DOPINGPONG ДИМА МИШЕНИН: ПОЛИТПОХОД

Публикуемые сегодня заметки питерского маргинала Дмитрия МИШЕНИНА представляют собой хрестоматийный образец наивной гламуризации нашей недавней истории. Дефиниция термина «гламуризация» впервые была представлена медиаидеологом Мариной Леско на VI Евразийском медиафоруме (2007 г.) и в ее докладе была описана как «процесс обработки (как правило, с помощью медиаинструментария) сегментов информационного поля (персонажей, событий, и т.д.) с целью приукрашивания (иногда романтизации) последних». Цель, подчеркнула известная журналистка, подразумевает стимуляцию потребительской мотивации. Хотя само понятие сформировано было давным-давно: еще в 1721 году Аллан Рамзай упоминал о гламуре (cast glamour o’er the eyes of the spectator), в России впервые глаголы «гламуризировать» и «пинапизировать» были залитованы в раритетной книге «Мессии. Мифологизация религиозных вождей», Евгений Ю.Додолев, М., «Новый Взгляд», 1992 год), где сама мифологизация была описана автором как процесс (и результат означенного процесса) генерации художественного образа (вымысла) на базе реальных исторических событий (биографий и т.п.). Именно в данном контексте читателям «МП» предлагаются мини-мемуары именитого художника из Санкт-Петербурга.

ПОЛИТПОХОД

Когда мне было 15, самым актуальным и модным занятием в стране стала политика – все ждали падения СССР. И пока мои ровесники протирали штаны в школе, я ее прогуливал, обсуждая со своим другом Денисом, какую выбрать партию для захвата власти.

30 лет назад

С утра до ночи я штудировал книжки про май 1968-го, студенческое восстание в Сорбонне, рисовал перевернутые зеркально цифры 68 – 89 и прогнозировал наступление революции именно на этот год. И, конечно же, хотел в ней участвовать. Причем в первых рядах. Для революционной деятельности главное – чувство готовности. И я был открыт к любому повороту сюжета: от вооруженной схватки с режимом до бегства с Родины и антиправительственной деятельности за рубежом. Я точно знал, что хочу быть в оппозиции существующему строю и бороться с ним до последней капли его и моей крови.

Помню, приехали мы однажды с Денисом в Гавань на Приморскую. Расположились на набережной и стали разглядывать иностранный кораблик с открытым трюмом.

Я курил, наблюдая за разгрузкой… И вдруг сказал:

– Диня… Ты бы сдернул на этом пароходе за границу?

– Да. Давай. Веди.

Я обомлел.

– Куда? Ты про что?

Денис смотрел на меня наивными, полными решимости глазами :

– Как про что? У тебя же есть план?

– Какой план? – я не догонял.

– Как какой? Ты же предложил побег на этом корабле за границу? Надо успеть предупредить родителей, папу, маму, брата, бабушку… Но не успеем. Дадим весточку уже оттуда. Надо рвать.

Я глядел на своего друга с искренним восхищением. Ибо рассуждал теоретически. Просто ляпнул. Потому что трюм был открыт и мы рядом с кораблем оказались. А мой друг все обдумал и принял решение – четко и ясно. Я искренно рассмеялся:

– Диня, план слабый. Думаю, надо повременить. Заграница никуда не убежит. Нам надо, чтобы там хорошо устроиться – что-то тут сначала сделать. Иначе нельзя.

Денис, подумав, согласился. А я тогда четко врубился, какой силой обладает слово. Особенно, если рядом с тобой человек, который реально готов на все.

В тот период мы с Денисом изучали Религиозно-политическую историю рок-группы «Трубный зов» и слушали записи «Севооборота» посвященные освобождению последних диссидентов от веры. Пока наши ровесники внимали Виктору Цою и Косте Кинчеву, нашими иконами стали Валерий Баринов и Сергей Тимохин – два парня, сделавших в 1983 году запись религиозной оперы а-ля «Иисус Христос – суперзвезда» о Втором Пришествии Иисуса Христа. На них тогда обрушились слава и, конечно же, гонения. Противостояние с властью началось с вызовов в КГБ и содержания в психушке, а закончилось серьезной провокацией, арестом, громким процессом и многолетним заключением на зоне. Потом, благодаря встрече Михаила Горбачева и Маргарет Тэтчер, члены группы «Трубный зов» вышли на свободу, Валерий Баринов эмигрировал в Великобританию, а Сергей Тимохин стал действующим проповедником-баптистом.

