На этой неделе “Кинотавр” и Московский цирк им.Ю.В.Никулина представляют “ВОЗВРАЩЕНИЕ МЮНХГАУЗЕНА или 20 лет спустя” – новое шоу, посвященное 20-летию выхода на экран фильма “ТОТ САМЫЙ МЮНХГАУЗЕН”.
“МКомсомолка” допрашивает super-пупер-персону, чей, аристократический, сводящий с ума самочек, лик однозначно ассоциируется у наших сограждан с родным (по духу и по приколу) немецким бароном.
А еще – “Щит и меч”, “Два товарища”, “Мой ласковый и нежный зверь”, “Полеты во сне и наяву”, “Убить дракона”, “Обыкновенное чудо”, – когда произносишь названия этих фильмов, сразу же возникает образ артиста, сыгравшего главные роли в этих картинах, – Олег ЯНКОВСКИЙ. Профессионал высочайшего класса, актер от Бога и просто красивый, обаятельный человек.
– Давайте для начала обсудим вопрос импичмента.
– Все-таки восемь лет на посту президента «Кинотавра». Срок.
– Мол, пора уходить из руководства кинофестиваля? Если и слышу об этом, так только от журналистов. Очень уж не терпится кое-кому из ваших собратьев отправить меня в отставку. При этом до серьезных претензий дело не доходит, все на уровне подзаборщины: «Янковский кормится у Рудинштейна»… Когда читаешь о себе такое, естественно, становится обидно, но я стараюсь быть выше, не отвечать на подобные выпады. Глупо объясняться с теми, кто не желает тебя слушать, а лишь ищет грязь.
– Объясните тем, кто не ищет.
– Если бы речь шла о банальном желании упрочить материальное положение, я нашел бы более простой путь к обогащению. Для этого кинофестиваль и головная боль, связанная с ним, мне совсем не нужны.
Как учил Остап Бендер, есть четыреста сравнительно честных способов заработать деньги, однако, заметьте, я не стал советником по культуре в каком-нибудь банке или зиц-председателем коммерческой фирмы, хотя мне много раз предлагали: «Олег, дай нам свое имя, и мы будем платить тебе хорошие деньги, ничего не требуя взамен». Отказывался.
– Почему, собственно? Хорошая поддержка для штанов.
– Наверное. Для штанов. Но я посчитал, что этого мало. Как говорится, не штанами едиными… И дело не в гордыне: если уж идти в бизнес, то чтобы серьезно заниматься им, а не лицом торговать. Компетентно давать советы, куда, допустим, вкладывать деньги в акции, в ценные бумаги или в покупку нового завода, я не мог, а чувствовать себя дилетантом не привык.
Поэтому предложение Марка Рудинштейна возглавить «Кинотавр» оказалось очень кстати. С одной стороны, я заполнил возникшую паузу в работе, с другой, не стал ломать себя, продолжив заниматься тем, чем и раньше, пусть и в несколько ином качестве. Самые трудные годы фестиваль, надеюсь, пережил, дальше должно пойти легче.
– Мне казалось, вы в порядке – нашли себя в профессии, более чем успешны…
– Да, внешне я вполне благополучный, успешный, востребованный актер. Если, конечно, посмотреть навскидку, не вникать в суть.
– А если вникнуть?
– Ну-у-у… Внутри-то разные процессы бурлят…
Много лет я работал на четвертой скорости, было время, когда не находил буквально пары часов свободного времени, чтобы дух перевести. Я закончил институт, остался в Саратовском театре, а через год первое приглашение сниматься. И пошло-поехало: «Щит и меч», «Два товарища», «Жди меня»… В год делал по три – четыре картины, а иногда доходило до шести. Пока жил в Саратове, постоянно путешествовал транзитом через Москву – прямых самолетов и поездов не было, вот и колесил. Перебрался в столицу, но не стал меньше сниматься или ездить по городам и весям. Такой ритм продолжался четверть века, а потом вдруг пауза, тишина, пустота.
