Авиакомпания «Аэрофлот» грозит подать в суд на Леонида ЯКУБОВИЧА: авиаперевозчик в своем официальном Twitter’е назвал поведение ведущего «хамским». Сотрудница авиакомпании Юлия Щипакина, которая была названа ВИП-пассажиром «толстожопой», готова к юридическим разборкам. Инцидент произошел 15 марта, однако, получил огласку лишь в апреле, когда всплыло видео с речью легендарного телеведущего, снятое в аэропорту. Якубович требовал составления акта о причинах задержки самолета и об отсутствии питания для пассажиров. После этого демарша была объявлена посадка, и самолет отправился в Хошимин. Конфликтная ситуация вылилась в прокурорскую проверку авиаперевозчика. В беседе с ведущим «Правды-24» Евгением Ю. Додолевым ведущий «Поля чудес» рассказал об истинных причинах задержки рейса и о том, что его объяснения по неведомой причине подвергаются цензуре в наших СМИ. Ну и об угоне «Яка» из аэропорта Одессы в 1991 году. А еще про Чечню. И Влада Листьева.
I. Бренд «Якубович» vs бренд «Аэрофлот»
– Ну, ожидаемый, конечно, вопрос. Что там произошло с «Аэрофлотом»?
– Ой, я…
– Понимаю, что «ой». Просто хочется выслушать полную версию из первых уст.
– Да ничего особенного не было. Я не понимаю, зачем так раскачивать ситуацию. Понимаешь, дело в том, что я-то предъявлял претензии не «Аэрофлоту» вообще, а конкретным работникам, которые не выполнили до конца свои обязанности должностные. И, конечно, взрыв был, и я там много непечатных слов наговорил. Но надо понять, что человек имеет право взорваться.
– Когда пять часов продержат…
– Дело даже не в пяти часах. Там уже до драки чуть не дошло.
– До драки между кем?
– Ну как, все же лезли к стойке. И я, между прочим, уже после возвращения встречался с этой дамой, которая почему-то приняла это на свой счет (Юлия Щипакина. – Ред.). Я перед ней извинился. И все. Я готов принести свои извинения за некоторые резковатые выражения. Но тем не менее, ситуации это не меняет совсем. Отбросим все. Отбросим пятичасовое ожидание, даже 12-часовое.
– Как так? 12-часовое?!
– Когда мы туда летели, – пять часов опоздания. А люди обратно летели – 12 часов задержки. Ну Бог с ним. Представим ситуацию. Я бы так хотел. Вот опоздание три часа, два часа, четыре часа, пять часов. Сидят люди. За стойкой стоит представитель авиакомпании и никуда не уходит. И отвечает на вопросы, пытается сгладить ситуацию. Вот в чем задача. Это первое. Второе. Поскольку там пассажиры с детьми, пожилые, пусть хотя бы раз в час придет человек в белом халате, спросит: вам помощь не нужна? Двести человек во взмученном состоянии, а надо еще один факт привести – за спиной у пассажиров ничего, кроме бара, ночь, пять часов ожидания, сзади бар, который торгует спиртным, бесконечный поток идет туда и, конечно, можно было подойти, сказать: ребята, пока спиртное не продавайте здесь, пусть будет хотя бы пиво. Потому что на борт пошли люди, не шибко трезвые. Об этом никто не думает. И дальше. Мне пришла в голову одна мысль. Ребята, я купил билет. Получается, что с той секунды, когда я заплати деньги за билет, я больше никого не интересую. Но ведь я же его купил за то, чтоб «надежно, выгодно, удобно». Я билет купил, отправьте меня вовремя, накормите и напоите. Вы меня вовремя не отправили по любой причине: по погодным условиям порта, по погодным условиям порта прибытия, неготовности, опоздания, не важно. Давайте страдать тогда вместе. Ведь меня же никто не предупреждал. Я понимаю, что мне начнут сейчас говорить, что нигде в мире этого нет. Но честно сказать, мне плевать, что есть в мире и чего нет. Я хочу, чтоб у нас так было. Если бы все это время за стойкой находились люди, которые сбивали бы ситуацию, объясняли бы по-человечески…
– Так причина была все-таки в погодных условиях или в чем-то другом?
Евгений Додолев и Леонид Якубович
– Жень, я доказать ничего не могу. Через два часа, когда снег сошел, самолеты улетали. И эта дама, которая приняла все на себя, она ж сказала, что идет в самолет. И исчезла. И на табло ноль, рейс задерживается до 0:50. Приятного полета. Рейс задерживается до 1:45. Приятного полета. А там еще какие-то, как я говорил, поляки гуляли. Еще раз говорю: я готов принести извинения за резкость выражений. Но ситуации это не меняет.
