устроить встречу, на которую первый раз Евгений спьяну не доехал. Они встретились лишь со второй попытки:
– Семенов жил в знаменитом Доме-на-набережной. Он меня потряс. Колоссальная энергетика. Настоящая харизма. Это был реально необыкновенный человек. Очень необычный во всем, говорил и творил удивительные вещи. Я его просто обожал.
При премьерном знакомстве классик расспрашивал Евгения, почему тот не пишет книг, как работает, как придумывает заголовки (до или после написания текста). То есть проявлял интерес именно к профессиональной составляющей. С Семеновым у Додолева состоялось то, что можно назвать творческим союзом. Оба были совершенно независимы в суждениях и существовали на границе социума: то есть работали внутри него, но мыслили себя вовне. Они вместе придумали бюллетень «Совершенно секретно», который в одночасье стал медиа-хитом. ЕЮ предложил рубрикатор, написал половину первого номера, скреативил дизайн вместе с Шестопалом, а Семенов придумал название и эмблему. Уже много позже Евгений Додолев, Дима Лиханов и Вероника Хильчевская уговорили Артема Боровика уйти из «Огонька» в «Совсек». Идея принадлежала Лиханову, а Додолев убедил Семенова взять Боровика-младшего в качестве правой руки. Мешало принятию этого судьбоносного для многих решению сложное отношение Юлиана Семенова к Боровику-старшему.
Параллельно с работой в печатных СМИ Додолев появлялся и на ТВ:
– В 1988 году меня пригласили во «Взгляд». Просто позвали в качестве гостя. Ну я приехал и зажег по полной. В эфир это, разумеется, не пошло. Зато потом меня пригласили туда работать. В те времена ведущих «Взгляда» – вопреки господствующим заблуждениям – никак не контролировали. И я с восторженным удивлением обнаружил, что можно прийти, сесть в кресло ведущего и нести стране все что угодно.
После смерти Семенова Додолев уехал в Америку: в медиа не осталось ни одного человека, с которым ему было бы интересно работать. Гонимый за границу мифом о независимых западных СМИ, постажировался в знаменитом The New York Times (откуда вынес массу интересных впечатлений, в том числе и касательно свободы слова в странах с развитой демократией), но близких по духу людей не оказалось и там. Поэтому теперь ЕЮ видит свою миссию лишь в том, чтобы давать способным молодым журналистам возможность реализовываться. То есть он сам плодит людей, с которыми ему по кайфу работать, ибо журфак в этом деле не помощник…
– Этот шанс мне в свое время дал Юлиан Семенов, да и многие другие накатывали, но я в полной мере этим так и не воспользовался, – считает Додолев.
И надеется, что его ученики окажутся умнее.
Ныне Додолев делает все возможное, чтобы оставаться вне публичности, хотя два десятилетия назад пришел в СМИ прямиком из тусовки, ибо являлся органичной частью модной, даже можно сказать, «золотой» молодежи. И если все знают каковы российские медиа теперь, то есть двадцать дет спустя, то «как это было», лучше, чем свидетель эпохи, никто не расскажет.
М.ЛЕСКО.
Прямая речь
Совок
Совок я ощущал везде. С детства видел, что люди вокруг меня лицемерят, и что это норма. Особенно четко осознал это, когда пошел в школу. Мне стало ясно, что на людях взрослые говорят одно, а с близкими общаются по-другому. Убежденные коммунисты тоже лицемерили: собирались на политинформации, где казенным голосом зачитывали нужное, а потом расходились и обсуждали все то же самое, но уже на человеческом языке.
В совке было много абсурдного и ритуального. Например, каждая заметка в газете должна была начинаться с цитаты из Брежнева. Само по себе это не великий грех – такой же ритуал, как когда в японском доме обувь снимаешь. Но доставало, потому что для меня этот ритуал был чужим.
