В студии «Правды-24» (канал «Москва-24») я беседовал с Ириной ХАКАМАДОЙ не как с политиком, а как с… дизайнером одежды. И коучером, да.
I. Про Путина чуть-чуть
– Я вас приветствую, Ирина. Читал у вас в ЖЖ нечто расплывчатое по поводу совещания обновленного совета. Поделитесь секретами. Там расширенный теперь состав?
– Он расширенный, где-то на чуть меньше трети.
– Название не менялось?
– Нет, Совет по защите гражданских прав человека при президенте РФ. Встречались мы в Георгиевском зале. Он огромный, весь в золоте. И, конечно, подавляет. Серьезно. Господи, как люди здесь работают?
– Вы чувствуете себя приобщенным к чему-то золотому, к великому?
– Но я чувствую себя придавлено так. Обстановка имперская. А меня что удивило, что у Владимира Путина хватило терпения. Во-первых, не было сильного опоздания. Все привыкли, что он опаздывает на час, на два. Нет. Ну, может быть, 15 минут. И все. И дальше он три с половиной часа выслушивал всех. Я бы померла. А он так слушал. Он, кстати, технократ страшный.
– Это хорошо или плохо для президента?
– Это хорошо. Потому что разговор более конкретный. Если ты факты не показываешь, статью не читал, говоришь общими какими-то эмоциями, он тебя не слышит. Он долго мне объяснял, что церковь была задавлена в Советском Союзе. И при Сталине уничтожена.
– Он в теме.
– Да. И ей требуется особая защита. И это, скорее, настроение в обществе и так далее. То есть очень он проникновенно говорил. И вдруг закончил прямо противоположным.
– Вы тем самым каких-то врагов себе нажили?
– Конечно, я думаю и в лице чиновников от церкви. Это понятно. Я всегда их раздражала. Хотя я – человек верующий, православный.
– Вы их раздражали всегда – чем?
– Тем, что я всегда отстаивала идеи свободы. И не считаю, что это сатанинские идеи и что они противоречат Библии. Этот спор у меня даже был в свое время с патриархом Кириллом.
– Публичный спор?
– Да, публичный. У меня были дебаты у Соловьева по этому поводу.
– Он тогда ведь был митрополитом Смоленским.
– Да, да.
– Я помню.
– И он говорил о том, что все европейские ценности – это европейский сатанизм.
– Вы не согласны?
– Ну, естественно, ну, посмотрите на меня.
– Ну, а что? Я вижу европейского человека, по прикиду.
– Знаете, у меня, что внутри, то и в прикиде. Я в гармонии.
II. Молоточком по каждому слогу
– Кстати, насчет прикида. У вас же сейчас новая линия дизайнерская. Как правильно в этом бренде «Хакама» ставить ударение?
– В японском нет ударения. Но вообще ХАкама.
– Как, у японцев вообще нет ударения? То есть как это произносится?
– Вы ударяете молоточком по каждому слогу. Но мы же не будем говорить первый. Поэтому ХАкама. Не ХакамА, а ХАкама. Хакамада плюс Макашова. А хакама – это самурайские брюки, в которых дзюдо занимаются. Вот эти безразмерные мужские боевые брюки – это и есть хакама. Поэтому все, кто занимается восточными единоборствами, прекрасно понимают, что означает хакама.
– И все одеваются у вас?
– Нет, у нас одежда для девушек.
– Это вы «от себя» одеты?
– Да. Ну, майка не от меня, естественно. А брюки и вот этот балахон, как выразилась девочка, которая вешала мне микрофон, это от «Хакамы».
– Вы линию запустили для женщин, которые занимаются политикой?
