Представляем читателям фрагмент выпуска «КультБригады» Славы Коновалова на Mediametrics (март 2019).
Я ехал на встречу и думал, а как мне представить моего сегодняшнего гостя? Как ни скажешь, всё однобоко и неполно получается. Тут вспомнилась мне очень хорошая история, которая случилась 10 лет назад. Я тогда только репатриировался из жарких стран в Российскую Федерацию. И тут дочь ко мне подходит и говорит: папа, а ты знаешь, что Индиана Джонс, он на самом деле русский? Маленькая у меня дочка в тот момент была. Я говорю: как русский? Не может быть! Она говорит: пойдём! Подводит меня к телевизору и показывает: вот, смотри, сидит Индиана Джонс и говорит по-русски! На экране я тогда увидел Евгения ДОДОЛЕВА. Поэтому так и представлю его теперь — Индиана Джонс русской журналистики.
— Женя, скажи, пожалуйста, ты принёс с собой плётку, пистолет и шляпу?
— Они у меня ментальные, весь набор всегда при мне.
— Вот, друзья, мы не договаривались, но это именно тот ответ, который я хотел получить. Потому что Евгений Додолев — человек потрясающий, широких, что называется, талантов. Когда я готовился к этой программе, то звонил друзьям и спрашивал: как вы думаете, что можно умного спросить у Додолева? Мне отвечали: то, се, пятое, десятое. Да нет, говорю, а может быть, что-нибудь такое, чего мы не знаем? Например, поговорить с ним о литературе… Все: как о литературе? Я объясняю: ребята, последние несколько вечеров я изучал творческое наследие Евгения Додолева и обнаружил, что у него вышло, на секундочку, 29 книг тиражом более миллиона. Поэтому мы сегодня будем говорить именно о литературе. Евгений, сразу первый вопрос, вот скажи мне…
— Прежде, чем прозвучит первый вопрос, я хотел бы сделать ремарку: количество наименований книг, конечно, абсолютно никоим образом не является показателем вообще ничего. Мы знаем, что аббат Прево написал всего один психологический роман — «История кавалера де Гриё и Манон Леско» и с этой работой вошёл в историю.
Вообще, есть много великих книг, которые были созданы человеком в однократном порыве. Так Отто Вайнингер написал свой труд и «Пол и характер. Принципиальное исследование» чем отпечатал психоаналитику на века.
Поэтому это скорее минус для меня, эта номенклатура в 29 книг, я сам не знал, что их так много. Здесь гордиться особо нечем.
Всё, я слушаю вопрос.
— Вопрос, на самом деле, простой. Я не хочу, чтобы это было интервью, потому что интервью, это какая-то такая игра в кидание мяча. Мне хотелось бы, чтобы получилась беседа и беседа литературная. Традиционно писателям я задаю один вопрос: c какого момента ты вдруг почувствовал, что тебе нужно сесть и записывать то, что происходит вокруг. То есть когда ты именно как писатель себя ощутил?
— Тут все просто: 31 декабря 2008 года я уволился с позиции исполнительного директора ИДР (Издательского дома Родионова), где рулил разными журналами и решил, что до весны можно отдохнуть, потому что очень напряжённый график был. Потом пришла весна, я подумал, майские праздники, кто вообще устраивается на работу в праздники? Затем лето. И так это продолжалось достаточно долго. Четыре года я провел без привычной для меня ежедневной рутины. Офис, не офис, не суть важно, без чёткого какого-то графика. Но я деятельный местами человек, и за эти четыре года написал очень много, нет, не книг, а материалов, то есть каких-то наблюдений, записок. Таким образом с 2008-го по 2012-й, основная масса текста, сырьё последующих книг было готово, ну а потом мне просто надо было как-то это все оформить, упаковать в концепт. То есть это журналистские книги, и когда меня называют писателем, конечно, это вызывает…
— Нон-фикшн, ты писатель нон-фикшн.
— Да, правда с термином «литература» и правда что-то случилась, после того как Нобелевскую премию по литературе вручили Алексиевич за сборник интервью….
— А потом и Бобу Дилану…
— Ну да и раз уж у нас Боб Дилан великий поэт, то и я, пожалуй, писатель (не сравниваю по масштабам, конечно, себя с американским бардом).
Но это конечно не «большая литература». Вот папа у меня был настоящим военным писателем (Юрий Додолев — Ред.), у него было художественное мышление, он проживал описываемые сцены. А у меня журналистские книги, это публицистика, мемуаристика, мемуаразмы, как я это называю. И всё такое.
