ПРОЩАНИЕ С КАННАМИ

Постскриптум к последнему Каннскому кинофестивалю

Нынешний Каннский кинофестиваль был для автора этих строк весьма необычным.

Начнём с того, что по стечению обстоятельств я смотрел значительно меньше фильмов, чем всегда, а те, которые видел, в основном относились к кинорынку, а не к официальным программам фестиваля. Поэтому впечатления о Каннах-2001 были скорее услышаны от других, нежели восприняты непосредственно. В силу этого я, быть может, более объективно смогу разобраться в той сети слухов, сплетен и интриг, из которых, как и всякий большой фестиваль, состоит и выстраивается каннская тусовка.

Начну с пролога. Первая официальная пресс-конференция фестиваля (на ней мне довелось присутствовать) состояла как бы из двух частей. С одной стороны, Жиль Жакоб – ныне президент фестиваля – представлял своих новых коллег – Тьерри Фремона, занявшего его место в качестве генерального делегата (иными словами, директора программ), и Веронику Кайла, занявшую место генерального секретаря (по-нашему, генерального директора), которым многие годы был Франсуа Эрленбах. Все три участника демонстрировали завидную идиллию, каждый отчитывался о чём-то своём, и все вместе утверждали, что ничего особенного не произошло, и всё на фестивале будет как обычно, только немного лучше.

С другой стороны, прессе было представлена официальная программа конкурсных и внеконкурсных показов и секции “Особый взгляд” (участники пресс-конференции оставили в стороне раздел учебных фильмов “Кинофонд”, где отечественный вгиковец Сергей Лучишин в результате завоевал-таки единственную нашу награду за фильм совместного производства с Украиной). Все программы были выстроены в соответствии с обычными каннскими критериями: много знаменитых имён, новое (после длительного перерыва) появление итальянских фильмов, и очевидное засилье японцев: три картины в конкурсе и три – в “Особом взгляде”. Поэтому первый слух, пущенный самим Тьерри Фремоном, – новый взлёт японского кино и перспектива получения выходцами из Страны Восходящего Солнца грядущих призов.

Через неделю последовала официальная пресс-конференция и параллельной программы “Двухнедельных режиссёров”. Здесь подбор фильмов был более специализированный. Много было картин очевидно маргинальных, но тем более интересных для большой отборочной комиссии этой программы.

Единственным знаменательным моментом была борьба, разгоревшаяся между “Двухнедельником режиссёров” и Московским международным кинофестивалем за право всемирной премьеры картины Артура Аристакисяна “Место на земле”. В результате, учитывая больше интересы режиссёра, нежели интересы нашей страны, картина была показана в Каннах, где произвела достаточно сильное впечатление, подтвердив, что образ России, имеющий шансы на экспорт, носит апокалипсически-пессимистический характер. В остальном список вызвал глухое разочарование журналистов, хотя показанная после пресс-конференции албанская картина “Лозунги” (сделанная в копродукции с Францией) в какой-то степени подтвердила наличие на двухнедельнике и отдельных высококачественных лент.

Уже между двумя пресс-конференциями и далее почти до самого начала кинофестиваля о различных фильмах и их шансах на успех ползли самые разнообразные слухи. Шли закрытые пресс-показы фильмов каннского репертуара, организуемые фирмами-продюсерами и прокатчиками для избранного круга журналистов, каждый раз разного. Отсюда и обмен информацией между теми, кто видел ту или иную картину, и теми, кто лишь слышал о ней.

Характерно, что с первых же дней в числе фаворитов называлась лента Нанни Моретти “Комната сына”, которая в результате и получила “Золотую пальмовую ветвь”. В остальном же царил разброс мнений и общий настрой как французской критики, так и довольно большой группы критиков со всего мира приехавших в Париж специально, чтобы посмотреть каннские картины раньше срока, был достаточно пессимистичен: шедевров нет, фестиваль ровный, скучный и мало интересный.

