Худое житье было старику со старухою!
Век они прожили, а детей не нажили; смолоду еще перебивались так-сяк;
состарились оба, напиться подать некому, и тужат и плачут. Вот
сделали они колодочку, завернули ее в пеленочку, положили в люлечку,
стали качать да прибаюкивать – и вместо колодочки стал рость в
пеленочках сынок Терешечка, настоящая ягодка!
Мальчик рос-подрастал, в разум приходил. Отец ему сделал
челночок. Терешечка поехал рыбу ловить; а мать ему и молочко и
творожок стала носить. Придет, бывало, на берег и зовет:
- Терешечка, мой сыночек! Плыви, плыви к бережочку; я, мать, пришла, молока принесла.
Терешечка далеко услышит ее голосок, подъедет к бережку, высыпет рыбку, напьется-наестся и опять поедет ловить.
Один раз мать говорила ему:
- Сыночек, милочка! Будь осторожен, тебя караулит ведьма Чуви-лиха; не попадись ей в когти.
Сказала и пошла. А Чувилиха пришла к бережку и зовет страшным голосом:
- Терешечка, мой сыночек! Плыви, плыви к бережочку; я, мать, пришла, молока принесла.
А Терешечка распознал и говорит:
- Дальше, дальше, мой челночок! Это не родимой матушки голосок, а злой ведьмы Чувилихи.
Чувилиха услышала, побежала, доку сыскала и добыла себе голосок, как у Терешечкиной матери.
Пришла мать, стала звать сына тоненьким голоском:
- Терешечка, мой сыночек, плыви, плыви к бережочку. Терешечка услышал и говорит:
- Ближе, ближе, мой челночок! Это родимой матушки голосок.
Мать его накормила, напоила и опять за рыбкой пустила.
Пришла ведьма Чувилиха, запела выученным голоском,
точь-в-точь родимая матушка. Терешечка обознался, подъехал; она его
схватила да в куль, и помчала.
Примчала в избушку на курьих ножках, велела дочери его сжарить; а сама, поднявши лытки, пошла опять на раздобытки.
Терешечка был мужичок не дурачок, в обиду девке не дался,
вместо себя посадил ее жариться в печь, а сам взобрался на высокий
дуб.
Прибежала Чувилиха, вскочила в избу, напилась-наелась, вышла на двор, катается-валяется и приговаривает:
- Покатаюсь я, поваляюсь я, Терешечкиного мяса наевшись! А он ей с дуба кричит:
- Покатайся, поваляйся, ведьма, своей дочери мяса
наевшись! Услышала она, подняла голову, раскинула глаза на все стороны
– нет никого! Опять затянула:
- Покатаюсь я, поваляюсь я, Терешечкиного мяса наевшись! А он отвечает:
- Покатайся, поваляйся, ведьма, своей дочери мяса
наевшись! Испугалась она, глянула и увидела его на высоком дубу.
Вскочила, бросилась к кузнецу:
- Кузнец, кузнец! Скуй мне топорок. Сковал кузнец топорок и говорит:
- Не руби же ты острием, а руби обухом.
Послушалась, стучала-стучала, рубила-рубила, ничего не сделала. Припала к дереву, впилась в него зубами, дерево затрещало.
По небу летят гуси-лебеди; Терешечка видит беду, видит гусей-лебедей, взмолился им, стал их упрашивать:
- Гуси-лебеди, возьмите меня, посадите меня на крылышки,
донесите меня к отцу, к матери; там вас накормят-напоят. А гуси-лебеди
отвечают:
- Ка-га! Вон летит другое стадо, поголоднее нас, оно тебя возьмет, донесет.
А ведьма грызет, только щепки летят, а дуб трещит да шатается. Летит другое стадо. Терешечка опять кричит:
- Гуси-лебеди! Возьмите меня, посадите меня на крылышки, донесите меня к отцу, к матери; там вас накормят-напоят!
- Ка-га! – отвечают гуси. – За нами летит защипанный гусенёк, он тебя возьмет, донесет.
Гусенёк не летит, а дерево трещит да шатается. Ведьма
погрызет-погрызет, взглянет на Терешечку – оближется и опять примется за
дело; вот-вот к ней свалится!
По счастью, летит защипанный гусенёк, крылышками махает, а Терешечка-то его просит, ублажает:
- Гусь-лебедь ты мой, возьми меня, посади меня на
крылышки, донеси меня к отцу, к матери; там тебя накормят-напоят и
чистой водицей обмоют.
Сжалился защипанный гусенёк, подставил Терешечке крылышки, встрепенулся и полетел вместе с ним.
.Подлетели к окошечку родимого батюшки, сели на травке. А старушка напекла блинов, созвала гостей, поминает Терешечку и говорит:
- Это тебе, гостёк, это тебе, старичок, а это мне блинок! А Терешечка под окном отзывается:
- А мне?
- Погляди-ка, старичок, кто там просит блинок?
Старик вышел, увидел Терешечку, обхватил его, привел к матери – пошло обниманье!
А защипанного гусенька откормили, отпоили, на волю
пустили, и стал он с тех пор широко крыльями махать, впереди всех
летать да Терешечку вспоминать.
