В детстве меня преследовал кошмар: я похищен из собственного дома, увезен, украден, что хотите, между мной и домом невообразимые расстояния и непреодолимые препятствия (а я был мальчик домашний, даже трехдневную отлучку воспринимал как серьезный стресс), и вся жизнь уходит на возвращение, превращающееся в идефикс, смысл жизни, абсолютную сверхзадачу. Тогда мне еще казалось, что можно вернуться – хотя бы для того, чтобы умереть на пороге, как сплошь и рядом происходит в романтических рассказах про моряков.
С годами я понял, что никакого возвращения быть не может – потому что ты будешь не тот и дом не тот. Возвращение сугубо символический акт, попытка доказать судьбе, что она не всемогуща. Вот ты громоздила между мной и домом такие-то и такие-то горы, но я приполз сюда и отметился: мужик сказал – мужик сделал. Разумеется, кроме убогого морального удовлетворения в этом нет никакого удовольствия. Время украло все. Время тысячу раз на моих глазах разлучало счастливых влюбленных, а когда они сходились снова – пусть даже после двух лет армии, – им не о чем было говорить. Жить надо сейчас, потом ничего не нужно. Оттягивать удовольствие тоже бессмысленно. Если тебе сейчас хочется ананас – пойди и купи его немедленно: завтра или ты к нему охладеешь, или он стухнет.
Вот примерно так и с местью: человек, которому ты мстишь, уже совершенно не тот, который некогда тебя обидел. Пример: некто увел женщину. Ты двадцать лет выслеживаешь обидчика. «Я спал и видел сны об этом дне, теперь, мечтал, проткну я кавалера! А он сидит, каналья, на судне, и у него жестокая холера». Дмитрий Кедрин, драма в стихах «Рембрандт». Бывает? Сплошь и рядом. Больше того: даже на другой день и мститель, и обидчик уже далеко не те. Да что там – засыпая рядом с женщиной, которую только что любил, ты не знаешь, с кем рядом проснешься. И она будет не та, и ты не тот: для меня это одна из самых страшных драм, потому что множество раз я засыпал рядом с возлюбленной, а просыпался рядом с чужой. Кто и как успевал ее подменить? Что-то такое с ними происходит на рассвете. А может, я слишком храпел, и она успевала меня возненавидеть. Потом, конечно, это как-то сглаживалось. Но лучше не засыпать.
Месть имеет смысл здесь, сейчас, немедленно – как ананас, которого вожделеешь. Отсроченное обладание, впрок заготовленное счастье – такой же абсурд, как попытка сохранить вкус летней клубники, сварив из нее варенье. Если ты не дал обидчику сдачи на месте – делать это завтра, когда он расслабился и не ждет нападения, как минимум бессмысленно, а по гамбургскому счету нечестно. Ну, врежешь ты ему по роже, но сам-то ты со своим унижением прожил сутки, а это шрам почище любого боевого. Тот, кто не сумел отомстить сразу, проиграл навсегда – или, по крайней мере, до следующего раза.
Сталин, говорят, любил повторять: «Месть – блюдо, которое едят холодным». Он же признавался: «Высшее удовольствие – повалить давнего обидчика, а потом выпить стакан хорошего грузинского вина». Не знаю насчет хорошего грузинского вина, тут у нас главный эксперт Онищенко, но насчет повалить давнего обидчика – это утешение чмошников, онанистов, втайне с наслаждением расчесывающих язвочки своего самолюбия: вот ужо, ужо, погодите, будет время, все наплачетесь… Кто наплачется-то? Бессильные, бездарные, поверженные старцы? Отсрочить месть – значит взять в союзники само время, седое, дряхлое: оно-то обязательно разделается со всеми. Но это, я вам скажу, еще большее свинство, чем в драке звать на помощь старшего брата.
В принципе можно даже и не мстить. Потому что время обязательно разберется. Есть особая категория людей – эта публика уверена, что они уж так богоугодны, уж так совпадают с божественным замыслом! Господь мстит за них лично: кто их обидит – дня не проживет. Действительно, печальное заблуждение: никакой эксклюзивности в этом нет. Господь мстит за всех, потому что всех равно прибирает. Есть, конечно, те, кто находится под особой его защитой, – я часто наблюдал такую Божью месть, – но не следует думать, что это Он старается ради вас лично. Просто злодей превысил чашу божественного терпения, и вы оказались в этой чаше одной из капель. Господь любит или не любит вас за ваши личные качества, а не за то, что вас обидел NN.
Поэтому разговоры об избирательном отмщении Высшего Существа или так называемой природы не стоят ломаного гроша. Интерпретировать таким образом можно любую историю, если это вас, конечно, утешает. Скажем, от вас ушла девушка; вы жестоко страдали, а потом ее так же жестоко бросил очередной кавалер. Отмщены вы после этого? Не думаю: вам-то ее все равно не вернули. Тешить собственное самолюбие такими легендами не возбраняется, коль скоро это помогает жить, – но мы же говорим о реальности, правда? По крайней мере, пытаемся. Что ж нам обманываться.
Я сам десятки раз наблюдал женщин, которые были со мной грубы или несправедливы, или предпочли мне другого, или наслаждались, унижая меня в тех или иных пикантных ситуациях: скажем, только что ушел я, а ей особенно нравится, чтобы другой, идущий мне на смену, встретился со мной на лестнице. Разные бывают любительницы, и я хорошо помню сочувственный взгляд этого мальчика, славного, доброго мальчика, похожего на крупного пса. Я понимаю, чем он ей нравился по контрасту со мной, и понимаю даже, чем ей нравился контраст.
