Столетие Февраля, которое подходило все ближе и ближе, и вот наступило, – это день мучительного послезнания.
Когда в жизни человека случилось что-то ужасное, что-то непоправимое – что, как ему кажется, он мог бы предотвратить, если бы все видел заранее, если бы не ошибся, – он спустя год, два, и даже десять – снова ждет тех же чисел, и снова спрашивает себя:
А если бы я тогда позвонил, а не выключил телефон?
А если бы я сказал не так, а иначе, не – «Пошел вон отсюда!», а – «Прости меня»?
А если бы я не свернул на ту улицу, не заглянул в ту запретную комнату, не открыл дверь?
Будущее – оно такое умное, оно все знает.
И ему, будущему, хочется как-то втиснуться, влезть в черно-белую фотографию Петрограда – где все счастливые, и где пока никого не убили, – и начать бегать, суетиться, кричать, дергать всех этих мертвых черно-белых людей за рукава их пальто и шинелей, заглядывать им в глаза и рассказывать им, что дальше будет.
- Отмените февраль, вас через два года под Харьковом ограбят и выбросят из поезда на полном ходу, и ваши дети никогда не узнают, где ваша могила, и неудивительно, нельзя ведь узнать о том, чего нет!
- Прекратите февраль, вас через полтора года расстреляют какие-то мутные типы в Варсонофьевском переулке, якобы в знак протеста, – а против чего они протестовали, никто уже и не помнит, какая разница!
- Остановите февраль, вы же потеряете дом, семью, вы проведете всю свою жизнь в Уругвае, слушайте, да вы вообще знаете, где находится Уругвай?
- Немедленно уймите февраль, вас сначала выгонят с работы, потом отберут избирательные права, потом карточки, потом арестуют, а потом вы станете фитилем у них на общих работах, нет, фитиль – это не у керосиновой лампы, наивный вы человек!
Но прошлому неинтересно слушать причитания будущего.
Прошлое – счастливое, нарядное, со знаменами и плакатами, «Война до победного конца», «В борьбе обретешь ты право свое», «Свободная Россия приветствует избранников народа и защитников отечества», – уверенно идет навстречу страданиям, распаду и смерти.
До конца старой России – через сто лет – только два месяца, месяц, неделя, вот женщины ссорятся в очередях, а вот уже народ собирается на Знаменской площади, падает мертвый пристав, всего два дня, скоро унтер Кирпичников сдвинет лавину, у нас остался один, последний день. Ни одного.
Молчи, запоздалое послезнание.
Зачем ты дергаешь меня за рукав?
Зачем ты кричишь на Великую Бескровную Революцию – «пошли вон отсюда!»
Ты лучше тихо скажи то, что я не могу.
Скажи это сам.
Прости меня.