СЕРГЕЙ ДОРЕНКО: ЭТАТИСТА ПУТИНА СМЕНИТ ГЕНЕРАЛ ШАМАНОВ

Фрагменты лекции, прочитанной Сергеем Доренко в РГГУ

Я думаю, что 1996 год – это грехопадение серьезное, которое совершила пресса и весь политический мир в России, и вы как избиратели (те, кто голосовал). Оно заключалось в том, что нас поставили к стенке и сказали: “Вы должны выбрать между двух зол”.

После этого произошло вот что: был создан штаб при Кремле, все руководители средств массовой информации оказались в штабе. Малашенко, Березовский, Ксения Пономарева, Благоволин – они сказали бы мне в ответ, если бы я возражал: “А ты хочешь Колыму и нары? Ты хочешь лагеря и расстрелы? Ты хочешь возвращения коммунистов? Чего ты хочешь?” Я не смог бы тогда с ними поспорить, я просто решил не работать в российских средствах массовой информации и все.

Но после выборов президента этот штаб был сохранен. И вот отсюда начинается отсчет системного разрушения, системного политического тупика, к которому нас привели через четыре года снова, когда снова нет кандидатов, когда снова абсолютно голый “политический Олимп”, когда у нас нет выбора, по существу, и когда власть назначает сама себя. Эта система была и при Чубайсе, который тогда стал главой администрации. Он собирал по субботам всех лидеров новостных программ и решал, что делать, и как освещать, и что планируется, и если когда запланируется и произойдет с Ельциным, то как это освещать, какие акценты расставить, каким каналам взять на себя что: Первый канал более массовый, он должен взять на себя такие, такие, такие задачи, НТВ – менее массовый и должен что-то, РТР должен что-то такое поддакивать Первому каналу, как менее популярный, и т.д. Это все раздавалось, разводилось и очень серьезно. По ходу недели это еще все поправлялось. Также Юмашев проводил это по субботам. Ну, вот Волошин уже по средам. И теперь они по средам заседают…

Штаб поддержки Ельцина против коммунистов был по самоопределению “нашим общим демократическим делом”. Потом он стал для участников этого штаба просто “нашим общим делом”. А в конце он стал для них “Сosa nostra” и служил уже для политических махинаций. Коррупция в телекомпаниях была представлена на этот период практически только в государственных каналах.

Везде, где власть над каналами была отдана частному бизнесу, и где бизнес-группы реально осуществляли контроль над каналами, торговля сюжетами, подрабатывание путем пропихивания коммерческой информации под видом новостей исчезли. Журналисты, которые пробовали заниматься коррупционными сюжетами нелегально (и тайно от руководства) изгонялись безжалостно даже при одном лишь подозрении. Направленность и политика информационного вещания впервые после прихода на телеканалы крупных бизнес-групп была лишена хаотического плюрализма взяточничества. Впрочем, общество не было обрадовано. Даже наоборот, поскольку каналы стали довольно явно и последовательно защищать интересы собственных групп в их отношениях с другими группами.

Эти процессы были названы впоследствии информационными войнами. Я бы назвал их информационным распятием. Поскольку противники медиа-империй Гусинского или Березовского не имели ни малейших шансов на победу в те месяцы, когда две эти империи действовали сообща. А они часто действовали сообща.

Я мог бы подробнее остановиться на этом периоде, но, думаю, наибольший интерес представляют последние полтора года – они самую серьезную тень отбрасывают на нынешний день, и мы знаем, что эти полтора года решили сегодняшний день.

Фамилию первым вспоминает Юмашев. Очень поддерживает Волошин. Путина принимают и договариваются. Он долго сопротивляется и выказывает нежелание заниматься этой авантюрой. Его уговаривают.

Потом быстро происходит перемена премьера – к ужасу сторонников Ельцина, которые говорят: “Вы не оставляете нам времени, “разогнать” этого парня. Кто он? Что за человек?” – “Ну, просто человек, и точка. Времени на его раскрутку нет. Но, может быть, это даже и хорошо”. Это и впрямь было хорошо. Россия влюбчива, но ветрена. Она быстро влюбляется в нового человека, она же и быстро устает от своих лидеров. Итак, проект “Путин” придуман в это время. И уже когда его придумывают, становится известно, кто чем будет заниматься.