В отличие от наших кумиров, мы собрались идти путем политической борьбы, не прикрываясь религией или искусством. Мы не хотели ждать нобелевских наград, чтобы нас, подобно Солженицыну или Бродскому, начали наконец слушать, мы не хотели произносить антикоммунистические проповеди, цитируя Библию, как это делал «Трубный зов». Мы желали другого. Нам был ближе Сахаров, который просто говорил «это плохо, а это хорошо, вы преступники, а вы жертвы». Все чего ему не хватило, так это подкрепить свои слова битой… Поэтому его так часто затыкали – будь то ссылкой в Горький при старой власти или криками неодобрения при новой.

Мы же собирались соединить идею с битой без всякого прикрытия агрессии своих намерений. Поэтому и решили стать профессиональными революционерами. Которым не нужно ни оправдания, ни прощения.

Мы хотели вещать на BBC и Голосе Америки, хотели чтобы за нас вступались президенты и премьер-министры, хотели лишиться гражданства и стать реальными «врагами народа» и «предателями Родины». Нас привлекали только два пути – свергнуть власть и самим стать властью или бежать из страны, конвертируя свою ненависть в энергию протеста.

Решимость была полной.

– Я не собираюсь забивать свою голову вашими коммунистическими поэтами! – заявил на экзамене Денис в ответ на просьбу прочитать стихотворение Маяковского.

Итак, мы изучали политическую обстановку – знакомились с националистами, патриотами, либералами, демократами. Рассматривали листовки и воззвания, читали журналы типа «Санкт-Петербург», который выходил Самиздатом. В результате открыли для себя прослойку людей, занимающихся самой настоящей политикой. В их библиотеках были собраны все запрещенные писатели и издания типа «Посев» и «Русская мысль». Мы увидели наконец тех, кто, по мнению КГБ, занимался подготовкой свержения Власти чекистов. И люди эти с радостью знакомились с любопытными молодыми людьми, рассказывали о своих взглядах и устремлениях, автоматом делая попытку перетянуть на свою сторону, правда узнавая, что мы несовершеннолетние, тут же теряли к нам интерес.

Новодисиденты

Наряду с семидесятниками и диссидентами старой формации мы обнаружили и новых диссидентов. Эти были старше нас лет на 10 – 15, посвежее и поактивнее стариков и явно хотели перемен. Одной из самых радикальных групп на тот момент был Демократический Союз. Их журнал “ДС” все время публиковал какие-то скандальные истории и даже их устав читался, как захватывающий политическо-фантастический роман. Пока официальные СМИ только начинали гнать на Сталина, пытаясь инсценировать вторую Оттепель, названную Перестройка, “дээсовцы” уже вовсю оскорбляли Михаила Горбачева и Вождя Мирового Пролетариата Владимира Ильича Ленина. Чем нарушали все табу – о первых и последних лидерах принято говорить хорошо. Поэтому мы думали примкнуть именно к ним, но оказались слишком молоды.

Однажды Денис пришел ко мне и сказал:

– Я нашел партию, куда нас готовы принять, несмотря на то, что мы несовершеннолетние. Это партия петербургских анархистов-синдикалистов. Вот их устав. Мы приглашены на собрание.

Я изучил текст, отпечатанный на обычной машинке на трех листах, сложенных пополам и скрепленных скрепкой, с самодельной обложкой из кожзама. Выглядело симпатично.

– Дима, в устав и программу партии надо внести какие-нибудь исправления или дополнения от нас. А то иначе зачем мы идем на это собрание? Ты подумай и реши. А я поддержу. Ок?

Я согласился.

На собрании, проходившем в парке, присутствовало человек пять какого-то волосатого сброда. Во главе сидел живописно заросший чернобородый парень – канонический анархист в кинопонимании этого слова. Звали его Петр. Он и был лидером.

Я с ходу заявил, что мы готовы вступить в партию при внесении двух пунктов:

1. Отмена статьи за гомосексуализм и разрешение браков между мужчинами.

2. Разрешение политической деятельности, права голоса и  половой жизни для молодежи с 15 лет.

Присутствовавшие подумали, кивнули и… вписали нас вместе с нашими поправками в будущей конституции в первые 10 членов своей партии! Желание получить лишние две головы и таким образом выйти на второй десяток пересилило гетеросексульный шовинизм. Мы были приняты и стали самыми молодыми анархистами Ленинграда за всю его историю.

