ни фига не полемические заметки по поводу ряда бывших, нынешних и грядущих судебных исков к редакции частного еженедельника “Новый Взгляд”
ЧЕСТЬ ИОСИФА КОБЗОНА
Каждый из нас имеет право на “свободу мысли и слова”. По конституции. Но вместе с тем “достоинство личности охраняется государством”, и “ничто не может быть основанием для его умаления”, а также “каждый имеет право на защиту своей чести и доброго имени”. Всё это, особенно при расплывчатости понятий “честь”, “достоинство” или “моральный ущерб” довольно сложно совместить в одном жизненном пространстве. Свобода мысли, а тем более свобода слова, будучи реализованной, часто влечет за собой обиды, разборки, заказные убийства и судебные иски.
По Далю понятие “честь” есть “внутреннее нравственное достоинство человека, доблесть, честность, благородство души и чистая совесть”. При таком определении “честь” едва ли нуждается в защите закона, ибо никакая клевета или злословие не могут умалить объективную ценность личности, сделать человека нечестным, недостойным, лишить его доблести или чистой совести.
Однако у Даля же есть ещё одно определение чести: “условное, светское, житейское благородство, нередко ложное, мнимое”. В этом продолжении словарной статьи и кроется, пожалуй, вся проблема, связанная с многочисленными судебными процессами по “унижению чести и достоинства”, соответствующими статьями в законодательствах всех цивилизованных стран, с разборками по поводу опубликования тех или иных фактов из сферы “частной жизни”.
И по нашей конституции “каждый имеет право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну”. Но, в отличие от права на отдых, не каждый в этом нуждается. В защите и неприкосновенности нуждается лишь мнимая честь, которая, в силу своей мнимости, может быть уничтожена той самой свободой мысли и слова, на которую мы, если верить конституции, имеем право.
К примеру, Иосиф Кобзон регулярно подвергается нападкам прессы. То про него пишут, что он напился пьян на какой-то вечеринке (а он в указанный день находился за границей), то ещё какой-нибудь бред, как было недавно в связи с трагической гибелью Отари Квантришвили. Однако Иосиф Давыдович игнорирует всю эту возню, поскольку знает, что его честь скомпрометировать невозможно, ибо она истинна.
Деталь: люди, принимающие законы, сделавшие политическую карьеру, обладающие, возможно, лишь мнимой честью, лично заинтересованы в её охране от свободы слова. Поэтому так суетился Жириновский, наезжая на разоблачившего его (на полосах “НВ”) Эдика Лимонова.
В охране чести и достоинства заинтересованы и те представители “социально значимого класса”, имидж которых не вполне соответствует действительности, которым есть что скрывать от народонаселения. Допустим, мадам Дурова по имиджу должна быть доброй и обожать животных. Однако когда я вижу её несчастного попугая, лишившегося перьев то ли в результате скудной кормёжки, то ли тяжёлых дум, лично мне не кажется, что она отдаст последний кусок погибающему животному. Но я не могу поделиться с народонаселением своими размышлениями по поводу нездешней доброты мадам Дуровой, так как немедленно буду привлечена к материальной ответственности за то, что Дурова произвела на меня то впечатление, человека чёрствого, злого и холодного (надеюсь, хоть попугай не подаст в суд, доказывая, что все его перья при нём).
Кстати, в одной из заметок “Нового Взгляда” она была названа “существом”, а по Далю существо – суть всякая живая тварь вплоть до человека, а также всякое духовное бытие как личность.
Наталья Ильинична возмутилась и доказала в суде (!), что существом не является. Чума. (Это не про Дурову.) Кабы знал Николай Второй, что на слово существо можно так нервно отреагировать, ни за что не написал бы “Самому дорогому существу” на золотом портсигаре, который подарил своей возлюбленной, балерине Матильде Кшесинской.
ОБОЖАНИЕ ЖИРИНОВСКОГО
И уж, независимо от конституции и законодательства, каждый имеет право на собственное мнение. И как бы социум ни давил на отдельных своих представителей с целью их унификации, уничтожить присущую каждому из нас, от рождения, оригинальность всё равно не удаётся.
Но так уж случилось, что наши оригинально мыслящие авторы, как правило, злобноваты и любят выражать своё нелестное мнение об окружающих в достаточно нелицеприятной форме. Злобные авторы, как правило, самые любимые, самые талантливые, хотя и не самые приятные в общении. Ими зачитываются, их ядовитые эпитеты превращаютя в афоризмы. Их побаиваютя потому, что злые, как наша жизнь, они могут сорвать маску с кого угодно.
Деталь: только с того, кто ею прикрыл своё истинное лицо…
К злобным авторам можно отнести политически полярных публицистов и литераторов: Игоря Воеводина, Ярослава Могутина, Артура Гаспаряна, Александра Минкина, Валерию Новодворскую, Михаила Гуревича, Эдуарда Графова, Андрея Мальгина, Станислава Куняева, Наталью Медведеву.
