В девяностые годы Игорь Григорьев редактировал главный хипстерский (хотя такого слова тогда не знали) журнал «ОМ», потом отошел от дел, где-то путешествовал, чем-то занимался, а к сорока пяти решил начать поп-музыкальную карьеру.
Его дебютом стал сингл «Сны моей весны» – странноватый, манерноватый, с неожиданным матерным финалом. Для раскрутки себя Григорьев нанял известное пиар-агентство, специализирующееся на придуманных новостях; оно изо всех сил добавляло к и без того загадочному образу певца-дебютанта новые краски, но не убедило в том, что его можно слушать как певца. Сам Игорь тоже постарался добавить отталкивающего впечатления и запузырил диск, где «Сны моей весны» были представлены в двенадцати, что ли, версиях. Возможно, автор этих строк был единственным, кто дослушал альбом до конца.
Затем Григорьев сменил стратегию и стал пиарить себя самостоятельно. Как человек талантливый, в этом он добился более существенных успехов, чем нанятые агенты: достаточно было раздать несколько интервью правильным изданиям, где Игорь подвел теоретическую базу под свои музыкальные опыты. Если вкратце, то Григорьев собирался взорвать поп-музыку изнутри, доведя до абсурда ее штампы и родовые признаки и перефриковав самых отъявленных фриков. Этого озвученного намерения хватило, чтобы начать с любопытством ожидать релиза полноценного альбома. Более того, за выпуск дебютника взялся сам Universal, еще до начала продаж похваставшийся количеством предзаказов. (Поколение «ОМ» подросло и скопило денег на диск; сарказм.)
Диск, конечно же, называется непонятным словом «Корнукопия» (оно означает «рог изобилия» и неоднократно использовалось западными музыкантами в заголовках своих песен). Обложка, разумеется, украшена цветистым натюрмортом, а в центре изобилия расположен сидящий на лавочке растерянный мальчик, похожий одновременно и на Игоря Григорьева, и на оппозиционера Илью Яшина. Отлично, эти факторы подогревают ожидания: ура, думает слушатель, понятно, сейчас я буду этим самым мальчиком, а на меня, как из корнукопии, станут сыпаться всякие чудеса и диковины. И наконец включает альбом.
После замысловатого «Интро» следует вкрадчивая «Не знаю», а затем «Танго», в котором Григорьев включает-таки режим «дикость» – вместо пения здесь звучит какая-то порочная мелодекламация, напоминающая некоторые ранние вещи «Агаты Кристи». «Ласковый романс» – действительно ласковый романс с элементами синти-попа, покрытый толстым-толстым слоем иронии. Но сама по себе песня настолько неброская, что качественным троллингом русской попсы ее назвать нельзя. «Вендетта» – театрализованная мистерия в духе Дины Верни: в тексте встречается фраза «вас замочу в сортире», но в целом композиция оставляет ощущение самодеятельности. «Цыганская» демонстрирует способность Игоря подражать цыганской песне, и не более того. После этого даже «Сны моей весны» на правах старых знакомых встречаются с облегчением.
Окончательный приговор альбому выносит «Баллада об украденной шапке», которая вопреки роскошному названию исполняется шепотом и оказывается анемично-скучной. После этого дальше можно не слушать – и так ясно, что вместо поп-революции Григорьев устроил одиночный пикет. Правда, до конца пластинки артист еще сподобился на приятный ретро-вальсок «Никого не люблю» и запоминающийся – наконец-то – припев композиции «Любовь моя». Только, только, только, только этого мало.
Алексей МАЖАЕВ.