Шабдурасулов создавал “Единство”, которое придумал Березовский в моем присутствии. Вначале это выглядело неправдоподобным. Даже смешным. У Бориса Березовского тогда была инфекционная болезнь, он лежал в госпитале Вишневского, с капельницей. И я навестил его. С мандаринами для смеха, и он сказал:

– Ты знаешь, мы победим. Я придумал такую вещь, и это все реализуемо.

А я ему говорю:

– Это нереализуемо – ерунда такая же, как “Отечество”.

А он сказал:

– Точно реализуемо, именно потому что ровно такая же ерунда, зеркальная ерунда, клон, но поддержанный властью, – вот отличие.

Я не могу отвечать тут за буквальную цитату, но смысл был именно в этом. Тут есть один очень важный пассаж, на котором нельзя не остановиться: поддержка властью, освящение властью абсолютно важны в садомазохистской конструкции взаимоотношений нашего электората с выбранными им руководителями.

Народ не любит власть. Подозревает власть решительно во всем. Однако тот же электорат не может поддержать просто “выскочку” – человека такого же, как и остальные, не “принца” от власти. Проиллюстрирую: чтобы быть реальной оппозицией, претендующей на захват власти (приход к власти), нужно быть как минимум значимым министром. Лучше – вице-премьером. Полагаю, я не должен доказывать этот парадокс примерами. Оппозиционный чиновничеству и основной части правительства младореформатор Немцов, поддерживаемый нелюбимым президентом Ельциным, достиг космического рейтинга доверия у населения всего за несколько недель. Именно потому, оппозиционный, именно потому, что член правительства, именно потому, что благословленный Ельциным. И главное – потому что не очень знакомый или вовсе незнакомый для населения. Знакомый оппозиционный Явлинский – совсем не то. И результат устойчиво иной.

И вот: в споре Единства с Отечеством разница была в том, что Отечество, после появления Единства, стало выглядеть как движение самозванцев. Они заполнили вакуум власти и превратились в дублера власти, в квазивласть в стране. Но как только власть создала свою собственную копию Отечества, народ безошибочно выбрал назначенцев власти. Это парадоксальная аксиома российской политики. Но технологически безупречно работающая аксиома. И сегодня я желаю (потому что я здесь живу, я совершенно не собираюсь уезжать), чтобы “Единство” стало партией, и “Отечество” стало партией, и чтобы те политические деятели, которые сегодня заседают в Думе, тоже стали партиями, потому что мы все в этом заинтересованы теперь, когда мы все – в одной луже. Мы же не может сказать:

– Будьте вы прокляты.

Конечно, нет, потому что это все вместе с нами произойдет. Они часть нашей уродливой системы. И эти уродцы квазипартии надо не уничтожать, а развивать. Конечно, они должны превращаться в партии. Другое дело, что им это трудно генетически, им это трудно по происхождению, потому что мы точно знаем, как они произошли. Шабдурасулов обзванивал лидеров регионов, губернаторов, и говорил:

– Дайте человека, не очень запачканного, не очень известного, своего человека, и кабинет ему в администрации, и все. Деньги – этот вопрос мы решаем, все.

И Игорь сделал это за два месяца. После этого победа Путина была решена 12 декабря. Я настаиваю на этой дате. Выборы президента уже ничего не значили. 12 декабря стало понятно, что из двух выбрали одного: из двух “отцов” выбрали настоящего, из двух диктаторов выбрали настоящего.

Правда, про это мы уже узнали позже.

Выборы президента были техническим вопросом, абсолютно техническим. И однажды одному политику, не мне, одному политику Путин сказал в ответ на упрек, – что должен был быть второй тур, что не было у Путина 51 процента.

– Вы считаете, что они подтасовывали?

И этот политик ему:

– Да, я так считаю и могу это подтвердить.

И тогда Путин ответил:

– Вы знаете, а я их об этом не просил.

Конечно, не надо было просить – все было решено. Вы никогда не знаете, идет ли речь о странной разновидности наивной искренности или о провокаторском лицемерии, когда слышите Путина. Я думаю, вот самый серьезный ответ на вопрос – был же такой вопрос, на который долго никто не мог ответить, и я не мог, – “Who is Mr. Putin?”

Просто человек, который говорит то, что нам нравится. Хамелеон. Он пошел на заседание Пен-клуба и был там диссидентом, а через день он был на праздновании ЧК, и там он был чекистом. И, в общем, симпатичный человек, такой стихийный даос, который дает сущностям проявиться и никогда не противоречит сущностям.