– Ну, Лена Макашова – модельер. Я скорее муза. Лена всегда одевала меня, когда я была в политике, ориентируется в своем вдохновении на меня. То, что идет мне, она считает, идет всем умным женщинам. Она считает меня самым стильным политиком. Самым дисциплинированным и строгим в своем мышлении. И обладающим каким-то удивительном нутряным вкусом. Когда ничего нет лишнего. Но при этом все, что надо, все показано. Типа – все намеки считываются. И на свободу, и на индивидуальность, и немножко на мужскую харизму, и на женственность. И она на меня ориентируется. У нас последние две коллекции, да, действительно, ориентированы на деловую женщину, как ей быть элегантной, строгой, в меру сексуальной, не открыто, но скрыто. То есть это прямо по моим мастер-классам. Инь-янь, мужское и женское начало в женщине должны начать жить в гармонии, в том числе и в стиле.
– Это дорого – у вас одеваться?
– Нет, у нас недорого.
– Ну, а тогда как это может покатить у депутатов, политиков? Они же все любят, чтобы было дорого.
– Поэтому не катит. Поэтому одеваются такие, как Чулпан Хаматова, все актрисы театра «Современник», выдающиеся умные девушки, журналистки.
– А вот на сайте дизайнерском есть раздел «друзья и клиенты». Так это друзья И клиенты? Или это друзья/клиенты?
– Нет, друзья и клиенты.
– Расскажите немножко про коучинг. Как это все выглядит? Чем вы отличаетесь от других коучеров?
– Мое отличие заключается в том, что я не читаю других тренинговых книг. Это мой опыт. Если моего опыта не было, я ничего не преподаю. Я отдаю только знания, связанные с моим опытом. Это все, что я умею делать и чего я добилась сама, благодаря очень бурной жизни. Я рисковала сильно.
– Рисковали как бизнесмен?
– По всякому. Жизнью рисковала.
– Жизнью рисковали при каких обстоятельствах?
– Ну, смотрите. Я была доцентом. Все было хорошо. Я все бросила и ушла в кооперативы.
– То есть общались с бандитами?
– Да, причем сама их создавала, эти кооперативы. В 90-е годы возродился тот самый средний класс, который сейчас правит везде.
– Но с бандитами все общались.
– Конечно. Мы все общались. Но это было купи-продай компьютер. И потом биржа. Рискнула. Потом рискнула – бросила бизнес. Ушла, сама победила в округе в Орехово-Борисово. Потом рискнула, пошла в президентскую кампанию.
– А в чем риск-то был идти в президентскую кампанию? Репутационный?
– В оппозиции настоящей я была.
– Ну, а чем рискует оппозиционер? Сейчас, когда нет никакой идеологии. То есть я понимаю, когда было противостояние идеологий в конце 80-х…
– Чем рискует оппозиционер настоящий? При нынешней власти рискует никогда не получить денег на финансирование своей партии.
– Сколько горя на земле, хха-ха.
III. Друзья = клиенты
– То есть вам придется бросить профессию. Вы не можете без денег заниматься политикой. Это несерьезно. Даже вся белоленточная оппозиция ищет деньги.
– Но они находят, они не просто ищут.
– Они находят. И причем по-разному, да.
– Я не сомневаюсь, что вы при вашей популярности у людей, которые позиционируют себя как «небыдло», то есть, у бизнесменов, у креативного класса…
– После президентской кампании 2004 года я в течение года не могла снять офис в Москве. Мне все отказывали.
– То есть деньги у вас при этом были?
– Да.
– То есть люди готовы были вас спонсировать, но тайно.
– Да ничего, никаких спонсоров. Я тратила свои. Мало того, не могла офис снять.
– Вы в Кремле где-нибудь хотели, наверное, снять?
– Нет, здесь в Москве, в любом месте, в самом задрипанном. Они говорили: да, пожалуйста, мы готовы. А когда слышали фамилию, говорили: завтра позвоните. И на следующий день оотказывали. Боялись.
– Так все серьезно?
– Так все трусливо.
– Но у вас же есть соратники и единомышленники во власти. Ну, условно говоря, Чубайс.
