КИРИЛЛ РАЗЛОГОВ, главный киновед «НВ»
Эта статья была написана по свежим следам второго съезда кинематографистов России. По не вполне (или, наоборот, вполне) понятным причинам “Независимая газета”, первоначально согласившись ее напечатать, продержала в редакции 10 дней, после чего сочла “неактуальной” (или, опять-таки, слишком актуальной).
Я считаю необходимым все же опубликовать этот текст сегодня (и благодарен за предоставленную возможность “Новому Взгляду”) не просто для того, чтобы добиться своего (хотя иногда важно и это). Мне кажется (возможно, я и не прав), что предлагаемый ниже анализ вполне конкретной ситуации имеет принципиальное культурологическое значение. Вспомним, что одним из признаков, разграничивающих традиционное и современное (модернизированное) общество, является разное понимание права: в первом случае господствует обычное право, основанное на морали и здравом смысле, во втором – юридическое, писаный закон, иными словами, процедура. Очередной российский триумф традиции над модернизацией наводит на размышления.
Долгожданный скандал на недавнем съезде кинематографистов России разгорелся на утро второго дня, когда по причине выборов и, по выражению председателя Союза Сергея Соловьева, “имущественных проблем” был установлен режим секретности и гостей и журналистов в зал не допускали. Поэтому даже не знаю, разглашаю ли я “общественно-государственную тайну”, но события именно этого дня, на мой взгляд, заслуживают и внимания, и анализа.
Повод для скандала был на поверхности, мелким и чисто техническим. Президиум этого до тех пор точно срежиссированного спектакля решил (не без оснований – времени было мало, а вопросов оставалось много) прекратить прения по докладу, в то время как накануне было обещано выслушать всех. Вместо того, чтобы спросить, кто настаивает на выступлении, или, на худой конец, зачитать для информации весь список записавшихся, председательствовавший быстро “подвел черту” и… нарвался.
Когда стало ясно, что заткнуть рот всем не удастся, начались паллиативы: сначала президиумом был предложен один выборочный список для выступлений, затем второй, пошире, выданный за полный, но тоже “отцензурированный”. При этом вопрос о настаивающих на выступлении так и не был задан, а ведь, уверен, большинство записавшихся само бы отказалось от излишнего сотрясания воздуха. А так решили настоять на своем.
Помнится, я тогда подумал, что это столкновение – результат не “злого умысла” начальства, а его неловкости. И хотя я записался одним из первых, но так и не был назван, настаивать на “слове” мне и в голову не пришло: ну забыли и забыли. Что я думал о перспективах Союза, я уже написал в “Независимой газете”, а говорить собирался о вещах сугубо конкретных (создании специализированной сети кинотеатров для показа высокохудожественных фильмов, возможной роли Союза в организации киноканала на ТВ и издании многотомной “Энциклопедии экранной культуры” к столетию кино), которые, как тогда уже было ясно, большинство делегатов особо не интересовали. И когда кто-то из методистов Союза спросил, почему я не настаиваю на выступлении, поскольку сам записывал мою фамилию в список, я ехидно ответил, что всегда могу написать статью “Как мне не дали слово на съезде кинематографистов”.
Но уже тогда в душу закралось сомнение, что смятение в президиуме вовсе не так случайно, как кажется на первый взгляд. Это ощущение подтвердилось в ходе обсуждения нового Устава Союза, когда из зала было предложено ввести процедурную норму о созыве чрезвычайного съезда организации по инициативе ее членов. Стандартная формулировка – созыв съезда по решению правления или по требованию одной трети членов союза – вдруг вызвала бурю возражений со стороны именно текущего руководства. Выдвигались аргументы экономические (денег на съезд не будет), организационные (правлению же собирать), наконец, “стилистические” (давайте напишем не “или”, а “и”)…
И опять можно было подумать, что речь идет просто о юридической малограмотности. Ведь такая формулировка есть в любом уставе я не говорю демократической по сути, а демократически структурированной организации (нечто подобное фигурировало даже в Уставе КПСС, и появилась она именно для обеспечения разрешения разногласий (коль скоро они появятся) между руководством того или иного объединения и значительной частью (как правило, трети или половины) его состава. Ведь демократию не случайно определяют как “власть процедуры”.
Сразу оговорюсь, что я не тешу себя никакими иллюзиями относительно демократичности нашего нынешнего устройства. Речь идет о том, что даже минимум процедурных норм, которых считали нужным придерживаться адепты демократического централизма, сегодня кажется чрезмерным с точки зрения “властей предержащих”. Отсюда многократные переписывания “законов о выборах”, что, как показывает опыт, все равно не спасает от фиаско. Разве что принять на вооружение методологию, разработанную вторым съездом кинематографистов России.
Его своеобразной кульминацией стали не выборы сами по себе, а именно их процедура.
Сначала выбирали председателя союза. Все один за другим предлагали сохранить нынешнего. Робкая попытка найти хотя бы видимость альтернативы наткнулась на самоотвод – и, действительно, кому нужно взваливать на себя эту ныне непосильную ношу, слава Богу, хоть Сережа согласился. Все голосуют открыто и единогласно. И в памяти оживает знаменитый сталинский “съезд победителей”: не хватает только единодушного вставания (были или нет аплодисменты, не помню). Только, по неумолимому закону истории, если первый обернулся национальной трагедией, то второй, боюсь, грозит грядущим фарсом.
