«Суспирия»: Тьма, слёзы и вздохи

Я в третьем круге, там, где дождь струится,

Проклятый, вечный, грузный, ледяной;

Всегда такой же, он всё также длится. 

Тяжёлый град, и снег, и мокрый гной

Пронизывает воздух непроглядный;

Земля смердит под жидкой пеленой.

(Данте Алигьери, «Божественная комедия. Ад: Песнь шестая»). 

«Я бы могла тебе всё объяснить, но, думаю, так будет неправильно», ― произносит художественный руководитель танцевальной группы у кровати одной из своих подопечных во второй половине нового фильма Луки Гуаданьино. Его «Суспирия» ― это переосмысление или даже точнее сказать перерождение, но никак не ремейк классического джалло-хоррора Дарио Ардженто с тем же названием. Автор прошлогодней светлой и чувственной драмы «Зови меня своим именем» на этот раз предлагает зрителям совершенно иной кинематографический опыт, сравнимый с долгим ночным кошмаром, во время которого вас одолевают пугающие образы коллективного бессознательного, понимание и контроль над ситуацией постепенно теряются, но вы всё равно продолжаете спускаться в ад. Отбросив признаки бульварного хоррора и красочную визуальную оболочку, Гуаданьино попытался оформить авторское, мрачное и чрезвычайно политизированное высказывание о фашизме на грани искусства и психоанализа.  

История в шести действиях с эпилогом развивается в разделённом Берлине 1977 года. Туда прилетает молодая и привлекательная американская девушка по имени Сьюзи Бэннион (отличная как никогда раньше Дакота Джонсон), чтобы примкнуть к известной на весь мир танцевальной труппе под руководством мадам Блан (муза режиссёра, Тильда Суинтон). Постепенно бедная Сьюзи знакомится с Сарой (Миа Гот) и начинает замечать присутствие чего-то сверхъестественного в стенах академии предпочитающей оставаться в тени Хелены Маркос (это тоже Тильда Суинтон). Прибытие главной героини совпало с побегом из коллектива девушки по имени Патриция (Хлоя Грейс Морец в крошечной, но важной роли), которая перед исчезновением успевает попросить помощи у своего психотерапевта доктора Йозефа Клемперера (не поверите, но и это Тильда Суинтон в гриме). Мучимый виной за то, что уже однажды не спас важнейшую женщину в своей жизни, Клемперер начинает собственное расследование таинственной пропажи Патриции. 

Смотрели вы или нет фильм Дарио Ардженто, это не важно, Гуаданьино раскрывает главную интригу оригинала ещё в первой же сцене: мадам Блан и весь женский коллектив академии — ведьмы. И тут становится понятно, что итальянский постановщик вместе со сценаристом Дэйвом Кайганичем, с которым они сотрудничали ещё на «Большом всплеске», пойдут совершенно другой тропой. Поначалу кажется, что Гуаданьино отчаянно пытается найти свой темпоритм и не может высвободиться из будто бы ведьминского благоговения перед оригиналом. Странный и дёрганный монтаж, который впрочем объясняется в начальной сцене не стабильным психическим состоянием героини Морец, импульсивная камера, резко приближающая отдельные лица и детали интерьера, как бы подсказывая что-то зрителю, явно напоминают о кинематографическом почерке самого Ардженто в большинстве его фильмов. Но уже к действию третьему «Суспирия» полностью подчиняется оригинальному видению Гуаданьино, увереннее взмывая всё выше с каждой новой главой, и заканчивается на безумно-кровавой кульминации, которая если не околдовывает, так завораживает абсолютно точно. 

Далёкие от искусства люди нередко путают импрессионизм с экспрессионизмом, однако эти два направления отличаются также как «Суспирия» Ардженто от «Суспирии» Гуаданьино. Импрессионистский оригинал запоминается яркой палитрой красок, неоновыми огнями, мерцанием света и постоянным использованием контрастных тонов (особенно красного и зелёного). Кроме того, тот фильм является классическим, хоть и эстетически прекрасным, но развлекательным фильмом ужасов, совершенно не пытающимся даже близко затрагивать какие-либо социально значимые темы. Экспрессионизму же всегда был характерен пессимизм и тяготение к мрачной мистике, ужасу и апокалипсическим настроениям, что донельзя лучше описывает новую «Суспирию». На смену клокочущему, неугомонному, кислотному саундтреку группы «Гоблин» пришли меланхоличные, камерные мотивы вокалиста Radiohead Тома Йорка, чья работа претендует на звание лучшего музыкального оформления к фильму в этом году. Художница-постановщица Инбал Вейнберг использует палитру Западного Берлина, которая состоит исключительно из тёмных туч, нескончаемых дождей, сменяемых снегом, серых цветов и покрытых запёкшейся кровью коридоров, словно сравнивая ту атмосферу города с третьим кругом ада в Дантевых приключениях. 