– А вы видели, что вас снимают на мобильники?
– Вот этого я не видел. Кто-то из-за угла снимал.
– Человек 5-6 снимало.
– Это я не видел. Я разговаривал с дядечкой, у которого ко мне почему-то претензий нет. И даже знаю, как его зовут. Я спросил: вас как зовут? Он сказал: Дмитрий Медведев. На самом деле. Я сказал: очень приятно. Владимир Путин. На самом деле. И он вел себя достаточно корректно, вероятно, не имея никаких инструкций.
– Но есть же на самом деле конвенция, где прописано, что если определенное количество времени прошло, нужно выдавать воду питьевую всем пассажирам. Это же прописанный алгоритм, который не соблюдался. То есть «Аэрофлот» не выполнил условия.
– Женечка, вот об этом же и разговор. Это не вообще «Аэрофлот». Конкретные люди конкретно не выполнили свои обязанности.
– Я всегда перед интервью в Фейсбуке объявляю: у меня будет тот-то, какие вопросы задать? Мне что понравилось. Два человека (абсолютно разных) написали, что то, что сделал Якубович, это построение гражданского общества, когда люди сами пытаются снизу решить вопросы, те, которые не решаются официально, это и есть ступенька к построению гражданского общества. Многие ведь не знают, что Якубович-то у нас летчик. Он у нас подполковник. Он у нас боец. Якубовича знают как «человека за барабаном», он у нас, так сказать, весельчак, балагур. Поэтому несколько неожиданно было для людей обнаружить в нем такие бойцовские качества. Я думаю, что на этом месте произошел разрыв шаблона.
– И главное, что никто не пытается разобраться. Еще раз говорю: я приношу свои извинения. Но от этого ничего не меняется.
– Я считаю, что бренд Якубовича в нашей стране более уважаемый, чем бренд «Аэрофлота», так сложилось исторически. И поэтому с этой историей проедем. Мне интересно послушать, как Якубович стал летчиком. Потому что я прочитал книжку «По чуть-чуть,» и там рассказ, в который как-то я не готов поверить, что с подачи Юрия Николаева Леонид Аркадьевич сел за штурвал и тут же полетел. Я когда смотрю фильмы-катастрофы, где стюардессы сажают самолет, думаю, это перебор. Но не может же так быть, что вы сели и полетели сразу?
– Нет, я не полетел. Действительно, меня привел Николаев, но я никуда не полетел, я взмок. И сорок часов честно отходил на занятия, наверное, месяца полтора я не вылезал с аэродрома. Но это наркотик. Без этого жить нельзя. И до сих пор мне это снится по ночам.
– Первый полет?
– Вообще пребывание в небе. Это совершенно другая история. Это невозможно объяснить, как невозможно объяснить вкус персика, например. Я много раз говорил и готов это твердить до конца дней своих. Я совершенно убежден, что летчики в «Аэрофлоте» лучшие летчики мира.
– Это бесспорно.
– Кстати, я ни капельки не вру. Потому что я летал в разных странах мира, чуть не во всех, и в Африке, и на Северном Полюсе… К русским летчикам гигантское уважение.
– К военным или гражданским?
– Вообще к летчикам русским. Это помножено не только на высокий профессионализм, но еще на то, как они понимают, на чем они летают.
– Если уж вы вернулись снова к теме «Аэрофлота». Вы готовы с ними судиться-то? У вас готовность и желание есть биться?
– Нет у меня такого желания. Если бы оно действительно существовало, я бы полез на рожон. Я никогда не воюю против. Я вообще считаю, что это непродуктивно. Можно воевать за. Против – бессмысленно. Надо воевать за что-то. И если разбирать ситуацию, то надо, во-первых, понять, что произошло. Я могу быть не прав, я это признаю. Но ведь «Аэрофлот» принес мне свои извинения, когда я сел на борт. Они мне принесли извинения…
– Не вам персонально, а всем пассажирам, да?
– Но почему-то принесли извинения за работу наземных служб, которые вовремя не сняли, как нам сказали, багаж с предыдущего рейса.
– А, так в этом была причина?!!
– А я не знаю.
II. Профсоюз телевизионщиков
– Но это прозвучало?
– Прозвучало.
– Я вообще не видел нигде упоминания об этом.
– Вот я вам говорю. И главное, теперь совсем уже непонятно, чего они отстаивают честь мундира, когда не они виновны в ситуации?
– Нет, это же общая служба. Шереметьево – это площадка аэрофлотовская.
– Нет, нет. «Аэрофлот» – это фирма-перевозчик. А наземная служба имеет отношение к порту. И они должны обеспечивать порядок там. Понимаете, какая штука: многое уже делается лучше, я обратил внимание. У нас нет претензий к таможенникам – вежливо, грамотно, без привычного для нас холодного цинизма делают работу. Нет претензий к стюардессам. Спокойно, грамотно делают свое дело. У нас к чему претензии есть? Вот к тому, что произошло.