Помимо оригинальности мышления, ядовитые авторы обладают ещё одним несомненным достоинством: они способны бесстрашно высказывать свои мысли, несмотря на неприятности, которые могут за этим последовать. Ведь читатели даже не знают, что частенько в редакцию известные в народе люди приносят весьма язвительные заметки, которые хотят опубликовать, но под псевдонимом и так, чтобы уши не торчали, а неприятности чтобы расхлёбывала редакция.
Злобный автор смело идёт по пути конфронтации, на чём и зарабатывает себе висты (конфронтация – именно та психологическая ситуация, в которой русский человек чувствует себя особенно комфортно). В силу каких-то внутренних причин он переполнен желчью и видит в окружающем только плохое или смешное. А читатель, он хищник, хочет крови и слёз. Ему приятно, когда кого-нибудь публично раздевают, унижают или втаптывают в грязь. Это весело и реализует садомазохистский комплекс русской натуры (впрочем, если верить данным Джеймса Фрэзера, не только русской).
Разумных и лояльных авторов почему-то невыносимо скучно читать. Вот когда кровью пахнет, слезами – другое дело. У нас даже Жириновского полюбили за агрессивность (полюбили или возненавидели, какая, в сущности, разница). Лояльный автор создаёт дистанцию между собой и читателем, не договаривая самого главного, того, что он выскажет на кухне жене и друзьям в тех выражениях, которые сочтёт для этого нужным.
ЗАЩИТА НОВОДВОРСКОЙ
За последние десять лет мы столько всего узнали, столько вариантов собственной истории изучили, что веры никому нет, а злобные – они, по крайней мере, искренние. Когда в магазине орёт продавщица или тётенька брызжет слюной в метро, это, конечно, не очень приятное зрелище, но можно не сомневаться, что они это делают от души. И лично я , безусловно, предпочитаю жить в мире злых и искренних, чем в болоте вежливых лицемеров, которые, прикрываясь “воспитанием”, просто скрывают, что у них на уме. А в эпоху полного пересмотра системы ценностей только искренность поможет хотя бы понять, куда мы идём.
Если один из тридцати трёх безвестных претендентов на пост мэра обиделся на Новодворскую за остроумный, лингвистически тонкий эпитет “недомэрки”, что ему не высказать всё, что он думает по поводу Валерии Ильиничны на страницах газеты. (А он подал на “НВ” в суд.) Поделился же Ярослав Могутин с нами своими размышлениями на эту тему, назвав Новодворскую “кавалерист-девицей”, которая “прискакала на баррикады, туда, куда, по её расчётам, сбредаются настоящие мужчины с обветренными лицами”, “самцы, достойные её, высокоморальной идеалистической суки”.
Она ответит ему, если сочтёт нужным, но не побежит в суд выбивать деньги за поруганную честь, потому что истинная кавалерийская честь Валерии Ильиничны не страдает, а существует как факт. Зато какой-то безвестный “недомэрок”, видно, в надежде прославиться, если уж не блестящей деятельностью на посту мэра, то хотя бы как чувак, опустивший Валерию Ильиничну на бабки, ринулся защищать в суде своё униженное достоинство. O tempora, o mores! Впрочем, может быть, ему просто деньги нужны, а ума, чтобы заработать их более достойным способом, не хватает.
Злобных авторов любят не только за то, что они роняют в грязь авторитеты, но и за то, что сами они не боятся никакого злословия, их честь почему-то неуязвима. К тому же ядовитые авторы социально полезны. Во-первых, они постоянно полемизируют со своими прошлыми, настоящими и будущими оппонентами, а в споре, как известно, рождается истина. Во-вторых, они заряжают читателя энергией (энергией негодования или злобно-весёлой энергией). В-третьих, стимулируют читательскую мысль. Если читатель, к примеру, возмущён, он будет мысленно искать контраргументы, то есть думать. А главное, они часто показывают действительность с неожиданной стороны, подтверждая тем самым правоту Эйнштейна. Ведь всё в мире относительно.
Злобность – безусловно форма агрессии, хотя совсем не исключает добрых чувств обидчика к объекту нападения. “Выбор художником объекта – это его манера хвалить” (Ницше), просто чувство бывает амбивалентным.
ЖЕНА ЛИМОНОВА ПОГРЯЗЛА
Впасть в злобно-критическое состояние можно либо от общей неудовлетворенности жизнью, либо от возмущения. В любом случае озлобленный человек – страдалец, переживающий острые аффекты, поэтому нуждается порой в сочувствии значительно больше, чем его жертвы. Ему или с родственниками не повезло, или социум замучил своими бесконечными ограничениями, одним словом, слава Богу, что его агрессия реализуется на бумаге, а не, допустим, в описанных Евгением Додолевым серийных убийствах. Совершенно очевидно, что жертвы злобных авторов – святые мученики, которые служат громоотводом для людей с проблемами социальной адаптации, а тем самым служат обществу в целом и спасибо им за это.