Однако сущности часто бывают опасны: одна дает генералам воевать, другая дает прокуратуре сажать, и эти сущности могут стать опасными. В этом – его стихийный даосизм. Я так думал все время: когда он оставит свой даосизм и станет больше европейцем, наконец. Чуть позже я стал понимать, что речь идет не о философском подходе, а о страхе малоопытного и слабого руководителя.

Он считает себя слабым. И говорит: “Государство – слабое”. Он ассоциирует себя с государством, что, конечно, ошибочно по существу. Что же он делает, чтобы себя усилить? Он уничтожает государство. Он уничтожает все ветви государства, которые не-Он. Он расправляется с обществом и с прессой – инструментом общества. Он превращает парламент в карикатуру. Суды не надо превращать в карикатуру – они давно уже даже не смешны. Он уничтожает всех, кто выше, ярче, сильнее.

Нетрудно догадаться, поскольку сам он считает, что выше, ярче и сильнее его решительно все, то всех он и уничтожает. И вот: посреди скошенной травы стоит одинокая былинка. Теперь она выше всех. И сильнее всех. Стала ли она на деле сильнее? Стало ли сильнее государство? Это не государство ли и покосили? Заниженная самооценка и страхи Путина стали серьезной проблемой и в отношениях его с прессой. Сам Путин считает себя продуктом телевидения. Телепродуктом.

И в самом деле, безвестный парень из питерской администрации, которого нашел зачем-то Пал Палыч Бородин и привез в Москву. Дальше – фактически порученец Валентина Юмашева и Татьяны Дьяченко. По их поручению – директор ФСБ. По их поручению – наследник и президент.

Есть чему удивляться.

И как телепродукт Путин пытается контролировать машину, которая его генерирует. То есть, телевидение. Джин стремится контролировать бутылку или волшебную лампу. Путин стремится контролировать телевизор. Ваш телевизор. И он это делает. И в этом – главная причина войны против НТВ. И даже и такого мелкого эпизода, как мое увольнение с Первого канала. После того, как я отказался войти в команду Путина по его приглашению, им пришлось от меня избавиться.

Другая очевидная, но не главная причина нападок на НТВ, – месть. Татьяна Дьяченко и Валентин Юмашев, или Таня-Валя (поскольку они неразлучны, если позволите, я буду их этим кратким термином называть: Таня-Валя), эта вот пара, – они остались, и они должны были за “папу” мстить НТВ, как они полагали, нелояльному.

Я не берусь оценивать, был ли НТВ борцом за Лужкова-Примакова осенью 1999-го года или лишь объективно отражал происходящее – это не мое сейчас дело. Важно другое: Таня-Валя считали, что НТВ отражал необъективно – в пользу противников Путина. Вы сами знаете или думаете что-то по этому поводу, кто-то из вас согласен с этой оценкой, кто-то – нет, но это не имеет значения. Значение имеет только то, что думали в Кремле, а в Кремле думали, что на НТВ – агитаторы за врагов. Третий – уж совсем не самый главный мотив борьбы с НТВ и серьезная угроза для всех остальных бизнес-групп – алчность победителей.

И это совершенно очевидно: они считают, что должны сейчас делить не чужое – они делят свое, ведь страна-то их. Ельцинский Кремль снабжался деньгами, так называемыми олигархами. То есть была специально отобранная группа приближенных представителей крупного бизнеса, которой было позволено делать жизнь кремлевских обитателей комфортной и еще – тратить деньги на различные политические проекты. Ресурсной базой для этого Кремль приближенных богачей обеспечивал по свойски и не скупясь.

Но сегодняшние обитатели Кремля, как мне представляется, не слишком долго разрешат каким-то странным персонажам с еврейскими фамилиями и без офицерских погон таскать им деньги. И на каком основании эти странные и подозрительные персонажи им таскают их же собственные деньги, – вот что не очень понятно новым обитателям Кремля.

Кто-то считает их собственные деньги и сколько кому платить – это же стыдно – надо самим брать! Поэтому, я думаю, что тут будут внесены уточнения и поправочки, как говорят люди военные. Мы неминуемо сталкиваемся с трудностями, когда пытаемся классифицировать новых обитателей Кремля политически. При этом надо учитывать, что сами они себя не определяют никак, то есть у них способов классификации никаких нет вообще. Они сами обходятся без формулировок.