– Но он во власти. А если ты в оппозиции, причем тут Чубайс?
– Но мне казалось, что вы все как-то там заодно.
– Нет, так не бывает. Понимаете? Или ты с властью или ты против власти. У вас какое-то гламурное отношение к политике.
– Потому что к политике никакого отношения не имел.
– Это заметно.
– Я даже в комсомоле не был. А скажите: кто ваши клиенты?
– Мы с улицы собираем людей. Средний класс, который достиг успеха. От 18 до 40 – 50 лет. Женщины на 50 процентов, на 60, на 40 – 30 – мужчины. И молодые ребята. Все успешные, все самостоятельные, все селфмейды. Газпромовских мам, пап нет. Они билеты покупать не будут.
– Билеты дорого стоят?
– Это уже не мой бизнес. Я на гонораре. Все, это не мой бизнес, я не снимаю выручки, я его не организую. Это делают тренинговые агентства по всей России. Я мотаюсь по всей стране и странам СНГ.
– Последний раз где вы были вне России?
– Недавно была в Одессе. Причем как будто бы Россия. Потому что прямо совсем русский город.
– Но там аудитория все-таки, наверное, отличается. Во-первых, не говоря о том, что Одесса вообще очень особенный город.
– Не отличается. Это удивительно. Чебоксары, Новосибирск, Иркутск, Владивосток, Санкт-Петербург. Москва, Киев, Мурманск. По большому счету, нет, не отличается. Темперамент отличается. Понятно, северные люди поспокойнее. Южные повспыльчивее. Но по интеллекту, по запросу, что им надо знать, по тому, что они хотят получить – нет. Средний класс – есть средний класс. Люди, которые сами берут ответственность за свою жизнь, они очень похожи, они очень замотивированы на свой личный успех. И не перекладывают эти проблемы ни на кого. Они только ищут, где еще инструменты найти, чтобы взлететь в космос.
– Угу. Вы знаете, вот буквально на днях в этой же студии беседовал с поэтом Верой Полозковой.
– Верочку знаю хорошо.
– Да, она тоже отгастролировала недавно. И сказала, что тезис, что за МКАДом жизни нет – ложный. Она считает, что именно за МКАДом и есть настоящая движуха, настоящая жизнь. Совпадает с вашими наблюдениями?
– Совпадает на 50 процентов. Внутри МКАДа тоже есть жизнь, движуха. И она чудесная. И за МКАДом тоже есть. Везде все есть.
– Но политика при этом ведь в пределах Садового кольца делается? Или политики есть настоящие в регионах?
– Политика какая, оппозиционная, государственная или как явление?
– Как явление.
– Зависит от региона. Есть регионы, где она сумасшедшая и очень серьезная. А есть, где все легли и вообще никакой политики.
– Это зависит от руководителя региона или это зависит от этнического состава?
– Нет, зависит от традиции, где-то сильные регионы и там есть свои организации, они давят. И они проводят в муниципальные органы своих депутатов. И в местные парламенты. Чаще всего это промышленные крупные города.
IV. Sex в большой политике
– Скажите, это не единственная ваша книга?
– Да, у меня есть еще «Успех в большом городе». Это тоже тренинговая. Есть роман «Любовь вне игры, или История одного политического самоубийства». Автобиографическия. Но много нафантазировано. И есть «Секс в большой политике». Самая смешная книга. Когда я ушла из политики, написала обо всем, чего я там насмотрелась. Я обучаю в этой книге с юмором и с самоиронией. Но обучаю людей, как, в общем, приспосабливаться в работе и в Белом доме, и в парламенте, и в Кремле.
– Но насколько я понимаю, все-таки написание, издание книг – это совсем-совсем не бизнес.
– Нет, это не бизнес вообще. Это интеллектуальное спонсорство, интеллектуальное такое развлечение. И если ты работаешь серьезно, то это минимум компенсации. Ну, только, если миллионные тиражи, тогда ты можешь что-то заработать.