Когда мы покинули собрание, Денис задумчиво сказал:

– Дима… Ты, конечно, молодец, что внес два пункта в наши законы… Но тебе не показалось, что они стали на нас странно смотреть после этого? Словно мы с тобой ну, сами из этих… Ну голубые…

Я негодующе возразил:

– Конечно, нет! Как ты такое мог подумать ! Они там сами все голубые! И только и ждали такого закона, просто боялись принять. Мы им помогли. Как политики, мы должны принимать законы не для себя, а для людей.

Однажды по заданию партии мы пришли к Казанскому собору на демонстрацию, посвященную дню памяти политзаключенных. Так получилось, что из анархистов-синдикалистов свободными в этот день оказались только мы, и это было наше первое массовое мероприятие, поэтому общественная нагрузка нас веселила и радовала. Мы сразу влились в коллектив и начали тусить в числе тысячи собравшихся.

У кого-то в руках были свечи, у кого-то плакаты. Конечно, все было несанкционированно и нелегально, но при этом весьма весело и расслабленно, хотя все, разумеется, ждали появления спецназа. В конце концов нас действительно, как декабристов, окружили стражи порядка, но нарушить противостояние не решались ни мы, ни они.

По толпе туда-сюда шнырял долговязый ублюдок в милитари-штанах, хаки-куртке и высоких сапогах в стиле Бориса Гребенщикова. Парень явно был провокатором, и его задачей было развести толпу на хулиганство, чтобы дать ментам повод растерзать всех в клочья. В какой-то момент он подошел к нам и заговорщически предложил поджечь какую-нибудь машину. А я видел, как он с таким же предложением только что клеился к панкам. Поэтому также тихо и по заговорщически ответил:

– Иди нах или сейчас получишь в лицо вот из этого.

Я перевел взгляд на Дениса, который с милой улыбкой приоткрыл край плаща и продемонстрировал самострел. Я подмигнул:

– Скажешь своим – Дениса возьмут, а я тебе вечером серной кислотой лицо обработаю. Понял?

Мужик побледнел, потому что мы не шутили – изуродовать его нам действительно было, как два пальца. Только гигиеничнее. Но в тот раз все началось не с драки, а с нескольких автобусов с ОМОНом. Раздался крик «Падайте под колеса! Не давайте им двигаться!». Кричавшие бросились под первый автобус. Менты тут же подскочили и стали вязать бунтовщиков. Я переглянулся с Денисом и заржал:

– Ну что? Под колеса?

Тут вслед за первым автобусом двинулся второй.

Он кивнул.

– Давай!

И мы ринулись ко второму транспортному средству, чтобы театрально раскинув руки упасть перед ним навзничь, не моргая и улыбаясь. Кажется именно так во время путча погибли в 1991 году несколько человек. Только под танками. Но нам повезло. То была первая массовая демонстрация протеста в Ленинграде, и ОМОН был растерян больше, чем противостоящая ему масса. Поэтому автобусы остановились и вскоре уехали обратно. А менты, нагрузив несколько газиков арестантами, смылись к себе в отделение с плененными… Воодушевленная победой толпа разрослась до неимоверных размеров и возжелала активных действий. Лидер демократического союза воззвал:

– Герои за решеткой! Требуем свободы для наших братьев по борьбе!

Толпа заволновалась… А я впервые наблюдал за массой, превращающей отдельные личности в единое животное, с единым мозгом, что спинным, что головным. Невероятно занимательно ощущать себя частью огромного организма. Сила от этого растет невероятно…

И вот мы двинулись мимо Гостиного двора к отделению милиции на Садовой. Зрелище было устрашающим. На следующий день говорили, что в демонстрации приняло участие 3.000 человек. Но по неофициальным данным их было не меньше 10.000. Толпа растянулась на километр, и когда подошли последние – первых возмутителей спокойствия во главе с лидером ДС уже арестовали и посадили с ранее упакованной партией активистов, из-за которой, собственно, марш и начался. Так процессия осталась без головы, но не растерялась и энтузиазма не утратила. Более того, демонстранты устроили блокаду отделения милиции и произвели заочный арест всех его сотрудников.

Стражам порядка не давали выйти из здания, пока они не отпустят заложников. Толпа бурлила и пела “Интернационал”, на улицах царил Ад. Но под вечер стало холодать. Я продрог. Мне захотелось домой. Денису тоже. Зуб на зуб не попадал. Ведь была зима… Мы устали. Нам же было всего по 15… Перевернув еще одну машину, полагая, конечно же, что она принадлежит кому-то из ментов, мы думали ее поджечь чтобы согреться у костра, но в этот момент ко мне подкатило французское телевидение, видимо, в силу моего откровенно неформального вида. Журналистка спросила на ломаном русском:

– Вы металлисты?

