Миф о Николае Втором

Миф о Николае Втором, он же и ПростиНасГосударь, – это бесконечно более мирный и гуманный сюжет, нежели конкурирующая с ним страшная сказка про Справедливого Сталина; примерно так же и сам полковник Романов по сравнению с маршалом Джугашвили был милым, трогательным человеком, и даже просто – человеком, тогда как тот – не совсем.
И если миф о Справедливом Сталине – это история о жестоком, но героическом закрытом сообществе, о том, как в армии или тюрьме, вопреки крови и мозгам, текущим по стенам, выковываются “настоящие люди” и “великая страна”, то миф о ПростиНасГосударе – это, конечно, вечный сюжет о поиске потерянного отца.
Россия, обвалившаяся в двадцатом веке в самую мучительную модернизацию, какую только можно представить в истории, – согласно этому мифу, потеряла добрых и любящих родителей.
Их убили злодеи, а русский народ, превратившийся в беспризорника, пошел скитаться по воспитательным колониям и детдомам (привет, “настоящие люди”, с их “великой страной”).
Но из детдома можно выйти по-разному.
Можно – грозно сплевывая и пожевывая папиросу, – стать патриотом своей родной воспитательной системы.
И на все вопросы – а что там с вами было? а вас не били? не издевались? – отвечать гордо и скупо:
- Так надо было.
- Время такое было.
- Зато мощный ремонт в детдоме сделали!
- Зато мы пацанам с того района как следует надавали!
- У нас была великая колония!
Словом, вытеснить травму – полным ее отрицанием.
А можно и наоборот.
Преодолевать эту травму, это мучительное взросление в советском двадцатом веке, – открыто и вслух.
И – отодвинуться, мысленно отделиться от побоев, изнасилований и пережитой необходимости драить пол зубной щеткой.
Сказать:
- Эта система мне не родная, она чужая.
- Я попал в руки к злодеям, а на самом деле у меня был свой дом, у меня были родители, и они меня любили.
- У меня был отец, его убили большевики, а мне пообещали конфету – и я за него не заступился.
- Прости меня, папа.
- Прости нас, Государь.
Мне тяжело критиковать этот миф.
И я ему – мифу этому – не судья.
Уже хотя бы потому, что если от советского сказочного мира воняет кровью и смертью, трупами, растворяемыми в кислоте, и полом, вымытым зубной щеткой, то поиск потерянного отца, поиск царя – это пронзительная история.
Это история про попытку раскаяться, измениться, вернуться, найти исчезнувший дом и поклониться тому, кто любил тебя, и кому ты был дорог и нужен как родной ребенок, а не как рабочая единица для перековки в трудовой колонии методом приложения башки об стену.
Проблема только в одном.
Этого любящего отца – не было.
А вместо него – был отказавшийся, не чета Павлу Первому и Николаю Первому, от своих символических детей гражданин Российской Республики Романов, который был убит не за отказ бросить Россию, а много после согласия это сделать, для прочности сделки, “на всякий случай”.
Русский народ стал беспризорным и загремел в колонию не из-за того, что его родителей убили, а потому что они, родители, бросили своего ребенка.
И только потом уже – и во многом поэтому – ему, ребенку, пришлось мыть пол зубной щеткой, поднимать великую страну и делать мощный ремонт, убив миллион человек в качестве попутных расходов.
Хочется найти смысл в своих страданиях.
Хочется вернуть детство.
Вернуть отца.
Просить прощения у отца – за его смерть, за то, что все так мучительно страшно в следующие сто лет получилось.
И у меня не хватает сил, чтобы противоречить этой мечте, чтобы и дальше спорить с этим трагическим мифом.
Пусть будет так, как хотелось бы, чтоб оно было.
Был царь.
Был отец.
И счастливое русское детство – было.