ДМИТРИЙ ЯКУБОВСКИЙ,
Главный юрист “Нового Взгляда”
По словам председателя Комиссии по вопросам помилования при Президенте России, судебные ошибки даже при вынесении смертных приговоров составляют до 10%. До 10% – эта цифра установленная. Фактическая же цифра всегда выше, ибо нельзя утверждать, что все 100% судебных ошибок выявлены. За этими цифрами стоят конкретные люди, чьи судьбы перечеркивали неправосудные приговоры. И судьи, которые эти приговоры выносили. Именем государства, кстати сказать.
Не говоря о цене судебных ошибок, как мягко именует статистика незаконные приговоры, зададимся другим вопросом: каковы причины, ведущие к вынесению незаконных приговоров? Их несколько – от субъективной оценки судом материалов дела до самооговора подсудимых. Но главная из них, с моей точки зрения, – это использование в уголовном процессе, особенно на стадии судопроизводства, недопустимых доказательств.
Что же это такое? Попробуем разобраться вместе.
Итак, Конституция РФ провозгласила, что “при осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением закона” (ч.2 ст.50 Конституции РФ). Эта конституционная гарантия прав и свобод человека и гражданина имеет на территории РФ прямое действие и применяется непосредственно (ч.1 ст.15; ст.18 Конституции РФ; п.2 постановления №8 Пленума Верховного Суда РФ “О некоторых вопросах применения судами Конституции РФ при осуществлении правосудия” от 31 октября 1995 года).
Реализуя указанную конституционную норму, ч.3 ст. 69 УПК РСФСР является более прогрессивной и отвечающей требованиям защиты прав человека в уголовном процессе, т.к. конкретизирует обстоятельства, для доказывания которых не могут применяться недопустимые доказательства, т.е. доказательства, добытые с нарушением закона. Ч.3 ст.69 УПК РСФСР установлено, что “доказательства, полученные с нарушением закона (недопустимые доказательства. – Прим.) … не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания обстоятельств, перечисленных в ст.68 настоящего Кодекса”.
Суммируя предписания Конституции РФ и уголовно-процессуального закона, приведенные выше, приходим к однозначному выводу: нельзя доказывать вину обвиняемого с помощью доказательств, полученных с нарушением закона. И здесь каждое слово имеет смысл: речь идет именно о доказывании, именно о доказывании вины (а не чего-либо еще), именно о доказывании вины с помощью доказательств, и именно таких доказательств, которые получены с нарушением закона.
Первое, на чем следует остановить внимание, – это на “доказывании вины с помощью доказательств”. Именно на доказывании, потому что вина в соответствии с ч.1 ст.42 Конституции РФ, п.2 ч.1 ст.68 УПК РСФСР подлежит именно доказыванию, в то время как в силу презумпции невиновности, закрепленной в ст.49 Конституции РФ, невиновность доказыванию не подлежит.
Она, невиновность, существует априори, она презумпируется конституционной гарантией. Невиновность может быть лишь подтверждена. Раз невиновность не может быть доказана, а может быть лишь подтверждена, то для способа этого подтверждения не могут быть установлены какие-либо ограничения, какие установлены для доказывания, поэтому подтверждать невиновность могут любые обстоятельства, не опровергнутые судом, а не только доказательства, полученные с соблюдением закона.
Итак, первый вывод – вина должна доказываться только с помощью доказательств, полученных с соблюдением закона, в то время как невиновность может быть подтверждена любым обстоятельством, не опровергнутым судом.
Второе – это о каком законе, который нельзя нарушать при добывании доказательств, идет речь? Представители карательных органов попытаются убедить вас, что речь идет только об уголовно-процессуальном законе – УПК РСФСР. Это не совсем так, а точнее – совсем не так. Дело в том, что законодатель ни в Конституции РФ, ни в УПК РСФСР нигде не указывает, что речь идет о каком-то конкретном законе, в частности УПК РСФСР. Поэтому такое ограничение, как непредусмотренное законом, – не законно, и речь должна идти о любом законе, который был применен или должен был быть применен при собирании, хранении, исследовании и т.п. доказательств.
Что же это за законы?
Исчерпывающего перечня этих законов нет. Это должен быть любой закон, действующий в правовом поле России, в том числе любой международный договор РФ, опубликованный для всеобщего сведения в соответствии с ч.3, 4 ст.15 Конституции РФ. Например, при проведении судебно-медицинской или судебно-психиатрической экспертизы, назначенной следствием или судом в порядке, предусмотренном УПК РСФСР, должны соблюдаться не только нормы уголовно-процессуального права, но и иные законы, подлежащие применению при производстве этих экспертиз. Это Закон РФ “О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании” от 2 июля 1992 года, Основы законодательства РФ об охране здоровья и т.д.
Нарушение любого закона, а не только уголовно-процессуально допущенное на любой стадии процесса при собирании, хранении, исследовании доказательств влечет признание этих доказательств недопустимыми. С их помощью, в определенных случаях, можно подтверждать невиновность, но никогда нельзя доказывать вину.