– Нет, – выдохнул я пар на оператора, – мы анархисты-синдикалисты.

Каждый раз, когда я вспоминаю то интервью – расплываюсь в улыбке. Такой концентрации невинности, глупости и поэзии, как в перестройку, я никогда больше не видел. Этим веяло и от бунтующего народа, и от иностранного элемента, и от ментов. То было самое начало гибели страны, что мы отчетливо прочувствовали, попивая горячий чай с французскими телевизионщиками в «Сайгоне».

В результате начальник отделения принес извинения, а многотысячная демонстрация разошлась по домам и питейным заведениям праздновать победу над режимом. Мы тоже веселились. И придя на следующий день в школу, я отчетливо осознал, что мой взгляд на одноклассников и учителей изменился кардинально: они «там» не были. И не имели права меня судить или тем более воспитывать.

Клуб дружбы русско-чеченской молодежи

Необходимость трансформировать окружающую действительность с целью ее улучшения постоянно толкала нас все к новым действиям политического характера. Для начала мы создали собственную группировку и нарекли ее «Клуб дружбы русско-чеченской молодежи». Просто потому, что я часто проводил лето на Северном Кавказе в Грозном, где мой дедушка был депутатом и начальником банка. Он обожал гостеприимных и радушных чеченцев, которые и были самым близким окружением моей русской семьи.

Я и представить себе тогда не мог, что впереди наши народы ждет война и что название это будет звучать двусмысленно. Но по неведомой политической логике, именно от лица этой организации мы стали предлагать всем участие в угоне самолета, которым впоследствии прославилась чеченская гвардия. Вероятно, все уже носилось в воздухе, и мы просто считывали надвигающееся будущее, облекая его в буквы и мысли.

Первым в наш клуб был принят брат Дениса Юлик. Это был 13-летний интеллектуал, говоривший басом. Поскольку у нас была записная книжка с телефонами партий и объединений, представляющих политическую оппозицию, мы посадили пацана на телефон, и он своим абсолютно не детским голосом начал вербовку потенциальных революционеров:

– Добрый день. Вас беспокоит «Клуб дружбы русско-чеченской молодежи». Мы решили покинуть пределы нашей страны, угнав самолет. Есть еще одно свободное место, и мы можем дать его вашей организации, если вы поможете нам в организации террористического акта. Оружие и деньги для операции мы предоставим.

Реакция была неоднозначной. Одни принимали нас за провокаторов и бросали трубку, другие вступали в интеллигентную дискуссию. Беседы получались такими забавными, что мы подключили телефонный аппарат к бобинному магнитофону и стали их записывать, чтобы потом переслушивать, угорая со смеха. Вот пример. Звоним в Демократический Союз. На наше предложение мама неутомимого борца с режимом и Лидера ДС устало отвечает, что ее сын, конечно же, воспользовался бы нашим предложением, но из-за сочиненного им стихотворения о том, как Владимир Ильич Ленин изнасиловал девственницу Россию, он скрывается от КГБ, и она сама никак не может его найти.

Иногда отвечали с юмором: «Позвоните по такому-то телефону, там вашей информацией очень заинтересуются». Записывая номер, Юлик переспрашивал «А чей это телефон?». В ответ на что представитель общества «Память» отвечал: «Как чей? Комитета Государственной Безопасности. Они собирают информацию по угонам самолетов. Только поспешите молодой человек – у них скоро обед».

Почему-то никто не хотел угонять самолет: «Мы занимаемся серьезными вещами, а не детским хулиганством!». На что Юлик резонно отвечал : «А что может быть серьезнее угона самолета?». Наша логика была проста: если ты настоящий политик, то не должен бояться угнать самолет. Отмазки, по нашему мнению, были никчемными и жалкими – диссиденты прикрывали иронией слабость, страх и неспособность к решительным действиям.

Арестуй нас тогда КГБ – доказательств нашей преступной деятельности с лихвой хватило бы на громкий процесс. Мы ведь все документировали, квартира была полна антисоветской литературы, оружия и пленок с призывами к свержению существующего строя. Конечно, мы были маленькими и чувствовали свою полную безнаказанность. Но осознание того, что все наши шалости наказуемы, тем не менее пришло.