В стране все рухнуло, кинопроизводство в том числе. Тогда и случилось. По приглашению Клода Режи я на полгода уехал в Париж, участвовал в международном театральном проекте, очень напряженно работал. Кстати, последнее эхо обваливавшегося Советского Союза докатилось и до Франции. В Париже я узнал, что подписан указа о присвоении мне звания народного артиста СССР. Это случилось за неделю до того, как страна с таким названием приказала долго жить.
Первым народным в 20-е годы стал Константин Сергеевич Станиславский, а я оказался последним… К слову, на вечере, посвященном столетнему юбилею МХАТа, я даже позволил себе шутку на эту тему: «С кого начинали, товарищи, и кем закончили!» Зал оценил юмор, смеялся долго.
Ну вот. Закончились мои французские гастроли, весной 92-го я вернулся домой и… не узнал его.
Четыре часа назад я гулял по залитому огнями, благополучному Парижу и вдруг перенесся в Москву, где все такое… слово не могу подобрать… серое, унылое, безнадежное. Тоска, словно перед концом света. Я ехал по центру родного города и испытывал чувство, будто попал на чужую планету. Больше всего поразили барахолки у Большого театра и «Детского мира». Примерно в то же время в Москве открыли гостиницу «Савой», и бьющая в глаза роскошь на фоне костров на улице, людей, с рук торгующих шмотками, казалась жуткой нелепицей, сюрреализмом. Я остановил машину, выходить наружу не стал – никакого желания не было и долго-долго смотрел по сторонам.
Это моя Родина? Я – свежеиспеченный народный артист этой страны? Даже мелькнула мысль: «Господи, куда я вернулся? Зачем?» Нет, об эмиграции, конечно, не думал – упаси Боже! – но одновременно и не представлял, чем теперь буду здесь заниматься. Кому тут нужны актеры? Не скрою, какое-то время я испытывал ужас от увиденного. Впрочем, тогда все, наверное, ощущали нечто подобное.
В начале 90-х в России клепали фильмов больше, чем в Индии. Когда эти новые «кинематографисты» окончательно все оккупировали, отодвинув настоящих профессионалов в сторону, я принципиально перестал сниматься. Понимал: нельзя так распоряжаться своей судьбой. Декоративное присутствие на экране меня никогда не интересовало. Играть – так играть! Я отравлен хорошим кино, поэтому на барахло не мог согласиться. Конечно, если совсем приперло бы, наверное, поумерил гордыню и пошел сниматься, но, к счастью, передо мной не стоял вопрос: на что жить? У меня был кое-какой выход на Запад, возможность участвовать в театральных постановках в Европе. Без этого я, наверное, не выжил бы.
К счастью, безвременье закончилось. Кино стали снимать нормальные режиссеры по нормальным сценариям. Я сыграл в «Роковых яйцах», «Ревизоре», «Китайском сервизе», еще в нескольких вроде бы приличных картинах, но… Удовлетворения нет ни от одной из последних работ.
– А когда вы испытывали его в последний раз?
– Ой, прежде это случалось многократно, хотя по-настоящему меня распирало от восторга только однажды в 83-м году. Тогда всерьез боялся захлебнуться от счастья.
– Это после «Полетов во сне и наяву»?
– Все совпало! Я снимался за границей, позвонил жене из Италии, а Люда (Людмила Зорина – актриса театра «Ленком». – А.В.) говорит: «Олег, в Доме кино прошла премьера «Полетов». Ты даже не представляешь, какой успех! Показывали сразу в двух залах, люди сидели на ступеньках, стояли в проходах». Звоню через пару дней: «Олег, сегодня премьера «Влюблен по собственному желанию». Снова народ набился битком. Фильм приняли прекрасно». Представьте мое состояние! А если добавить, что я не просто снимался за границей, а играл у Андрея Тарковского в «Ностальгии», то… Наверное, так бывает раз в жизни.