Большое внимание этому вопросу с 1995 года уделяет и Верховный Суд РФ. Руководящие разъяснения Верховного Суда РФ по вопросу о допустимости доказательств, обязательные для исполнения всеми нижестоящими судами в силу ст.126 Конституции РФ, сформулированы в двух основных постановлениях его Пленума. Это постановление №8 Пленума Верховного Суда РФ “О некоторых вопросах применения судами Конституции РФ при осуществлении правосудия” от 31 октября 1995 года и постановление №1 Пленума Верховного Суда РФ “О судебном приговоре” от 29 апреля 1996 года, где Верховный Суд РФ прямо указал, что: “…при осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона (ч.2 ст.50 Конституции РФ), а также выполнения требований ч.3 ст.69 УПК РСФСР, в силу которой доказательства, полученные с нарушением закона, не могут быть положены в основу обвинения (именно в основу обвинения, а не в основу подтверждения невиновности. – Прим.)”.
(п.16 постановления №8 Пленума ВС РФ от 31.10.95 года, аналогично – п.3 постановления №1 ВС РФ от 29.04.96 года).
Итак, вывод второй – доказательства не могут быть положены в основу обвинения (но могут подтверждать невиновность), если на любой стадии уголовного процесса при их получении, хранении, исследовании был нарушен любой закон (в том числе и международный договор РФ), который применялся или должен был быть применен при этом.
Несмотря на это, трудно не заметить укоренившуюся в судебно-следственной практике тенденцию если не полностью проигнорировать это правило, то хотя бы частично его дезавуировать. С этой целью усиленно внедряется мысль о том, что недопустимо использовать лишь те доказательства, которые добыты и т.п. не с любым нарушением закона, а лишь с существенным. Более разрушительной идеи для правового государства придумать сложно. Если пойти по пути деления требований закона на существенные и несущественные, что по существу будет означать – обязательные для исполнения и необязательные, – то придется скатиться к тому, что нарушать закон в уголовном процессе можно, но только не весь, а частично. Очевидно, что это тупиковый путь.
Между тем, многие суды (не говоря уже о следственных органах) идут именно по такому пути – отказываясь признать то или иное доказательство недопустимым при доказанности факта нарушения закона при его добывании и т.п. Суды в таких случаях указывают, что нарушение закона не было существенным. При этом ссылаются на законодательные акты, действительно употребляющие понятие “существенное нарушение закона” (ст. 345 УПК РСФСР и другие).
Однако при всей возможной двойственности толкования закона следует признать, что в нем речь идет о существенных или несущественных нарушениях закона не при добывании и т.п. доказательств, а при совсем другом процессуальном действии – при судебном разбирательстве. И приведенный в уголовно-процессуальном законе перечень таких существенных нарушений непосредственно к допустимости конкретных доказательств отношения не имеет.
Это теория, а каково же практическое применение конституционной гарантии допустимости доказательств в уголовном процессе вообще и вышеизложенного анализа в частности?
Взять хотя бы несколько подзабытое дело Вячеслава Кирилловича Иванькова (Япончика) в США. С точки зрения международно-правовой стороны этот процесс интересен не самим фигурантом и, конечно же, не фабулой дела – она ничем не отличается от множества подобных. Этот процесс интересен прецедентом использования, а точнее неиспользования, в судах развитых демократических стран доказательств, представленных из России. Эти доказательства американский суд признал недопустимыми, несмотря на огромное желание ФБР – аналога нашего ФСБ – придать процессу международный окрас именно с помощью российских доказательств. ФБР понять можно – надо же отрабатывать федеральные ассигнования. Попытка таким образом “показать товар лицом” провалилась, и с этой точки зрения процесс следует считать неудавшимся. Так почему американский суд отверг представленные ФБР российские доказательства? Я не знаю, какие американские законы нарушило ФБР при представлении доказательств. Я знаю, какие российские законы были нарушены при “путешествии” доказательств из Москвы в Нью-Йорк. Мне представляется, что суд любого государства, независимо от нарушений национальных законов, должен признавать доказательства недопустимыми, если при их добывании, хранении и т.п., а главное – передаче нарушалось законодательство страны, где эти доказательства добывались. В данном случае при передаче этих доказательств был грубо нарушен российский закон – ст.32 УПК РСФСР. Согласно этой норме закона любое взаимодействие между судебными и правоохранительными органами России и других стран (в том числе при передаче доказательств) возможно только при наличии международного договора России с этими странами, в данном случае – с США. Этот договор в силу ст.15, ч.3 Конституции РФ должен быть опубликован для всеобщего сведения, только после этого его можно применять. Однако такого договора между Россией и США нет. Это обстоятельство, наряду с другими, и помешало американскому суду использовать доказательства, полученные из России. Т.е. американский суд закон в этой части не нарушил. Даже по просьбе ФСБ. Но здесь есть и другая сторона медали. Раз доказательства попали из России в США с грубым нарушением российского закона (ст.32 УПК РСФСР), раз они были переданы тогда, когда передавать их российская стороне не имела права по российскому законодательству, следовательно, какие-то российские должностные лица нарушили российский закон и должны нести за это ответственность. Но… В случае чего вам расскажут, что да – договора нет, но надо же бороться с преступностью, поэтому хоть закон и запрещает, но… И таких “но” будет множество. Мне приходилось читать один приговор суда субъекта Федерации, прошедший, кстати, без изменения в этой части Верховный Суд РФ, где указывалось в аналогичной ситуации, что хотя договора и нет, эти нарушения ст. 32 УПК РСФСР отвечают требованиям борьбы с преступностью, а потому, дескать, не страшно и подменить принцип законности на принцип целесообразности. Хорошо, что не во всех странах суды так считают.