– А какой самый большой тираж ваших книг?
– Самый большой тираж, которого достигают мои книги за один год?
– Нет, вообще, в целом.
– Это «Дао – жизнь». У нее уже третье переиздание. И она продана в страшных количествах.
– Но страшнее количество – это сколько? Какой порядок?
– Не знаю, ну, тысяч двести максимум. Но я же все время езжу. И люди приходят без книг. На публичную лекцию. А после двух с половиной часов летят и срывают все, что привозят в магазинах, и что привозят на эту лекцию те, кто все это организует.
– Понятно. Но вы при этом ведь, наверное, не только писатель, но и читатель.
– Ой, еще какой. Да, я очень много читаю.
– Что вы читаете? Последняя из книг, которую вы прочитали?
– Вы будете смеяться, но это Ницше. И еще парочка философов. Есть такая книга, ну, в общем, философская книга, основы романтиков, немецких романтиков, от Гёте и Шеле до философов середины 30-х годов о том, что есть дендизм как философия жизни.
– Это чтение для вас утилитарное? Для удовольствия или для работы?
– И утилитарное, и для удовольствия. По диагонали прочитала Ричарда Брэнсона. Прочитала ради самоудовлетворения. Потому что он прямо мой союзник. Вот он великий. А я мелочь пузатая. Муравей. Но идеи одни и те же. И инструменты очень похожие. Меня порадовало то, что я стихийно пришла к таким вещам. А для удовольствия? Для удовольствия я очень люблю читать Набокова, очень люблю перечитывать Бунина и Чехова. Обожаю «Войну и мир» Льва Николаевича Толстого. Это бесконечная перечитка. И очень люблю современные западные бестселлеры в виде детективов-романов. Прямо чтиво-чтиво-чтиво. Я забыла этого автора английского. Он написал «Гений и философ». Просто шикарно.
– А книги вы покупаете в Интернете или в книжном магазине?
– Нет, я не покупаю в Интернете, я хожу в магазин «Москва» на Тверской. Мой любимый. Я люблю там ковыряться.
– Вы же очень узнаваемый персонаж. Как публика реагирует?
– А в Москве очень люди приличные. Я – москвичка, люди уже привыкли, что Хакамада может появиться где угодно. И уже все знают, что нет никакой охраны. И в каких-то своих кедах, в очках.
– Но не в каких-то.
– Что? Очень дешевых.
– Ну, зато очень правильных. Мы не будем пиарить эту марку.
– Не будем. Это не наша марка вообще… Люди видят, они могут поздороваться с большим уважением. Молодежь иногда просит автограф или сфоткаться. И в Твиттер тут же послать. А так проблем нет.
– Кстати, говоря о соцсетях, у вас помимо ЖЖ есть, наверное, полный набор. И Твиттер?
– Да, есть.
– А Фейсбук?
– Фейсбук – нет.
– А ВКонтакте тоже нет?
– Нет. Я не могу общаться. У меня нет времени. Я очень устаю. Я все-таки интроверт. Мне нужно отдохнуть. У меня, понимаете, и так страшное количество контактов с людьми. Ну представляете зал на 700 человек. Вы его держите четыре часа. И это происходит два раза в неделю. И так вы отдаете кучу энергии…
– У нас осталась фактически одна минута. Что-нибудь я не спросил, что должен был спросить?
– Да, нет. Все шикарно. Я прямо купаюсь, как шоколадный заяц.
– Ладно, последний вопрос. В ЖЖ вы пишете сами, вот этими самыми ручками?
– Посты все пишу сама, пишу для «Известий», пишу для «Эха Москвы», в Живой Журнал. Я = писун. Я отношусь к тем людям, которые хорошо говорят и неплохо пишут.
– Хорошо, но тогда, знаете, «пиши аффтор еще».
Евгений Ю. ДОДОЛЕВ.