«3ло станет правдой, правда злом взовьется в воздухе гнилом» – и вроде не о Маше Шараповой писал затейливый Борхес, и не о Паше Кулижникове, а надо же, какая радостная ажитация воцарилась по поводу низложения кумиров, сколько объявилось колченогих псов (Надаль, Маррэй и иже), требующих гекатомбы ВСЕХ российских спортсменов.
Я всегда говорил и многажды писал, что мельдоний не мельдоний, а такие коллизии служат эффективным, причем самым, коммуникативным лубрикантом, позволяющим проявить настоящую человеческую природу.
Я не знаю, как жестоко накажут Машу, но не путайте риторику и суть: людишки, их легион, мечтают узреть ея измазанной в дерьме.
Ей вменили в вину даже эффектное черное одеяние, даже извинение.
Помните, я писал про лозунг гопоты «и на солнце есть пятна»? Желчь заплевывает сострадание, как амбиции участников эстрадных ристалищ переплевывает талант.
Ни саспенса, ни катарсиса, и я не могу видеть и слышать, как плачет папа Кулижникова: «Жалею, что отдал Пашку в спорт»; он говорит это, и мне хочется разрыдаться. Потому что он напоминает мне моего папу.
И потому, что, в противность Маше, Паше грозит пожизненное изгнание из спорта.
Матфей молвил: «Молись за обижающих тебя» – но сказать легко, а тебе двадцать с небольшим, и ты сначала сдаешь «чистую» пробу, а после она мутирует в «грязную», и ты уже не веришь никому, и ты слышишь сплошной свист, и ты один, понимаете, один, и ты не знаешь, что делать с этой точкой фокуса боли, и эти же люди выпевали тебе панегирики, а теперь шипят, и ты не знаешь, как тебе жить дальше, и жить ли.
Надо, сказал я папе и вам говорю, включить все наличные мощности здравого смысла и выключить истерику.
Сочувствие – вот это, пожалуйста, без ограничений.
Если вы способны на сочувствие, вам не придется ломать башку над смыслом ремарки моего старшего сына, утомленного этой катавасией: «В аду, значит, похолодание».
Я уже так стар, что научился понимать человеческую беду как собственную, а вы, я вижу, еще нет.
Джокович, заступившийся за Машу, знает, что счастье – это дисциплина, и он не улюлюкает, он в печали многодумной.
Потому что он знает, что в мире, где основными способами коммуникации сделались насилие и злоба, никто не застрахован от коллизии, беды, ЧП.
Надаль, который последние лет сто проигрывает всем кряду, и проиграл бы даже мне, будь я пьян и стой я спиной к нему, Надаль, презревший понятие «коллегиальность», забыл, что про девочек «лживая сука» говорят только, скажем так, амбивалентные вьюноши, по Довлатову, оживающие только в мужской бане.
Самое время напомнить испанцу, что он всегда был похож на обдолбанного Чарли Шина с евойной знаменитой репликой: «Может, я и тупой, ребята, но я не дурак».
Это история даже не о всеобщем помешательстве, она о мире, где никто никому не верит и все друг на друга злы.
Мельдоний проверил всех на человечность, на крепость сердечной мышцы, и почти никто проверку не прошел.
Нам всем нужен мельдоний, нам можно, мы не спортсмены.