Но если тот или иной вид живого не классифицирует себя сам, то мы можем сделать это, основываясь не на их самоназвании, а на их внешних проявлениях, на их практике. В рамках таких наблюдений я бы сделал вывод, что Путин и его ближайшее окружение могут считаться этатистами. Причем (умоляю не считать это оскорблением) фашистского типа. Это не значит, что они плохие, то есть наоборот – хорошие, пожалуйста, муссолиниевского типа, если угодно. Я не хочу, чтобы это звучало как обидное слово – я пытаюсь классифицировать, то есть это крайняя форма этатизма, в которой все институты государства подавляются одной из ветвей власти, потому что, по существу, подавляется государство.

Именно так, поскольку государство состоит же не только из одной президентской вертикали. Если пойти от самого простого и схематичного утверждения, что провозглашение абсолютного приоритета интересов нации над интересами личности есть нацизм, интересов класса над интересами личности есть классицизм (например, коммунизм), то абсолютный приоритет государства (не всего, а исполнительной только ветви) над личностью, есть фашизм.

И наоборот, защита интересов личности и приоритет личных свобод есть демократия. Если принять эту упрощенную схему, то очевидно, что Путин никак не классицист, демократ или нацист. Пока. На основе того, что мы до сих пор видели.

Примеры я не буду приводить – вы их знаете отлично. Как с Советом Федерации, когда их разогнали. Это очень простая вещь, это аксиома: нельзя разогнать Совет Федерации в федеративном государстве. Кто не согласен – я готов спорить до хрипоты. В любом федеративном государстве любой Совет Федерации разогнать нельзя просто потому, что нельзя. Если его разогнали, значит, он таковым не был, не стал, может быть, не хотел стать, может быть, вместо представителей государства мы там имели нечистоплотных людей, которых можно шантажировать, и это удалось сделать. Может быть, там еще тысяча вещей, но он не был по-настоящему Советом Федерации. Что мог бы делать человек, пытающийся отстроить государство? Укреплять этот орган власти, делать из него Совет Федерации, делать из него орган, который нельзя разогнать. Человек же, который стремится к крайней форме этатизма, конечно, говорит, что он не понимает сути этого никчемного органа, и народ, конечно, соглашается.

Непонятна и суть Думы. Ее бы разогнали наверно или может быть, но сейчас нет нужды, потому что там сидит нужная ватага – ватага Путина рулит всем и ватага зюгановская (хотя эта ватага – не Зюганова, потому что Зюганов – слабый лидер) помогает, поскольку Зюганов никогда не был большевиком, настоящим большевиком (я все время погружаюсь в историю – наверное, здесь на меня действуют стены).

Конечно, Зюганов – тоже советский этатист. Ну, какой там “класс выше интересов нации” или “класс выше интересов государства” – все это было первые два года, потом это все забылось сразу же. Государство – выше личности, государство – выше класса, рабочего, не важно какого, государство – выше всего для советских коммуно-фашистов. Конечно, Зюганову легко поддерживать Путина таким образом. Мы смотрим и удивляемся, почему они с коммунистами союзничают? А почему бы они не союзничали, когда они совершенно сходны в принципиальных и идеологических установках? Если бы коммунисты были бы классицистами, а эти – этатистами, мы бы сказали: “Что эти классицисты делают с этими этатистами? Это абсурд”. Ну нет, ребята, секунду, классицистов нет у нас, вообще нет. Таким образом, этот союз очень понятный, а потому и Думу разгонять не надо.

Суды. Суды известно как работают: суды получают деньги от губернаторов, губернаторы получают указания сверху. Таким образом, власть борется с государством.

И это не выглядит парадоксом для меня, потому что власть системно разрушает русское государство, устанавливая полный, тотальный перевес одной из ветвей власти и уничтожая другие ветви власти. Государство не может состояться в виде табуретки на одной ноге, не может состояться при такой системе. И потому эта система гибельна.

Она гибельна и по другой причине. Опора ее – та самая непосредственная демократия, о которой говорит Павловский. Он говорит:

– Наш лидер опирается сразу на людей, минуя партии, движения.

Когда мы говорим “народ” и “нация” – мы говорим об обществе, которое обычно так или иначе структурируется. Оно структурируется в партии, в движения и т.д. вплоть до церквей. Но в России этого не произошло. Все расколото и сломано. Таким образом, когда мы опираемся на общество – мы обращаемся к структурам, где люди, граждане структурированы. Павловский говорит:

– Мы отбрасываем это, мы обращаемся прямо к массам.

Прямо к неструктурированным массам можно обратиться, но это опасно, потому что это – зачастую маргинальные массы, которые не способны структурироваться. И обращаясь к таким массам, вы должны понимать, что теперь вы должны бежать быстрее их, потому что рано или поздно эта освобожденная сила нагонит вас и уничтожит.