С этой констатации, собственно говоря, и началось официальное шествие звёзд по красной лестнице Дворца фестивалей. В первые дни практически все критики говорили об одном: налицо если не упадок кинематографа, то кризис фестиваля, наполненного заурядными картинами, сделанными известными режиссёрами и приглашёнными по традиции и из вежливости. При этом между различными группами журналистов существовали, естественно, весьма значительные расхождения. В ходе разговора с одним из наиболее влиятельных французских критиков журнала “Позитив” Мишелем Симаном я к удивлению для себя обнаружил, что мы с ним расходимся вплоть до противоположного в оценке практически всех фильмов. Те, что произвели сильное впечатление на меня (например, “Пианистка” Михаэля Ханеке, получившая в результате три приза), казались ему абсолютно бесперспективными.

Такие расхождения закономерны, ибо именно разнообразие и разнопорядковость мнений делает кинопроцесс, а в особенности кинофестиваль, столь интересным горячечным мерцанием различного рода корыстных и бескорыстных пристрастий. Почти в течение всего фестиваля говорилось о том, что европейское и американское кино явно мало интересны, а вот редкие нотки своеобразия вносит показ иранских картин и фильмов из юго-восточной Азии. При этом показанный в один из первых дней фильм моего любимого японского режиссёра Хирокацу Корэ-Эда “Дистанция” разочаровал практически всех. Поскольку я его не видел, не могу судить, насколько это разочарование было обоснованным. Споры разгорались достаточно редко (пример “Пианистки” – один из немногих). Как правило, критики, зевая, получали то, что ожидали: от Дэвида Линча до Жана-Люка Годара, каждый сервировал своё приличное блюдо, меняя лишь отдельные приправы.

В этом смысле глубоко закономерно, что решение жюри отличалось почти стопроцентной предсказуемостью. В отличие от шокировавшего многих провокационного решения, некогда навязанного каннскому жюри Дэвидом Кроненбергом, нынешнее было дипломатично, отражало достаточно традиционные вкусы председателя – актрисы, режиссёра и драматурга Лив Ульман, и явно было рассчитано на то, чтобы удовлетворить, если не всех, то многих и никого не обидеть. Поэтому и такие интересные, но в этом контексте маргинальные картины, как “Кандагар” иранца Мохсена Махмальбафа или “Телец” Александра Сокурова, были обделены вниманием жюри, но не критики.

В финале общее настроение можно было охарактеризовать, как умиротворённое: ни скандалов, ни сенсаций, и даже обещанная победа японцев и та не состоялась. Всё решилось на привычном плацдарме американо-западноевропейских игр. А благодаря системе копродукции выигравших стран было значительно больше, чем выигравших фильмов. Особенно меня позабавил утешительный приз за режиссуру Дэвиду Линчу и Джоэлю Коэну, который мог бы быть предсказан даже без просмотра представленных ими фильмов, соответственно “Малхолланд драйв” и “Человек, которого не было”.

Ощущение не начала новой эры, а завершающейся эпохи, мне кажется не случайным. Классические вкусы, классические предпочтения, всё большее и большее влияние сложившихся иерархий в сфере как коммерческой, так и критической, которые и у нас всё более и более сближаются друг с другом. Поскольку на маленьком пяточке Канн представлено чудовищное количество контрастных и противоречивых интересов (и сопутствующих им миллионов долларов или центов), не удивительно, что их среднее арифметическое превращается в прямую, совпадающую с линией потерянного горизонта.

Кирилл РАЗЛОГОВ.


 Издательский Дом «Новый Взгляд»


Оставьте комментарий

Также в этом номере:

ОСТАНЕТСЯ ЛИ ОН HEAD-LINER’ОМ СЕЗОНА?
ПРИБАЛТЫ АТАКУЮТ РУССКИЕ ЧАРТЫ
БИЛЛ КЛИНТОН МЕЧТАЕТ СЫГРАТЬ У БАЛЛО НА САКСЕ
ПЬЕХА НЕДОВОЛЬНА ЖИЗНЬЮ
ИМЯ НА ПЕСКЕ
Танго Васильевой
ВДОХНОВЕНИЕ ПРИДЕТ ИЗ ЭЛЛАДЫ
ЗА “СМЕРТЬ” БРИТНИ ПРИДЕТСЯ ОТВЕЧАТЬ
КОРТНИ ЛАВ ОГРАБИЛИ
Уикэнд
Здравствуйте!


««« »»»