Я бы на месте Сергея Соловьева сам настоял на тайном голосовании, которое единственно дает гарантию свободного волеизъявления и именно для этого было придумано человечеством (это только у нас по результатам тайного голосования расформировывают государственные структуры и воинские части). Выборы тайным голосованием обеспечивают легитимность (законность) правления.
Открытое же ничего не доказывает. Мне самому довелось баллотироваться на выборах, когда за меня из 150 проголосовало всего четыре человека. Причем не менее ста при встрече уверяло, что будет поддерживать именно меня, а чуть ли не двадцать и потом твердили, что они и были те самые четыре. Неприятно? Конечно. Но реально. И это при условии, что я никогда не обладал никакой действительной властью.
Что же говорить о председателе союза, члене коллегии Роскомкино, руководителе студии на “Мосфильме” и т.д. и т.п., сосредоточившем в своих руках пусть иллюзорную, но номинально чудовищную власть. Кто тут поднимет руку против?
Я уверен, что и тайным голосованием Соловьев безусловно был бы избран, не только потому что не было альтернативы. Он человек деятельный, талантливый и в творческом, и в организационном плане, боец (и в хорошем, и в дурном смысле этого слова). Но выборы бы показали и меру доверия ему со стороны съезда. А этот – важнейший для любого руководителя, а тем более общественной творческой организации – аспект его не интересовал, а то и пугал. В результате – потеря легитимности.
Когда из президиума зачитали огромный список предлагаемого правления союза (как в добрые партийные времена, со ссылкой на рекомендации территориальных отделений и гильдий), я, не вполне веря сам себе, подумал: “Сейчас измотанный двухдневным сидением зал возьмет, да и проголосует открыто и списком”. В конечном счете так оно и получилось. Только к 160 с лишним кандидатам добавили еще человек пятьдесят (в основном знаменитостей, но и несколько “рядовых”, в том числе и автора этих строк) и долго выясняли, как голосовать побыстрее. Были отдельные выступления, требовавшие тайного голосования. Обсуждалось, насколько “жесткими” должны быть результаты, кто будет считаться избранным: просто получившие более 50 процентов голосов или по большинству голосов в соответствии с первоначально утвержденным количественным составом, с учетом или без учета квот представительства регионов и т.д.
В финальном же решении, обоснованном “моральными основаниями” (никого не обидеть), опять-таки забыли об азах процедуры. Пусть по уставу можно голосовать и открыто (и даже списком), но для того, чтобы тайное голосование стало обязательным, не нужно мнение большинства (кстати, этот вопрос и не голосовался вовсе), достаточно требования одного делегата (а, как я уже говорил, такие выступления были).
Вот тут-то и вступила в силу власть страха: а вдруг кто-нибудь из “наших” не пройдет, пусть лучше и все “чужие” будут считаться избранными, среди двухсот все равно затеряются. Здесь речь шла уже не просто о “рейтинге”, как в случае Соловьева, а об “отлучении от власти” людей, для которых она значила значительно больше, чем для известного режиссера. Ведь “прокатили” же на историческим пятом съезде Никиту Михалкова и Николая Губенко. Разве это помешало им остаться талантливыми художниками, да и стать соответственно руководителем Фонда культуры и “самим” министром культуры СССР? Для личностей определенного масштаба “неизбрание” становится просто хорошей рекламой. А вот для других…
Когда на следующее после закрытия съезда утро собралось новое правление, все было настолько ясно, что не имело значения даже наличие или отсутствие кворума. Сначала председатель предложил огромный список секретариата, затем испросил разрешения выбрать из него двенадцать (неназванных) человек для решения текущих (читай: всех) вопросов, и все закончилось апофеозом (на мой взгляд, не вполне приличного) требования к Конфедерации союзов кинематографистов избрать ее президентом… ну вы уже догадались кого (для недогадливых поясню: все того же Соловьева).
Вот тут и встал вопрос о легитимности. Как теперь узнать, не были бы те двенадцать апостолов (вместе, скажем, со мной и кем-нибудь еще) первыми в списке не прошедших по результатам тайного голосования? Ведь вошел же в состав секретариата глубоко уважаемый мной критик, забаллотированный коллегами даже при выборах делегатов на съезд (как эта фамилия попала в список “рекомендаций гильдии”, остается только гадать).
Так приходит расплата за несоблюдение процедуры. С сожалением вынужден признать, что авангард вновь избранного руководства Союза кинематографистов России не располагает вообще никаким мандатом, поскольку по сути никем не был избран, причем по своей собственной вине, испугавшись выявления реального уровня доверия к себе коллег. И уж тем более мандатом на бескомпромиссную борьбу за двадцать квадратных метров кабинета с “вертушкой”…
Теперь вспомним, что процесс обнаружения недоверия к власти в нашем обществе начался с “мелочи”: при выборах делегатов на пятый съезд кинематографистов Виктор Божович предложил внести в список для тайного голосования новые кандидатуры, и количество кандидатов превысило квоту. Просто увеличить число делегатов было нельзя и… “прокатили” все кинематографическое начальство, затем начальство Союза ССР, значительную часть партийной номенклатуры… Продолжение известно, каким бы тяжелым оно ни было. А все началось с соблюдения процедуры, о важности которой никто прежде не подозревал.
Если рассматривать второй съезд кинематографистов России как симптом грядущих процессов в нашем обществе, то есть все основания для номенклатурного восторга по поводу краха очередной попытки реформ. Даже Иосиф Виссарионович не додумался до столь совершенной процедуры, хотя и делал ставку на традиционную патриархальность российского жизненного уклада и миросозерцания.