КГБ и Лен-ТВ

Однажды мы, как обычно, обсуждали с Денисом по телефону очередной теракт. Решили обзвонить сразу все ленинградские военкоматы и предупредить о заложенной бомбе, чтобы таким образом сорвать призыв по всему городу. А для организации столь масштабного мероприятия одним Юликом было не обойтись – нужна была команда. До того дня мы никогда не обращали внимание на постоянное щелканье и шуршание в трубке. Во времена аналоговых и стационарных телефонов связь всегда была с помехами. Но однажды в нашу беседу вклинился спокойный и ледяной голос:

– Здравствуйте. Не уходите сейчас из дома. К вам выслана машина из Комитета Государственной Безопасности.

Я засмеялся:

– Денис, как ты так научился голос менять?

– Разве… Это не ты сказал?

Голос подал себя снова :

– Это сказал я. Ваш телефон прослушивается. Оставайтесь на месте.

Я перестал ржать. Холодок прошел по моему телу.

– Денис, это ты?

– Это не я, Дима. Давай созвонимся попозже. Мне кажется, нас прослушивают.

Мы повесили трубки. Я сел и задумался: «А что это было?». Тем временем Денис стал быстро стирать записи, чтобы к приезду комитетчиков уничтожить все улики. Никто, конечно, не приехал. Скорее всего, это была шутка случайно вклинившегося в разговор человека.

Таким образом, телефонная шутка с КГБ еще больше подстегнула нас в нашей ненависти к Власти. Чтобы ее выразить, мы попытались пробиться на телевидение. Через друзей удалось это сделать – мы попали на телепередачу «Политклуб» для подростков, где собирали школьников, студентов и взрослых для обсуждения перестройки и реформ. Программу вел комсорг из нашей школы. Перспективный золотой медалист. Позиционировалась передача как прямой эфир.

Как только началась запись, мы немедленно взяли инициативу в свои руки и устроили шоу – глумились над собравшимися комсомольцами, так как оказались там единственными, кто не вступил в ВЛКСМ. Слету заявили, что являемся самыми молодыми анархистами и хотим свергнуть советскую власть. Но через полчаса камеры были выключены, и нас попросили выйти вон. Оказывается, дебаты были предварительными, и их задача была вычислить неблагонадежный детей перед эфиром. А настоящая запись началась без нас…

Так мы пролетели с телекарьерой – на Лен-ТВ нас, разумеется, больше не приглашали. В итоге все, за что бы мы ни брались, не получалось, потому что мы были детьми, а поддержки взрослые политики нам не оказывали и не ценили наш энтузиазм. Поэтому она оказалась для нас нереально скучным занятием – сплошной треп.

Мы уже подумывали валить из всего этого, как на очередном собрании наших псевдоанархистов, которые хотели вовсе не анархии, а самого настоящего порядка, члены партии стали взахлеб обсуждать, что в Питере дешевеет оружие. По их мнению, это являлось верным признаком надвигающейся революции, поэтому было принято решение вооружаться. Я сказал, что есть человек – черный трофейщик и оккультист, который может нам продать все, что угодно, включая пулемет «Максим». Партия тут же решила вложиться в оружие, а Денис взял на себя контроль за операцией.

Но когда деньги оказались у него в руках, он их просто прикарманил, открыв в себе новый талант. Впоследствии, разработав криминальную сторону своей натуры, он стал одним из самых успешных молодых мошенников Питера и не раз привлекал меня к своим проектам как креативного консультанта.

Из партии вон

Расставшись с партией, я в свои 16 лет был уверен, что навсегда порвал с политикой. Но мое совершеннолетие совпало с ужесточением гонений за инакомыслие. А я не был готов защищать страну, которая меня угнетала, не собирался поддерживать ее режим и служить, разумеется, не пошел. Поэтому на меня неоднократно пытались завести уголовное дело, и после очередного такого наката пришлось на пять лет пуститься в бега.

Тут-то я и ощутил в реале, что значит быть маргиналом без загранпаспорта и возможности жить по месту прописки. Тогда, в 20 лет, я стал самым настоящим анархистом, что привело меня в итоге к настоящему криминалу, а через криминал – к настоящему искусству. Где я и нашел наконец свое место.

Дима МИШЕНИН.


Дмитрий Мишенин

Cоздатель арт-проекта Doping-Pong, один из пионеров российского digital art., а по совместительству – публицист, автор российских и зарубежных молодежных журналов от «Птюч» и «ОМ» до PiG и «Хулигана». Несмотря на занятость, всегда находит время на занятия журналистикой.

Оставьте комментарий

Также в этом номере:

Жизнь с императором
“Комеди-антре” возвращается
DVD-обзор
Кукла от Шерон Стоун?


««« »»»