Я считаю, что это самая серьезная опасность для нынешней власти, опасность, которую они – те, кто у власти, – не осознают. Уничтожив все демпферы, уничтожив все, что стояло между ними и маргинальной массой, они сказали:

– Мы – вожди маргиналов. Мы обращаемся к ним напрямую. Мы будем апеллировать только к ним и больше ни к кому, и они нас поддержат. Это показывает рейтинг.

Вы посмотрите на рейтинг – он, правда, чертовски высокий. В ответ я могу сказать, что, когда массы будут дальше загонять себя по спирали вверх, взвинчивать, – этот лидер должен будет либо бежать впереди них и взвинчиваться еще больше, либо проводить децимацию среди них время от времени, расстреливая каждого десятого, как Сталин, то есть, показывать, “кто в доме хозяин”.

Судя по тому, что Путин не наказывает никого или пока не научился, то он будет просто бежать впереди них или будет сметен. Потому что, кроме маргиналов, единственной структурированной базой поддержки Путина стала ФСБ и прокуратура. Этого мало. Очень мало, чтобы противостоять маргиналам.

Один из политиков, я не буду называть кто, спросил меня:

– Можно ли снять Путина?.

Я ответил:

– Я знаю, как его снять – это технически просто. Это очень просто. Его нужно атаковать слева.

Его нужно бить левее, чем он согласен пойти – его не отпустят так влево его нынешняя структурированная база поддержки – а именно репрессивные органы – ФСБ и прокуратура. Левый фланг вообще голый. Там вакуум. Любой сильный лидер, радикально левый сильный лидер опрокинет Путина и его категорически ослабленное теперь государство. Но в этом случае нас на 80 процентов вероятности ожидает не одна пугачевщина, а целая серия пугачевщин по стране, нас ожидает раскол страны. Я говорю о таком процессе, когда вы эти маргинальные массы искусственно разогреваете быстрее, чем их лидер способен идти.

Это все равно произойдет с ним – почти точно произойдет, – потому что он это делает, и сегодня этот процесс запущен. Но это можно искусственно разогнать, усилить. Но это приведет к массе пугачевщин, то есть это будет страна, отданная в руки банд, реальных банд, страна совсем без закона. И это, конечно, страшная перспектива, но совсем не означающая, что мы не должны аргументированно и цивилизованно оппонировать власти.

Вторая важнейшая опасность для Путина – снятие его с поста новым лидером репрессивных органов. Довольно скоро положение Путина и стоящих за ним элит станет угрожающе шатким. Оптимальным решением станет замена Путина на лидера, способного удержать в узде левацких маргиналов и силовиков одновременно.

Ответом на такую ситуацию станет, например, выбор генерала Шаманова вождем нации. Не думаю, что генерала Лебедя. Именно Шаманова. Присмотритесь к нему. Он лучше Путина. Гораздо лучше. Пока же Путин ссылается на свой вес. Когда его кремлевские мыслители ссылаются на его вес, я говорю:

– Представьте себе, что вы идете между двумя небоскребами по доске или по бревну и приговариваете: “У меня чертовски большой вес. У меня полные карманы партий: вот пудовое “Единство”, вот коммунисты, они тоже мои.

Я не думаю, что это именно то, что поможет перейти на следующее здание. Это вам точно не поможет. Вам нужно что-то, имеющее собственную позицию, – перила. Перила имеют собственную позицию. Если угодно – оппозицию. Вам нужно что-то, на что опереться, и желательно, с двух сторон. И вы, опираясь на собственную позицию-оппозицию, можете миллион вещей делать: вы можете даже имитировать политическую деятельность, как это делал Ельцин, можете сталкивать их лбами, можете реально двигаться вперед – вы можете делать миллион вещей, вы не можете одного: вы не можете пройти с гирями в кармане, а вы пытаетесь это сделать.

Они пытаются это сделать – вы все видите. Вот процесс, который я наблюдаю. Я начал с того, что я не знаю, куда идет Россия. Я действительно однажды, может, лет десять назад, думал над работой Пола Кеннеди – “The rise and fall of great powers”, и я там почерпнул интересную информацию.

