– Добрый вечер, Лилия Яковлевна!
– Здравствуйте, Саша. Что это вы пропадали так долго?
– Неудобно было тревожить ваш покой, Лилия Яковлевна…
– Ну, что вы! Мой покой тревожить удобно. Тревожьте, сколько влезет!
– Тогда – тревожу. Лилия Яковлевна, давайте сделаем новое интервью.
– Давайте. Только мы ведь не будем говорить про бедную девочку из Оргеева? Я, если честно, уже слышать про нее не могу.
– Не будем про девочку. Нам ведь с вами есть, о чем поговорить и помимо девочки из Оргеева, правда?
– Конечно. Нам есть, о чем поговорить… завтра в 16.45, на служебном входе.
***
– Лиля, скажите, ваша собственная оценка своей карьеры – насколько она меняется с течением времени?
– Я вам отвечу так: у меня все меняется каждый день. Наша профессия абсолютно непредсказуема и абсолютно зависима от любой случайности, которая может «случиться» с тобой когда угодно и где угодно. Например, в актерском буфете Московского театра Оперетты. В том случае, конечно, если очередь за тобой займет Мстислав Ростропович.
– Ну, занял за вами, Лиля, очередь Ростропович, который в далеком уже 1974 году должен был дирижировать в вашем театре новой постановкой «Летучей мыши»… И что же произошло?
– Произошло то, что я взяла «селедку под шубой», и он взял «селедку под шубой». Я взяла рыбный суп, и он взял рыбный суп. Я взяла антрекот и макароны по-флотски, и он взял антрекот и макароны по-флотски. (С некоторым удивлением взаимно отметив сходство наших вкусов). А когда я взяла компот и два кусочка белого хлеба, и он взял компот и два кусочка белого хлеба, – Ростропович подмигнул мне и сказал, что при такой родственности душ я просто обязана петь у него Адель.
– История, прямо скажем, слишком похожая на сказку…
– А это и было сказкой. Два месяца работы с Ростроповичем были для меня сказкой! И ужасно, что дирижировать премьерой он не смог – его уже выгоняли из страны…
* * *
– Когда актриса получает новую роль, что для нее должно быть главным в «работе над ролью»? Помимо того, чтобы роль была главной. Простите за банальный вопрос, разумеется.
– Ничего, ничего. Будем уповать на небанальный ответ! (смеется). Понимаете, для меня в работе над новой ролью главное – забыть все, что было сделано мною на сцене раньше. Я не должна быть разнеженной актрисулей, которая на репетиции томно размышляет на тему «Какие из своих двухсот восьмидесяти двух штампов следует употребить на этот раз?».
Начиная новую роль, я должна ВСЕ начинать сначала. Я должна стать чистым листом бумаги, на котором режиссер может написать все, что ему необходимо.
– А если режиссер пишет на этом чистом листе какие-то глупости?
– Значит, надо уходить из спектакля. Если ты не понимаешь, чего хочет от тебя режиссер, надо уходить. Или все-таки попытаться его понять и – «добить» роль. Выносить же на премьеру какой-то недоваренный полуфабрикат? Я за собой такого права не чувствую. Если роль «не сделана», играть премьеру, по возможности, не стоит.
– Пусть премьеру играет второй состав?
– Да хоть десятый!
– Лиль, а уходить из спектакля, если все-таки не сложилось, надо громко?
– Уходить надо тихо. Никого ни в чем не обвиняя и не предъявляя никому никаких претензий. Вообще, если у тебя что-то не получилось, причины лучше искать в себе.
***
– Лиль, а была роль, которую вы хотели сыграть, и не сыграли?
– В свое время я очень хотела сыграть Роксану в «Неистовом гасконце» – был у нас такой замечательный спектакль по мотивам Эдмона Ростана. Но режиссер меня в этой роли «не видел», и Роксана тихо и мирно проплыла мимо меня.
Но, наверное, самая болезненная для меня история – несыгранная мною Элиза Дулитл в мюзикле «Моя прекрасная леди». Этот спектакль с Татьяной Шмыгой и Зоей Ивановой в главной роли шел у нас 18 лет. Наконец, году в 83-м, третьей исполнительницей назначили меня и даже сшили для меня платья. Так вот, когда последнее платье было готово, спектакль из репертуара тихо убрали…
– Это была заранее спланированная провокация?
– Нет, это было заранее спланированное совпадение. Причем, главный режиссер клятвенно меня заверял, что через год он сам будет ставить «Элизу» и главную роль непременно отдаст мне… Не знаю, может быть, он и выполнил свое обещание. Но через год у нас был уже другой главный режиссер. А потом были еще 14 лет, на протяжении которых руководство театра постоянно собиралось ставить «Мою прекрасную леди» со мной в главной роли, но так и не собралось.
Когда три года назад спектакль все-таки поставили, играть в нем я не согласилась. Я слишком долго ждала эту роль. И я устала ее ждать. Внутри у меня уже все перегорело.
***
– Лиля, вас можно назвать счастливым человеком?
– Можно.
– Но ведь «на свете счастья нет», как утверждал Александр Сергеевич…
– Александр Сергеевич в этом вопросе заблуждался, хотя и имел право на свое особое мнение… Лично я стараюсь воспринимать окружающий меня мир радостно. И даже когда у меня плохое настроение, я задаю себе вопрос: «Какое я имею право на плохое настроение, какое я имею право быть мрачной – ведь никаких причин для этого у меня нет?» Надо уметь радоваться простым вещам: дождю, снегу, а равно – отсутствию дождя и отсутствию снега. Вот вы, Саша, пришли брать у меня интервью, и я этому тоже искренне рада.
– И вы по-прежнему 24 часа в сутки думаете о театре?
– О театре, как вы знаете, я думаю всегда.
Александр КОГАН.