Помню, в первом классе как-то раз мы пели в хоре, а на сцене висел профиль Ленина. Я смотрел на него и вдруг подумал, что Ленин – злющий, лысый, похож на Чингисхана, и пришел в ужас от этой мысли – испугался, что ее прочтут.
Школа
Я с детства вступал в конфронтацию со всеми, в чьей власти находился. А учитель, он для школьника – власть. Поэтому я испытывал к преподам неприязнь. Класса с седьмого пошли дисциплинарные конфликты, а потом начался просто ураган. Я мог опрокинуть чернильницу, поставить стул на стол, и, как я теперь понимаю, несмотря на это, некоторые учительницы относились ко мне с симпатией и сочувствием. Они даже пытались вступить со мной в коммуникацию и объяснить, что бунтарство можно реализовать и по-другому. Но я был чудовищно глуп – у меня не было рецептора, по которому я бы мог считывать отношение к себе окружающих. Помню, как учительница химии (это один из самых моих нелюбимых предметов, который я никогда толком и не знал), оставила меня однажды после урока и из разговора поняла, что я близорук но не хочу носить очки. Стала рассказывать мне про очкарика-битла Джона Леннона, то есть явно пыталась как-то помочь. Тогда я в это не въехал…
Некоторые учителя меня откровенно покрывали, но я не испытывал чувства благодарности и не задумывался, почему одни раздувают конфликт, а другие сводят его на нет.
Университеты & комсомол
Я в комсомол не вступил. Просто не пришел в нужный день и все. Чем это может обернуться, меня не интересовало: в школьные годы я вообще о будущем не думал. Поэтому с высшим образованием все было просто: альтернативой была служба в армии, что для меня означало бы дезертирство, статью и тюрьму. А поступить – самый ненапряжный способ избежать срочной службы. Сначала я собирался поступать в МАИ, но мне там вежливо объяснили, что я не комсомолец, а они готовят специалистов для работы на космос. Потом у меня не приняли документы на мехмат. Там, кстати, спросили, почему я не член ВЛКСМ. Я ответил что увлекался религией, что было неправдой. Но это не помогло, и документы у меня все равно не взяли, отчего университетскому дедку, который мне отказал, было явно неловко. Так что выбора особого не было: я знал, что буду математиком, и оказался в результате студентом МГПИ имени Ленина нашего Владимир-Ильича. Педагог некомсомолец – это нормально. Не то что космонавт. Учиться мне было легко, потому что я сразу освоил несколько простых приемов: когда меня спрашивали «Почему?», я отвечал снисходительно: «Это очевидно…». Препод тушевался, потому что ему-то уж точно все было очевидно. Важно было одно: чтобы он не сомневался, что я все знаю…
Кстати, и про комсомол меня с какого-то момента никто не спрашивал: ведь когда общаешься с человеком, не подозреваешь его в том, что у него, к примеру, одно яйцо. Или три. Потому что обычно их два. Но вполне возможно, что у кого-то тем не менее одно. Но он же не кричит об этом на каждом углу! И обнаружить это можно только на медосмотре. Так и с комсомолом. Только моим медосмотром был партком при выезде за границу. Лишь там могли обнаружить эту аномалию.