– Грустно, наверное, что не повторится?
– Слава Богу, что было! Ведь могло и вовсе не случиться или, скажем, случиться не со мной. Повторяю, я же видел массу прекрасных актеров, которых обделила судьба. Мне повезло больше, и дело не в моей гениальности. Так совпало, карта легла. Я никогда не верил, что буду очень популярным, известным. Помню, совсем еще молодой Павел Лебешев на первой моей картине «Щит и меч» твердил: «Олег, ты ничего не смыслишь в жизни. Вот выйдет фильм на экран, приедешь в родной Саратов и глазам не поверишь, когда увидишь поклонниц, бегущих к трапу самолета с цветами».
– Побежали?
– Да! Правда, не к трапу самолета, но в театр стали ходить косяком. Мне это казалось странным, роль Генриха Шварцкопфа в «Щите и мече» я и тогда не считал серьезной, понимал, что режиссер использовал мою внешность, играть там было абсолютно нечего. Но, видимо, девочкам хотелось посмотреть на живого артиста, которого они до этого видели на экране.
– А разве «Служили два товарища» вышел не в это же время?
– Точно, получился дуплет! Чуть не запамятовал… Да, в «Двух товарищах» роль вполне достойная. Ну вот… Я тридцать лет проварился в кинокотле, наблюдал за разными судьбами и понимал: продержаться на пике успеха невозможно, поэтому заранее готовил себя к грядущим трудностям.
То, что они придут, не сомневался, куда удивительнее другое: я до сих пор в обойме, мои старые работы по-прежнему помнят, любят.
– «Мюнхгаузену» двадцать лет.
– Да, время! Сейчас для таких фильмов даже придумали красивое определение – культовое кино.
– Не так давно «Мюнхгаузена» в очередной раз показывали по телевизору. Смотрели?
– Знаете, да. Все получилось случайно. Я сидел на даче с внуком и от нечего делать решил посмотреть телевизор. Наткнулся на фильм, сел в кресло да так и не встал из него до конца показа. Ванечка отвлекался, заходил в комнату, выбегал, а я сидел, как прикованный. А потом такая же история повторилась с «Полетами». Приехал на дачу, включил телевизор, а там Люда крупным планом! (Людмила Зорина вместе с Олегом Янковским снялась в картине «Полеты во сне и наяву». – А.В.) Мама моя! Сел перед экраном и смотрел до последнего кадра. Больше скажу: смотрел и плакал. Не поверите, натурально обревелся! Вдруг прошибло. «Над вымыслом своим слезами обольюсь…». Я человек не слишком сентиментальный, но фильм совпал с мыслями, которые бродили во мне, вот и расчувствовался, стал воспринимать происходящее в картине как обычный зритель. Наивно звучит, да? Но я в самом деле вдруг ощутил, что верю героям, хорошо понимаю их. Я ведь и тогда, играя Макарова, пытался передать боль человека, ощутившего собственную ненужность. Разве сегодня ситуация изменилась к лучшему? Вроде и свободы больше, и горизонты раскрыты, а жить легче не стало. Сколько неустроенных судеб вокруг! Может, их даже стало больше… Наверняка больше! Словом, злоба дня. Наверное, из-за того, что фильмы не теряют с годами актуальность, их столь регулярно и крутят по телевидению.
– И даже в рекламных клипах использовать не забывают.
– Да, какие-то ушлые ребята вставили кадры из «Мюнхгаузена» в ролик фирмы, производящей бытовые товары. Разумеется, никто и не думал поинтересоваться моим мнением на сей счет.
– Наверное, потому и не спрашивали, что заранее знали ответ.
– Конечно, я возражал бы.
– А почему вы не пробовали разобраться, когда реклама уже вышла?