Таким образом, вышеописанное законное решение американского суда и незаконные действия правоохранительных органов России являются ярким примером практического воплощения конституционной гарантии допустимости доказательств в уголовном процессе.
Хорошо, что американский суд считается с российскими законами. Жаль, что российские правоохранительные органы их нарушают. Да не просто, а демонстрируя это на весь мир. А безнаказанность, как известно, порождает рецидив, так было и в этот раз. По незаконной передаче доказательств из России в США по делу Иванькова мер, как известно, принято не было. Это породило аналогичную незаконную передачу доказательств из России в Израиль по делу Григория Львовича Лернера.
Договора о правовой помощи с Израилем, опубликованного для всеобщего сведения, у нас нет. Как отнесется к этому израильский суд – пока не известно, но трудно заставить иностранный суд уважать российские законы, если сама российская сторона их демонстративно ни в грош не ставит.
Это, кстати, по нашумевшим, всем известным делам. А что говорить о неизвестных.
Да, и В.К.Иваньков, и Г.Л.Лернер являются российскими гражданами и в соответствии со ст.2 Конституции РФ пользуются защитой Российского государства и за рубежом. Интересная “защита” получается.
Может показаться, что я защищаю В.К.Иванькова и Г.Л.Лернера. Я их не защищаю. Потому что не знаю материалов дела, а для профессиональной защиты это необходимо. Я защищаю не их, а российские законы, которые попираются государством в лице его органов исполнительной и судебной власти. В данном случае – в отношении конкретных лиц. А в целом на этих примерах мы рассматриваем практику применения, а точнее, увы, неприменения, конституционных гарантий допустимости доказательств в уголовном процессе.
Кстати сказать, соблюсти эту конституционную гарантию в отношении тех же лиц было не очень сложно, если, конечно, напрячь мозги на соблюдение законов, а не на их нарушение. А мозги и в МВД, и в прокуратуре есть, и неплохие – одних институтов и академий больше десятка.
Взять ту же проблему передачи доказательств из России в США или Израиль. Если по закону мы имеем право их передавать только при наличии международного договора, следовательно, из России они могут уйти только в страну, с которой такой договор есть. Это почти весь бывший соцлагерь. Если договором не предусмотрено иное, то эти доказательства могут быть переданы с правом их использования на территории третьих стран. И вот по “цепочке”, построенной по такому принципу, доказательства вполне законным образом могли бы попасть в США или Израиль. Эти доказательства, в соответствии с Гаагской конвенцией, к которой присоединилась в 1992 году и Россия, следовало бы удостоверить апостилем, который, кстати сказать, проставляется самим же МВД РФ или прокуратурой. Т. е. не очень хлопотная процедура. Почему бы не поступать по закону? Почему бы не заключить хотя бы “рамочные” договора об оказании правовой помощи между Россией и теми же Израилем и США? Ответа нет.
Так обстоят дела с соблюдением конституционной гарантии допустимости доказательств на “международном фронте борьбы с преступностью”. А как дела на внутреннем? Может быть, лучше? Если бы. С моей точки зрения, хуже. И обуславливается это многими причинами. И ментальностью – зачем соблюдать, если можно и не соблюдать – все равно в 99,99% случаев за нарушение не накажут. И лучшие силы, брошенные на “международный фронт”, пример подают. И знаний, чтобы достигать результата, не нарушая закон, не хватает. И многое, многое другое, что воплощается в допросы обвиняемых без защитников, использование для доказывания вины предположительных заключений экспертов, допросы по делу слишком строптивых защитников и близких родственников, проведение обысков, других следственных действий практически без понятых или с понятыми, установить которых впоследствии невозможно и т.д. Но это не означает, что на извечный вопрос “Что делать?” нет ответа. Ответ есть. Главным элементом этого ответа является стопроцентное непризнание судами доказательств, добытых, хранимых, исследованных, переданных и т.п. с нарушением закона. Если судебная практика пойдет по этому пути, то представлять в суды, а значит, и добывать недопустимые доказательства не будет смысла. И речь идет в основном о судах российских. Иностранные суды, похоже, от наших недопустимых доказательств уже отказываются.