Путаны
Мой первый материал про валютных проституток произвел фурор, но даже не был отмечен месячной планеркой. Хотя сам термин «ночные бабочки» – моя придумка. А спустя месяц главред «МК» Павел Гусев вызвал меня к себе. У него в кабинете сидел какой-то симпотный человек, и Паша, обращаясь ко мне мрачно спросил: «Ну что, довы…ывался?». И представил мне полковника КГБ. На меня это, надо сказать, особого впечатления не произвело, да ничего страшного и не случилось. Гэбэшник, как оказалось, пришел лишь потому, что хотел предложить мне продолжить изучение темы. Он сказал: «Вы еще не все знаете» и добавил, что проблема любви за деньги имеет ряд других, неведомых мне аспектов. Смысл был таков: партия считала, что проституции в стране нет, а госбезопасность полагала, что есть, и что она имеет прямое отношение к незаконному валютообороту. Консенсуса эти две ветви власти в данном вопросе не находили. Вот комитетчики и решили использовать орудие гласности, предоставив журналисту фактуру. КГБэшников совершенно не волновала моя журналистская оценка явления, им надо было лишь залитовать наличие самого факта проституции и обнародовать интересующие их детали. То есть их цель совпадала с моей. Я изучил фактуру, и материал получился огромный. Решено было разбить его на две части. Но после первой публикации разгорелся такой скандал, что горком запретил выход газеты. То есть «Московский комсомолец» в этот осенний день не получили даже подписчики – статью редактировали на высоком уровне… И навтыкали туда кучу всякой казенной х…ни. Когда я увидел, во что превратился мой текст, то устроил фирменную свою истерику (я это умею, когда есть производственная необходимость) и потребовал, чтобы мое имя сняли. Но, как известно, материал журналисту не принадлежит, поэтому он так под моей фамилией и был напечатан: издателем газеты был Комсомол, который рулил, как хотел. Скандал был действительно очень серьезный. Меня даже заказала таксистская мафия, которая упоминалась в тексте: у них по этому поводу состоялась сходка в гостинице «Космос», на которой меня и приговорили. Дело с трудом уладили, но мне пришлось сменить квартиру и некоторое время скрываться.
Всего один раз КГБэшники меня открыто вербовали. Для чего пригласили на встречу в гостиницу «Националь». Их было двое и начали они издалека, но вскоре я понял, что их интересуют иностранные журналистки, с которыми я был знаком. В результате я встал и ушел со словами «Мне пора похмелиться».
Гдлян & Иванов
При знакомстве Гдлян сказал мне, что ищет журналиста, который готов рискнуть карьерой во имя разрушения коррупционной машины. Так это тогда всем нам виделось. Его задача была обнародовать результаты расследования. Казалось, что на этом парткоррупции – пи…ец. И я на два месяца уехал работать с его группой в Узбекистан.
Нравы
В 1988 году я опубликовал материал «Наследнички» – про то, как проводят досуг дети наших партработников. И впервые в программе «Время» заговорили об этике журналиста и о том, что Евгений Додолев, сука, ее нарушил. А я всего лишь написал, что сын Кириенко охотился в Африке, а информацию об этом почерпнул из французского журнала. После того выпуска главной телепрограммы страны я получил «волчий билет». Было ясно, что под своей фамилией я теперь не смогу публиковаться никогда. Меня вызвали на заседание в Союз журналистов, где подвергли остракизму. Некоторые, впрочем, пытались меня отмазать. Например, Федотов, который впоследствии стал первым российским министром печати.
Тогда мне очень помогли «взглядовцы». В разгар опалы позвонил Саня Любимов и пригласил на передачу. Как со-ведущего. То появление оказалось знаковым: медиа-уроды решили, что если человека показывают в передаче нумеро уно, значит, работать с ним можно. И запрет на профессию был снят.
Да, когда-то у меня было ощущение репортерского братства. Потом прошло.
Случай
В жизни очень много значит случай. Талантливый человек может не состояться лишь потому, что случай не подвернулся. Конечно, воля к победе тоже играет роль, но сама по себе она не является генератором случая.
В этом заключена великая несправедливость. Масса гениев скисает в нереализованности, а огромное количество бездарностей находятся не на своем месте и даже не понимают этого. По воле родителей или обстоятельств люди занимаются тем, что им неблизко и что, к тому же, у них не очень хорошо получается. Так живет абсолютное большинство, и от системы это никак не зависит.
Цитаты:
Меня всегда и все трактовали неверно. Им есть о чем жалеть.
Да, у меня есть мнение. И оно дорогого стоит. Именно поэтому я не готов им делиться.
Главное – жизнь прожить так, чтобы не было стыдно. Перед собой, разумеется.
…Ибо безмерно слабоумие человеческое!