– А какой смысл? Бесполезно. У меня ведь нет никаких прав. Фильм принадлежит телевидению, оно вольно распоряжаться архивом по собственному усмотрению. Поэтому формально придраться не к чему, а моральная сторона… Скажите, кто сейчас на это обращает внимание? Правда, пошел слушок, мол, Янковский недоволен, как использовали его имя, и тогда ко мне обратились юристы: фирма «Moulinex» приглашает вас на переговоры. Я отказался: о чем мне говорить с ними? Наверное, предложили бы в порядке компенсации микроволновую печку или кухонный комбайн… Ха! Просил об одном: поскорее уберите с экранов эту рекламу. Никто, конечно, ничего не снял, крутили по всем каналам, пока оплаченное в эфире время не вышло.
– Да, реклама – двигатель всего…
– Может быть, может быть… Но я уже не о рекламе, а о наших людях, о том, до чего все же они поразительны. В нас сидит удивительно мощный потенциал. Только за счет этого и выживаем. Согласны?
– Вдруг все проще, и наша живучесть объясняется природной толстокожестью и пофигизмом?
– Пофигизм не способен родить ничего созидательного.
– По-вашему, за последнее время Россия избалована шедеврами?
– Нет, но она беременна.
– Значит, процесс затянулся. Пора бы сделать кесарево сечение.
– Для новой творческой идеи десять лет – не срок. Думаю, какое-то время нам придется еще помучиться, перебиваясь за счет классики.
– К слову, о классике. Вы сегодня упоминали Тарковского и его «Ностальгию». Известно, что этим съемкам предшествовала ваша долгая размолвка с Андреем Арсеньевичем…
– Так, чтобы избегать друг друга, переходить при встрече на противоположную сторону улицы, нет, этого не было, но, действительно, несколько лет мы почти не общались.
– Это все из-за «Гамлета»?
– На съемках «Зеркала» Андрей признался мне, что хочет поставить спектакль в «Ленкоме», я рассказал об этой идее Марку Захарову. Естественно, я рассчитывал сыграть Гамлета, но в последний момент Тарковский пригласил Солоницына, а мне предложил роль Лаэрта, от которой я отказался… Через несколько лет, когда Анатолия уже не было в живых, Андрей позвонил мне: «Если не держишь зла, приходи». Я сыграл вместо Солоницына в «Ностальгии», и тогда Андрей сказал, что хочет снять со мной киноверсию «Гамлета». Очевидно, он не вполне удовлетворился первым театральным опытом. Увы, идея с Шекспиром не состоялась. Тарковский остался на Западе, меня перестали выпускать к нему на съемки, так все и заглохло.
– Значит, на Тарковского вы зла держать не стали, но в принципе умеете это делать?
– Конечно. Я достаточно обходителен и дипломатичен, но если достанут, навсегда вычеркиваю обидчика из своей жизни, он перестает для меня существовать.
– И много таких, вычеркнутых?
– Настоящих предательств, к счастью, было немного, а вступать в выяснение отношений из-за мелочей – не мой стиль. Повторяю, мне проще прекратить общение с неприятным человеком. Жалко на разборки жизнь тратить. Мне все-таки уже пятьдесят пять, надо бы не о суетном, а о вечном подумать. Опять же – за спиной род: внук, внучка, сын… Это для меня очень важно.
– С Филиппом часто видитесь?
– Не могу так сказать. У сына свой круг, у меня свой, однако духовно мы близки. Во всяком случае, надеюсь на это.
– Но кто кому чаще звонит – вы Филиппу или он вам?
– Хотите спросить: у кого больше потребность в общении? Да, поймали… Не задумывался. С этого дня начну. Уже начал. Пожалуй, вы правы: надо мне чаще звонить. С другой стороны, могу себя оправдать. Прелесть и гнусность актерской профессии в том и заключаются, что она, профессия, пытается поглотить тебя с головой, всего без остатка.
Стоит дать ей волю, как вскоре забываешь и о доме, и о семье. А как вы думали? Привыкаешь в определенном ритме жить, работать, да и к аплодисментам, поклонникам тоже привыкаешь, начинаешь в этом нуждаться, подсаживаешься, как на наркотик.