Во-первых, то, что у нас никогда, даже в хваленое начало ХХ века не было потребления на душу населения выше, чем в самых захолустных галицийских районах Австро-Венгрии, которая тогда умирала. Я говорю о потреблении, а не производстве (вы посчитайте, сколько из ВВП отнимают на армию, подсчитайте, что советские люди не имели гигиенической бумаги, но посылали в космос ракеты), потому что именно потребление характеризует и нацию, и правителей. И второе в его теории: о привлекательных центрах власти. Мне кажется, что если попробовать выстроить ситуацию, в которой при неравномерном развитии регионов (а развитие регионов непременно будет неравномерным, если дать им всем свободу такого, знаете, конфедеративного или квазиконфедеративного типа или вот так распустить, как при Ельцине, то развитие, точно, будет неравномерным, как будет и тенденция разбежаться).

Однажды я подумал, а зачем Дальнему Востоку Москва? И я понял: потому что он слабый. Он не может говорить с элитами в Токио, Сеуле и Пекине хотя бы как младший партнер. Ну не может – элиты дальневосточные – они мальчишки в этом смысле, они никто вообще. Все элиты близлежащих центров власти могут говорить с ним просто как с мальчиком с улицы, посылать за пивом. Именно поэтому дальневосточники должны говорить:

У меня там в Москве сидит дядька с чемоданом, и в нем кнопка.

Он должен намекать на это соседям. Если же Дальний Восток становится равноправным собеседником соседствующих элит в Токио, Сеуле и Пекине – предположим себе такую ситуацию хотя бы на уровне Сеула (что легко себе представить по-настоящему) – то необходимость в Москве может отпасть. Конечно, культурные какие-то связи будут: “Вы ходите в кокошниках, и мы ходим в кокошниках, вы едите щи, и мы едим щи”. Но не экономические: “Но покупать мы у вас не будем, потому что по железной дороге далеко, а самолетами дорого, а покупать мы будем у соседей, и продавать мы будем соседям”. И все.

И вот в этой ситуации, когда мы сидим в Москве, если бы я давал совет, я бы сказал, что нужно остановить прогресс, нужно бороться с прогрессом, потому что прогресс может означать угрозу для нашей страны, для ее целостности.

При некоторых обстоятельствах реально может. Существуют обстоятельства, при которых и нет, но вы сами просчитайте все обстоятельства. Среди них существуют такие, при которых эта угроза может быть очень серьезной, тем более, учитывая национальный состав России.

Поэтому бороться с развитием самостоятельности, с развитием экономики нецентрализованной, не управляемой из одного-единственного кабинета, на мой взгляд, очень органично. И Россия проходит такие циклы. Она вдруг открывается, получает мушкеты из Польши, впрочем, не польские, а немецкие и французские, она открывается, потом в ужасе тут же захлопывается, потому что угроза открытости – это очень серьезная угроза для России. И чем больше она потом пребывает в состоянии глупости и реакции, тем страшнее следующее открытие, потери страшнее, страшнее коллапсы.

Мы сейчас на пороге новой закрытости, и если мы продержимся достаточно долгий срок, то, открывшись, я думаю, мы столкнемся с серьезными потерями, серьезными коллапсами. Я думаю, что, таким образом, мы не знаем, чего же ей, России, надо. Куда она идет – точно не знаем.

Мы знаем, куда нам хочется – нам хочется в Россию.

Это я много раз проверял, проверял, смогу ли я где-то жить, – я хочу жить здесь и точно не могу нигде больше.

Суммируя, я думаю, мы наблюдаем, как уставший от свободы народ реализует свой страх свободы в попытке построить новое патерналистское фашистское государство. Лидером, не очень, впрочем, подходящем, избран Путин. Вполне случайно избран. Тенденция стремления к закрытости и несвободе, я думаю, достаточно долгосрочная. В результате следующим лидером – вождем народа и президентом станет человек типа генерала Шаманова. Путин оставит свой пост досрочно.

Новый режим станет радикальнее путинского в закрытости и этатизме. Но просуществует не долго. В силу ускорения прогресса открыться России придется очень скоро. В момент открытия ее будет ждать очередной коллапс типа того, который мы видели в начале 90-х годов.

А вы говорите – телевидение?

С полным текстом лекции, прочитанной Сергеем Доренко в РГГУ можно ознакомится на персональном сайте ТВ-мэтра www.dorenko.ru


 Издательский Дом «Новый Взгляд»


Оставьте комментарий

Также в этом номере:

НА ГРЕБНЕ ВОЛНЫ?
А СПАТЬ ХОЧЕТСЯ…
РЫБКА В ПОСТ
МИКИМОТО, КОРОЛЬ ЖЕМЧУГА
СЛИЗНЯКИ И МОКРИЦЫ


««« »»»