— Ты упомянул 2008 год, но на самом деле, слукавил. Будучи теперь специалистом по творчеству Евгения Додолева могу сказать, поскромничал. На самом деле, первая книга вышла в 1989-м, на минуточку, году. Ровно 30 лет назад. И она называлась «Процессы». Это была целая серия, я посмотрел, первые три книги, которые тобой выпущены, это «Процессы», «Пирамида 1» и «Мафия времён беззакония». Они вышли в 89-м, 90-м и 92-м году, практически друг за другом. Посвящены одной теме — теме мафиозности, коррупции, продажности и так далее. С чем это связано, почему тебя именно эта тема так торкнула тогда, что ты аж три книги написал?
— У меня были иллюзии, что партийная коррупция, это то, что мешает развитию страны. Что если как-то победить это явление, то заживём мы прекрасно и счастливо, «как в Америке». И прямо реально был такой Мальчиш-Кибальчиш, пионер с деревянным мечом публицистики. Рубил Красного Дракона, если вспомнить гениальный фрагмент из «Священной книги оборотня» Пелевина про интеллигентов и интеллектуалов.
— Ну-ка, расскажи.
— Пелевин очень точно определил, кто такие интеллектуалы и что такое интеллигенция. Интеллигенцию он описал как страту людей, которые жили под Красным Драконом и вынуждены были ежедневно целовать его в жопу. «В этом городе жили сто тысяч человек, получавших зарплату за то, что они целовали в зад омерзительного дракона, эти сто тысяч ненавидели Дракона и мечтали, чтобы ими правила Зеленая Жаба, которая с драконом воевала». И вот они дракона отравили помадой, доставленной из ЦРУ и попали под власть жабы. Под которой мы сейчас и живём. Но Зелёной Жабе надо, чтобы нон-стоп, 24 часа в сутки ей делали минет, при этом обязательно так, чтобы уголками губ исполняющий улыбался. Пелевин: «Сначала они думали, что при жабе будут делать точь-в-точь то же самое, только денег станут получать в десять раз больше. Но оказалось, что вместо ста тысяч целовальников теперь нужны три профессионала, которые, работая по восемь часов в сутки, будут делать жабе непрерывный глубокий минет. А кто именно из ста тысяч пройдет в эти трое, выяснится на основе открытого конкурса, где надо будет показать не только высокие профессиональные качества, но и умение оптимистично улыбаться краешками рта во время работы… Те сто тысяч назывались интеллигенцией. А эти трое называются интеллектуалами».
— Вот так разговор о литературе начинается с хулиганства практически.
— Пелевин — гениальный, совершенно уникальный мудрец, который может предвидеть очень многое и который обрисовывает схемы и модели, которые мы все как-то ощущаем, но он артикулирует, и порою гениально, не побоюсь этого слова.
— Какой гимн Пелевину. В любом случае, возвращаясь к твоему творчеству, вот эти первые твои три книги, они были все о борьбе с Красным Драконом.
— Я думал, что стоит обрушить эту систему, административную машину, и всё будет нормально — у нас великая страна, всё у нас есть, только свободы самовыражения не хватает.
— Забегая вперёд. Теперь ты уже так не думаешь?
— Мы были очень наивными, многих журналистов использовали втёмную кукловоды, мы совершенно не понимали, к чему это приведёт, каков ход вещей. Конечно, демонтировать советскую машину надо было в любом случае, в этом у меня сомнений нет. Но то, что были разорваны связи между регионами, то, что была разрушена экономика, то, что случилось с наукой, с отечественной медициной, космонавтикой, это конечно трагедия. Огромная.
— Ты сказал, что вас в то время, журналистов и писателей, кукловоды сподвигли к этому. То есть ты ощущаешь себя марионеткой?
— Конечно. Я искренне считал, что рискую жизнью ради достойной цели.
Кстати, всякое случалось.
— Да, я видел твои фотографии с автоматом.
— Я думал, что это просто борьба не на жизнь, а на смерть. Я, помню, участвовал в каком-то творческом вечере с Юлианом Семеновым и Гаврилой Поповым. И Гавриил Харитонович что-то там рассказывал про светлое будущее. Я сидел и думал: блин, вот если бы такие люди пришли к власти… Потом Попов стал мэром Москвы, привёл «крепкого хозяйственника» Юрия Михайловича Лужкова, и мы все знаем, что из этого получилось.
То есть, конечно, я был очень-очень наивным. Не хочется употреблять эпитет «глупый», поэтому я для отмазки говорю «наивный».
— Когда твоя наивность закончилась?
— Это не произошло одномоментно. Прозрение наступало поэтапно. Но достаточно быстро, уже с 91-го года. Тогда я стал часто ездить за границу, быстро осознал, как на самом деле устроен западный мир, потом увидел, что происходит с нашими людьми науки, которых в 90-ые пачками скупали иностранцы для своих нужд, увидел, как повела себя интеллигенция, понял, что четырнадцатилетние девочки вынуждены идти на панель просто для того, чтобы их семья имела возможность что-то есть.
В общем, быстро повзрослел…
Слава КОНОВАЛОВ.