– А вы пробовали?
– Что?
– Наркотики.
– В буквальном смысле? Однажды еще в Саратове покурил по глупости какую-то травку. Все, больше ничего. Нет, наше поколение не в пример здоровее нынешнего.
Но я говорю о другом наркотике – о творческом состоянии, возникающем у артиста, который однажды познал успех и стремится его повторить. Даже когда идешь по улице, важно чувствовать на себе узнающие взгляды прохожих. Без этого в нашей профессии никак.
– А сегодня на вас девушки оглядываются?
– Вы знаете, да. Те самые культовые картины, о которых мы с вами уже говорили, не дают меня забыть. Впрочем, я прекрасно понимаю: мой герой ушел, а кумиром нового поколения мне уже не стать, поэтому мечтаю о более скромных вещах. О чем-то похожем на «Полеты» или «Мюнхгаузена», признаться, уже даже и не заикаюсь. Впрочем, воспоминания пока спасают, греют.
Я говорил вам, что актеру нужна работа, ответная реакция зрителей, без этого мы хиреем, вянем. Но еще страшнее холостой ход: ты тужишься, надуваешь щеки, пытаешь изречь нечто особенное, а внутри пустота. Понимаете, прежде моим героям было, что сказать, поэтому их слушали тогда и готовы слушать до сих пор. Сегодня наступило молчание. Увы, не великое.
– По-вашему, сейчас прислушаться не к кому?
– Не столь категорично, но по сути… Я ведь сужу с позиций собственного опыта. Иной говорун и рот не открыл, а я знаю не только, что у него на языке, но и на уме. Да, слушаю, но так, чтобы поверить…
– И как быть в этой ситуации?
– Жить.
– Верно. Вся штука, как жить?
– Чувствую, вы не мне вопрос задаете, а сами пытаетесь с моей помощью на него ответить? Вряд ли вам в этом помогу, я и с собой толком еще не разобрался. Нет у меня рецепта. Конец века. Тысячелетия. Наступило какое-то затмение. И это касается не только отдельных людей, а целых стран.
– Вам знакомы депрессии?
– Даже очень хорошо.
– А чем спасаетесь? Любимый напиток согревает?
– Для виски, как и для курения трубки, особое настроение, комфорт нужны.
– Дома вам хорошо?
– Тьфу-тьфу… Это моя крепость.
– Можете не выбираться из нее сутками? Окопаться и сидеть в Барвихе, не высовывая носа?
– Нет, исключено. Долго быть на даче не могу. Вроде и дел особых нет, а все равно еду в город, надо, чтобы толкнули, на ногу наступили – не в буквальном смысле, конечно, а так, образно. Я от людей заряжаюсь.
– На отрицательные эмоции не нарваться бы.
– Научился фильтровать. К примеру, с вами замечательно пообщался – уже здорово.
– Льстите, Олег Иванович, хотите красиво разговор свернуть.
– Ну почему же? Вы ведь надоумили, что все дело в трубке. Я ее раскурил, вот на философию и потянуло.
А сигары, между прочим, я вообще никогда не курил. Но это так, к слову…
Андрей ВАНДЕНКО.
Анкета
Кем хотели стать в детстве
Если отвечу, что никем, то, наверное, подумают: идиот. Но это правда: никем.
Наибольшая удача в жизни
Семья.
Наибольшее разочарование
О мелких говорить нет смысла, а от крупных Бог уберег.
Ваша опора в жизни
Никогда не думал, что это так, но с годами понял: очень важен генетический код, то, что заложено в тебя предками, даже теми, кого ты не знаешь.
Что нравится в людях
Иногда ловишь себя на мысли: как прекрасен человек! В этот миг нравится все.
Что не нравится
Увы, бывают минуты, когда кажется: нет существа ужаснее человека. Тогда ничего не нравится.