– Но вы-то летаете, наверное, бизнес-классом?
– Я не всегда летаю бизнес-классом.
– Да? Эконом-классом иногда летаете?
– Эконом-классом летаю.
– Во Вьетнам сейчас?
– Во Вьетнам я, естественно, летел бизнесом, потому что я был не один, с женой, и 9,5 часов… И потом, у меня в этот день давление прыгнуло. Я все боялся, как бы мне хуже не было. Я себя просто плохо чувствовал.
– А во Вьетнам летали просто отдохнуть?
– По двум причинам. Там и переговоры были, и отдыхать. Ну Бог с ним, это все неважно. Проехали. Я еще раз говорю, я готов к любой встрече. Но это обсуждение должно быть на профессиональном уровне, без истерики, спокойно. Если разобраться, то ведь я прошу только одного: пусть к нам по-человечески относятся. Потому что если к нам относятся как к стаду баранов, как к скоту, то тогда и скотские выражения в обратный адрес тоже приемлемы.
– С этим все понятно, что вы готовы к любой встрече. Я просто знаю, какие встречи у вас бывали, допустим, в той же Чечне. Расскажите. Я знаю, что вы не очень любите говорить на эту тему, потому что это несколько выбивает вас из шоуменского имиджа.
– Это совсем из другой жизни. Я за много лет своей жизни, а мне 68 исполнится через пару-тройку месяцев, таких замечательных, правильных людей, как там, не видел. И каждый раз об этом говорил и буду говорить. Я возвращался оттуда с каким-то странным ощущением. Я по-другому смотрел на людей. Я по-другому разговаривал. Я по-другому оценивал ситуации. Это проходило с течением какого-то времени. Проходил какой-то период, и мне вдруг становилось невозможно не поехать еще раз, потому что мне хотелось снова все почувствовать. И я приезжал туда и опять становился другим. Но главное, я как будто от них подпитывал что-то настоящее. Видит Бог, но при всем кошмаре того, что называется война, при всем неправдоподобии того, что я видел (грязь, кровь), это героическое состояние. Да. Ты в форме, и вообще все радостно. До первого медсанбата. И спадает пелена, и ты понимаешь, что это не игрушки. И что это не съемки фильма. Могу привести пример. Группировка в Ханкале. Я сейчас не помню, какой год. Приехал, там должен быть концерт, а я пошел с ребятами по блокпостам. Ну и естественно, там автографы какие-то, передо мной стоят несколько десятков человек подписать фотографию, открытку, брошюрку. Какой-то подполковник солдату говорит: солдат, извини ради Бога, я впереди стоял. И я ощутил – при всех вероятных недостатках, которые могут существовать в армии вообще, а в нашей в частности, какое это великое братство тех, кто стоял плечом к плечу. Особенно погранцы, особенно спецназовцы. Ну и контрразведчики. Это элита. И вот сразу у меня уплыли в сторону шварценеггеры, стивены сигалы, всё куда-то уехало и сделалось каким-то маленьким и ненужным.
– Ну да, потому что здесь настоящее.
– Вот слово «настоящий» – самое правильное.
– А братство телевизионщиков есть? Недавно имя Владислава Листьева снова всплыло в связи с разными обстоятельствами, в связи со смертью Бориса Березовского. Я вспомнил, что Влад мне рассказывал историю такую, которая характеризует братство телевизионщиков: как вас в свое время прессинговали – чтобы вы отказались от него (эпизод описан в книге «Битлы перестройки». – Ред.). И это было жестко. Я помню тогда, когда он мне рассказал, меня это совершенно поразило, потому что передо мной образ-то был какого Якубович? Якубовича-шоумена. А здесь Якубович – воин.
– Да ладно, Жень, никакого воинства нет. Но были гораздо более жесткие разговоры втроем, когда сидели он, я и еще один человек…
– Мы знаем этого человека.
– …который в лоб мне предлагал перейти на другую сторону. Но я воспитан в середине прошлого века. У меня другие представления о жизни. И я то же самое сказал, что, пардон, я в команде. Хотя… Я не вижу в этом ничего особенного.
– Ну как же, тогда людей убивали, тогда людей вывозили в лес, тогда людей катали в багажниках, наших с вами коллег, телевизионщиков (эпизоды воспроизведены в книгах «Влад Листьев. Пристрастный реквием» и «The Взгляд». – Ред.). Вы же знаете, как это было, вы же помните.
– Женечка, все правильно. Но до сей поры у нас же нет своего профсоюза.