И вот представьте: двадцать лет спустя встречаю ее, сорокалетнюю, полуседую, из нее решительно ничего не получилось, и вдобавок она, судя по нездоровому темпу речи, несколько закладывает за воротник. Начинает немедленно рассказывать мне, словно вчера расстались, что есть прекрасная, прекрасная психологиня, помогающая аутичным детям, но ей очень трудно, и если во мне, при моей безобразной профессии, сохранилось еще хоть что-то человеческое, я должен немедленно, тут же, все бросить, позвонить этой женщине и о ней написать! А если не напишу, то аутичные дети будут страдать невыносимо, – могут ли быть мне безразличны страдания аутичных детей?! Я вижу, что сейчас весь остаточный жар ее души вложен в это жалкое настояние; при этом я понимаю, что ей не до аутичных детей – ей важно доказать мне, что она живет активной жизнью, вступается за больных и обиженных, вот же, есть люди более униженные, чем она… жуткое дело!
Что я должен чувствовать во время этой встречи в кофейне? Ничего я не чувствую, никакого удовлетворения, честное благородное слово; пусть товарищ Сталин пьет свое хорошее грузинское вино запоздалой мести, а я не стану. И ведь я палец о палец не ударил, чтобы ей отомстить, – я просто отошел в сторону, пресытившись ее штучками, и вот вам пожалуйста. Но чему тут радоваться? Тому, что еще одна красивая, блестящая, неотразимо обаятельная женщина – а будь она другой, я ее не любил бы – превратилась черт-те во что, как все прекрасное и обаятельное в этой безжалостной трясинной стране?!
Собственно, было об этом и у Веллера в гениальном рассказе «Долги». Человек решил раздать долги. И оказалось, что все старые связи истончились и фактически исчезли, старые счеты ничего не значат, старые мечты при осуществлении потеряли весь блеск… Главное же – раздав все свои долги, герой попросту исчез. В зеркале нет его отражения. Человек – это то, что он должен. Простой смысл, но поди кому-нибудь объясни. Нас каждый день лепит время: мы – сумма своих невыполненных обещаний, нереализованных планов, взятых без отдачи эмоций. Нас сотворяет тот, кто нас полюбил, и тот, кто обидел.
Расплатиться по этим счетам нельзя – они аннулируются через полчаса, максимум час. Нельзя возместить вовремя поданную помощь – на нее нарастают такие проценты, что на возмещение не хватит всего наличного капитала. Нельзя отомстить за поруганную любовь – потому что поругание любви происходит один раз в жизни. А уж мстить за измену – Господи помилуй, какая абсурдная затея! Что ты тут можешь сделать? Наказать рублем? Это для нее будет лучшим подарком – ты докажешь свою подлую мелочность и отобьешь последние угрызения совести. А побить… ну, некоторым из них это доставляет наслаждение. Вот, вывела тебя из себя, заставила потерять человеческий облик! Как такому не изменить?! Эта тактика наглядно описана в «Укрощении строптивой», там Катарина открыто провоцирует Петруччо, добавляя: «Ударишь – так не будешь дворянином!» Укротил он ее, как следует из подтекста, только очень качественным сексом – все остальное, включая голодание, не возымело бы и половины того эффекта.
Что же делать, спросите вы. Ничего, отвечу вам я: вычеркнуть это слово из своего лексикона. Забыть на фиг. Не мстить никому, никогда, разве что сразу, по самому горячему следу, посредством немедленного симметричного ответа. Рвать с женщиной, которая вас унизила. Забывать друга, который вас предал. И раз навсегда объяснить себе наконец, что поезд ушел в ту самую минуту, как вы родились: началась история, а в ней ничто не возвращается. Россия никогда не отомстит Западу. Евреи никогда не отомстят России. Арабы никогда не отомстят евреям.
Месть придумана для того, чтобы вечно длился кровавый неразрывный цикл. Кому это нужно – не знаю. Месть – утеха архаичных сообществ, неразвитых, слепых народов, ползающих во мраке своих жестоких пещерных представлений. Юлия Латынина в последнем романе «Земля войны» с романтическим придыханием описывает горца, который разыскал убийц отца через двадцать лет, всю жизнь посвятил этой задаче, переодевался, мимикрировал, выгадывал момент для нанесения удара – и всем отомстил. Мущина!
А что же, снова спросите вы, не мстить за отца?
Не знаю. Наверное, мстить, – я ведь тоже очень подвержен всякой архаике, человек все-таки… Но и совершая месть, отчетливо понимать всю ее бесполезность. Тот, кому ты двадцать лет спустя отомстил, беспомощен и жалок и вряд ли помнит, за что ты его так.
Я все это, понятно, не в порядке руководства к действию, а исключительно в порядке грустного размышления над человеческой участью в четырехмерном мире, где помимо пространства существует время. Мечтать бесполезно. И надеяться бессмысленно. И мстить пошло, а главное – некому. Жить стоит только ради занятий, не зависящих от времени: сочинительства, например. Все остальное кончается известно чем и примиряет всех. Почему христианство отрицает кровную месть и призывает не мстить даже врагам? Не потому, что это антигуманно. С гуманизмом у нашей веры сложные отношения. А потому, что это бесполезно. Может ли христианин, отчетливо сознающий ценность каждой секунды и конечность всего сущего, тратить время на бесполезные вещи? То-то.
Дмитрий БЫКОВ, главный редактор журнала “Moulin Rouge”.
Полная версия статьи опубликована в журнале “Moulin Rouge”, май 2007 г. (издатель Евгений Ю.Додолев).
