Безнадёжность

Разве может какая-нибудь другая страна в мире дать человеку то ощущение великой, грандиозной безнадежности, какое дает ему февральская и мартовская Россия?
Серое небо без малейших проблесков солнца.
Грязный, с черными проплешинами, подтаявший снег.
Бетонные многоэтажки, хаотично и безобразно раскиданные под этим небом, в этом снегу.
Работники ЖКХ, что-то уныло ковыряющие в замерзшей земле.
Вывески и объявления – продаем контрафакт, купим волосы, деньги быстро, ломбард, букмекерские ставки, бриллианты, салон красоты, деньги прямо сейчас.
Усталые люди – обходящие лужи, скользящие с тяжелыми сумками на льду, торопящиеся к маршруткам, где уже сидят другие усталые люди.
Гаражи и заборы.
Надписи на заборах: АУЕ, АУЕ. Это тюремные надписи.
Голые черные деревья.
Офисные и заводские здания того особого, уродливого стиля, какой был популярен в позднем Советском Союзе, и которому не хочется искать никаких архитектурных определений, а хочется просто сказать: уродливый стиль. Эти здания выглядят так, словно бы их специально делали такими. А давайте уродство построим? А если еще похуже?
Строительные краны, канавы с глиной и мутной водой.
Нарядные женщины, которые перебираются через канавы по доскам, стуча каблуками.
Замызганные какой-то пакостью автомобили, ботинки, замызганные реагентами.
Трубы дымят. И другие трубы – они не дымят.
Колючая проволока по забору.
Надпись на заборе: БЫТЬ ВОИНОМ.
И снова серое небо, окна панельных домов, лед, грязный снег и серое небо.
Где еще в мире есть эта великая безнадежность, это особое, бесконечное уныние?
Мне так же плохо, как и этому миру, и я унываю с ним вместе, со всеми кранами, гаражами, заборами, лужами, маршрутками, подтаявшими сугробами и купленными волосами.
Я люблю мой русский февраль, русский март.