Журналюгу-агрессора нельзя обвинять в нанесении морального ущерба объекту публикации и потому, что уж если у него возникло неодолимое желание пооткровенничать с читателем, то, не высказавшись, он нанесёт моральный ущерб самому себе. А с точки зрения Всевышнего самоубийство и убийство – в равной степени грех.
Да и потом, чтобы стать объектом публикации, надо быть социально значимым. Фигура безвестного труженика пристальным интересом журналиста не пользуется. А вот за известность приходится платить. Нервным лучше сидеть дома, работать в стол и не выставлять себя и продукт своей деятельности на всеобщее обозрение, ведь каким тебя увидят окружающие, как оценят твои творческие муки, увы, заранее знать нельзя. Трудно требовать от фотографии, чтобы она подчеркнула большие глаза, но скрыла прыщ на носу. Каким тебя увидит тот или иной человек – и вовсе лотерея: либо он будет сражён большими глазами и не заметит прыщ на носу, либо победит прыщ, либо он заметит и то, и другое. Одним словом, нелепо ждать, а тем более требовать, чтобы тебя видели лишь с парадной стороны.
Тут недавно Наталья Медведева прошлась (на полосах “НВ”) кованым сапогом по задолжавшей ей вроде бы издательнице. Видно, дамочка-бизнесмен действительно задолжала, так как привиделась американской писательнице в момент творческого экстаза с тампаксом “в дырке”. Но ведь артистическая натура, коей считает себя супруга Эдика Лимонова, безусловно имеет право (хотя бы перед Богом, если уж не перед судом) на художественный образ. Не судились же с художниками-абстракционистами их незадачливые модели, и “Девушка с пустыми глазами” не преследовала Модильяни, доказывая, что глаза у неё есть. Кстати, вполне вероятно, что издательница не достигла климактерического возраста и действительно пользуется тампаксом, а дырка, она и есть дырка. Однако дело оказалось в Краснопресненском суде.
СУКИ БЫВАЮТ РАЗНОГО ПОЛА
Злобных обвиняют вовсе не в искажении фактов. Претензии предъявляются к форме их изложения, к личному восприятию автора, к его оценке событий и лиц. Вся проблема в некой обидной интонации, которая лишает жертву сна и аппетита (крыть ведь нечем). Короче, вся проблема в злобности. Именно она веселит, развлекает и заставляет задуматься читающую публику, хотя сама суть всего лишь результат печального стечения обстоятельств.
Если бы маленькому (не ростом) Ярославу Могутину повезло с родителями, он не родил бы своих “Сук”, а ведь это так верно, что женщина должна быть удовлетворенной. Одно упустил юный журналюга, оставаясь в этом верным своему полу, – нет ничего страшнее неудовлетворённого мужчины. Ни у Ленина, ни у Сталина, ни у Гитлера не было в жизни хорошей суки, которая бы вылечила их от чувства малоценности, безмерного честолюбия и жажды власти, всех этих подарков неудачного детства, за которые дорого заплатили целые народы. И ни одна сука не нанесла миру такого ущерба, какой нанесли великие тираны и честолюбцы. Даже серийными убийцами женщины не бывают, а политически активная сука типа Аллы Гербер – лишь печальный результат мужской несостоятельности.
Мужчине трудно удовлетворить женщину, даже если он будет совокупляться с ней круглосуточно, как дембель в мечтах. Бабу “с яйцами” вообще удовлетворить нельзя. А вот женщина легко может удовлетворить мужчину, лишь вдохновенно убедив его (Ярослав написал бы – залечив), что он самый умный, самый красивый, самый замечательный, одним словом, самый-самый. Если самцу удастся в это поверить, у него отпадёт всякая охота завоёвывать мир, унижать народы и доказывать свою состоятельность тени своего отца. Он будет радостно плодиться (ибо отпадут и проблемы с потенцией), думая о решении лишь насущных проблем. Ни Надежда Крупская, ни Инесса Арманд не преуспели в этом, видать, не сучьей они были породы, а мы поплатились за это Октябрьской Революцией. Лишь в одном можно обвинить суку – в том, что она за свою жизнь не сумела унять хотя бы одного раненного жизнью неуёмного, честолюбивого и тщеславного самца.
И если бы юный Могутин, вместо того чтобы нестись к светскому Олимпу, держа нос по ветру модных (голубых) течений, нашёл бы себе столь же юную, никем ранее не удовлетворённую суку и самозабвенно имел бы её десять раз в день, как положено в его нежном возрасте, жизнь наша стала бы чуточку скучнее. Он рисковал бы удовлетвориться и занялся бы, к примеру, бизнесом.
Поэтому пусть уж лучше злобные остаются неудовлетворёнными и радуют нас своим остроумием, красноречием, искренностью и неординарностью. Пусть нападают, кусаются, спорят и злятся. Пусть смешат и веселят умных, а дураки, такова уж их горькая участь, пусть бегают по судам, отмывая свою поруганную (по Далю см. выше) мнимую честь.