– А нужен?
– Вообще-то нужен. Это братство должно стоять на какой-то законной основе. Я точно знаю, например, что, я еще раз повторяю, с этой женщиной из Аэрофлота, которой в кадре-то не было, я с ней встречался в эфире. Мы сидели в студии, и я перед ней извинился.
– Я это не видел.
– Не было этого.
– А, то есть снято было, а в эфире не было?
– Не было.
– Вот так вот даже, интересно. У нас, оказывается, цензура гуляет?
– Ко мне приезжали несколько телевизионных групп, и мы записывали все, о чем мы сейчас говорим, и мои извинения конкретно вообще за резкость поведения, за то, что я вспылил – ничего в эфире нету…
– У нас сейчас это в эфире есть в данный момент.
– Я к тому – насчет братства.
– Абсолютно согласен.
– Я когда разговаривал там с этой женщиной, ее ведущая спрашивала: а нельзя улыбаться? Ребят, я хочу, чтоб мне были рады, я ведь купил билет.
– Ну да.
– Ну обрадуйтесь, что я летаю вашей компанией и так далее. А она говорит, что в такой ситуации улыбаться еще хуже…
III. По 100 грамм, по чуть-чуть
– Я возвращаюсь к книжке «По чуть-чуть». Она написана вся с фирменным юмором Якубовича, с такой легкой самоиронией. А вот эта история будет когда-нибудь изложена в книге и будут ли там элементы смешного?
– Конечно. Еще раз: я никогда не борюсь против кого-то. Я всегда за. Конечно, я гипертрофирую ситуацию, и естественно, это будет облачено в юмористическую форму. По-другому писать неинтересно, кстати.
– Кстати, в этой же книге вашей описан эпизод угона самолета в пьяном виде… Одесса, путч.
– Это был, да, путч, да, да.
– 91-й год. И вы угнали самолет?
– Угнал. Ну, это под горячую руку. Во-первых, я был влюблен. А в этом состоянии, как вы знаете, получается все вообще. И мы прибыли из круиза в Одессу и выяснили, что дальше мы останемся, видимо, здесь жить, потому что топлива нет, самолеты не летают. Ну вот часов за восемь или за девять мне удалось это топливо достать. Нашли борт чей-то, нашли экипаж.
– Чей, аэрофлотовский? Тогда только «Аэрофлот» был.
– Нет, это чей-то частный борт был – «Як-40». Нашелся экипаж. Мы загрузились и счастливо улетели в Москву. Но я уже смутно помню, как мы прилетели в Москву, и через некоторое время мы вляпались в путч. Шереметьево было практически темное совершенно, и я отправил группу на автобусе, который пассажиров возит, на таких маленьких колесиках. И их захватил патруль. И ночью мне звонил замкоменданта города, потому что надо было их выручать. А меня тормознули на КПП при подъезде на Окружную дорогу. С женой высадили. И я только тогда понял, что это на самом деле все очень серьезно. Через несколько дней мы еще куда-то улетали. И пришел какой-то сменный начальник и попросил: нельзя ли как-нибудь борт этот убрать. Ну, экипаж-то отправили. А я и не знал, чей это самолет. Он так и стоял. Было дело…
– А вы ведь позднее получили сертификат, диплом?
– Называлось это «пилот коммерческой авиации третьего класса». Но я начинал и закончил вторым пилотом на «Як-40». У меня были великие учителя. Великие. Могу вам это доложить точно, потому что человек, который посадил меня потом на «Ми-8», дал представление о том, как этим управляют, это герой России, бывший командующий авиацией спецподразделения. Знаете, какой у него позывной? Маэстро. И этот позывной абсолютно точно передает не его положение, а то отношение, которое проявляют к нему все до одного человека, которые его знает. Николай Федорович Гаврилов. Понимаете, я имею представление о том, как управляют вертолетом. Но равно также, как, вероятно, человек с музыкальным слухом, наверное, знает, как играют на фортепиано, или, скажем, человек, который пишет стихи, примерно знает стихосложение. Но есть Моцарт и есть Пушкин. Это лежит за гранью того, о чем мы говорим. Вот это – Моцарт.
– Понятно. Ну что ж, я уверен, что Леонид Якубович, он тоже Моцарт в своем жанре, абсолютно Это не мое мнение.
– Нет, Женечка, вы ошибаетесь. И я готов теоретически это доказать.
– Он еще и скромный, подумал я.
– Нет, нет. Я – функция телевидения. Ко мне привыкли. Функция, как известно из математики, она может быть разная.
– Леонид, вы – человеческая функция. Эта история с «Аэрофлотом» очень наглядно всё показала. Огромное вам спасибо.
– Да не за что.
– И за «Аэрофлот», и за эфир.