Подобно академии Маркос, в здании которой полно тайных комнат и потайных дверей, «Суспирия» Гуаданьино и Кайганича также таит в себе скрытые подтексты и неочевидные аллегории. Номинально, на поверхности, в фильме две центральные сюжетные линии: византийский тайный сговор ведьм, орудием которого становится Сьюзи, и расследование психотерапевтом исчезновения пациентки. Попутно вводится политический подтекст, сначала открытым текстом — упоминаются Холокост, Холодная война, Красная армия, террористическая акция Народного фронта за освобождение Палестины (захват рейса 181 Люфтганзы). Но неспроста режиссёр постоянно акцентирует наше внимание на зеркалах, тайных помещениях, двойных стёклах и других видах ложного направления к расшифровке происходящего. 

«Суспирия» предлагает не до конца раскрытый, но изобретательно преподнесённый подход к пониманию, как исторические события затемняют собой жизни отдельных людей, опираясь на учения Карла Юнга, книгу которого мы видим в кабинете доктора Клемперера. Это кино о не поддающихся рациональному осмыслению эмоциях и глубоко засевшей травме, искусно замаскированное интерьерами в стиле рококо в хоррор-историю о балерине и ведьмах. Шабаш под руководством Хелены Маркос хочет отомстить за коллективное чувство беспомощности и обиды, с которыми их оставили наедине мужчины наподобие Клемперера, нарекая тех «невменяемыми» в годы Второй мировой. Именно поэтому нынешняя «Суспирия» гиперфеминизирована — в академии исключительно женщины, а все мужчины в фильме показаны жалкими и беспомощными (речь не только о сыгранном женщиной психоаналитике, но и о двух полицейских). 

Но метафору чего проносят через весь фильм Гуаданьино и Кайганич, как именно те женщины были «невменяемыми»? Скорее всего, речь идёт о нацистах: в 43-м жена Клемперер была вынуждена бежать из страны, а Блан примерно в то же время выступала за то, чтобы девушки начали раздвигать границы своего разума, а не ноги перед фашистами. Отсюда напрашивается вывод, что та «невменяемость» женщин приравнивается не к помутнению сознания в привычном понимании этого термина, а к аллегорическому нежеланию быть объектом эксплуатации и шовинизма, процветавших в нацистской Германии. Здесь же обретает смысл и сам танец Фольк, придуманный мадам Блан в 1948 как попытку передать свой пережитый опыт в военные годы. Хотя сцену, в которой героиня Суинтон начинает объяснять его значение собравшимся балеринам, Гуаданьино резко обрывает монтажной склейкой, ибо объяснять искусство — это неправильно, мы догадываемся о его метафорической силе, ведь «фольк» означает «народ».

Тогда кто же настоящий злодей в этом фильме? Клемперер, потому что воплощает в себе хоть и дряхлую, ослабленную, но вполне себе патриархальную фигуру, тянущую на себе бремя вины за то, что выжил? Или же последователи Маркос и Блан, так как они всё это время слепо поклонялись ложной богине (читайте: идеологии)? А что насчёт тех Трёх Матерей, которые упоминаются ещё в трейлере и являются своеобразной отсылкой на всю трилогию Дарио Ардженто? Воплощают ли они собой платонический идеал фашизма или, быть может, коллективное бессознательное, закрепощающее и гипнотизирующее своих субъектов? Гуаданьино не объясняет, но даёт контекст для понимания. А, возможно, он попросту припас ответы для потенциальных сиквелов, о которых режиссёр уже не раз говорил в интервью.  

Новая «Суспирия», являющаяся стилистической антитезой версии 1977 года, несмотря на то, что весьма грациозно заходит на территорию оккультного кровавого хоррора в финальном действии, является продолжительным сеансом юнгианской психотерапии. Фильм-аллегория Луки Гуаданьино затрагивает темы вины, стыда и боли, а также анализирует неконтролируемый, бессознательный порыв к фашизму, свойственный человеку на протяжении всей его истории. Тяжёлое, но визуально богатое зрелище, завораживающее мрачной, поглощающей атмосферой отчаяния в духе «Ребёнка Розмари» и роскошным аккомпанементом Тома Йорка.