Бурная дискуссия, разгоревшаяся вокруг фильма “Сволочи” и немало способствовавшая его коммерческому успеху, побуждает меня вернуться к истокам восприятия искусства и азам его оценки, которым, видимо, надо учить в средней школе, чтобы люди, облеченные властью (а нередко и генеральскими погонами), не выставляли напоказ собственную малограмотность.
Напомню, что в центре полемики оказался праздный вопрос: “Было или могло ли быть такое на самом деле?”. Ветераны дружно утверждали, что подросткового диверсионного подразделения быть не могло, и все, показанное в фильме, – клевета, а авторы с пафосом, достойным лучшего применения, утверждали: “Было, а если и не было, то вполне могло быть”.
Это воскресило в памяти давнюю полемику вокруг фильма Андрея Тарковского “Андрей Рублев“. Инициаторами его запрета были вовсе не чиновники, а историки и искусствоведы (специалисты в области русского изобразительного искусства), в один голос и с полным основанием утверждавшие, что фильм не соответствует исторической правде (а точнее – принятой в то время реконструкции прошлого профессионалами-историками). Действительно, Тарковский чуть ли не все переврал. Его интересовала не историческая реконструкция (возможная в других жанрах игрового и неигрового кино), а притча о взаимоотношении общества и художника. Говоря о средневековой Руси, он рассказывал о времени и о себе. И делал это конгениально великому иконописцу, от судьбы которого отталкивался и жизнь которого не отражал, а воображал.
Моим преподавателям (в 1960-е годы я был студентом искусствоведческого отделения истфака МГУ) удалось лишь на несколько лет затормозить выход к зрителю шедевра Тарковского. Время разрешило спор в пользу режиссера, “исказившего реальность”, – реальность вымысла оказалась сильнее.
Я далек от того, чтобы сравнивать, извините за каламбур, “Сволочей” с “Рублевым”: и время другое, и жанры, и уровень дарования, и степень совершенства… Одинаковы лишь аргументы критиков из области “не искусства” (в этом смысле случай “Рублева” парадоксальнее), а “самой жизни”, в данном случае – военной. Ведь для оценки качества того или иного фильма и его общественного резонанса аргументы типа “было или не было” вовсе не имеют значения. В лучшем случае они могут быть заменены знаменитым “Не верю!” Станиславского.
Успех “Сволочей” подтверждает: зрители верят экрану. История подростков, втянутых во взрослые игры, раскрывающих для себя насилие и предательство, отстаивающих собственное человеческое достоинство, доходит до аудитории, невзирая на многие недостатки этой ленты, которые я бы отметил в критической статье. Неправда жизни, становясь правдой искусства, разворачивает систему координат и заставляет нас по-новому взглянуть на настоящее и прошлое.
В 1960-е годы сенсацией стал стилизованный под документ фильм англичанина Кевина Браунлоу “Это произошло здесь”. В нем показывалась… оккупация Великобритании нацистами в годы Второй мировой войны. А Джордж Оруэлл в 1948 году вообразил результаты победы партии Engsoc в году “1984″. Очень поучительные получились истории.
История не знает сослагательного наклонения, историк не имеет права задаваться вопросом: “Что было бы, если…” Но ведь кто-то должен эти вопросы задавать. И это право дано не только сновидениям, но и искусству – сфере воображаемого по определению.
В недавно прошедшей по экранам мира экранизации “Театра” Сомерсета Моэма (в оригинале фильм назывался “Быть Джулией“), поставленной венгром Иштваном Сабо, одним из главных персонажей становится призрак театрала, который непрестанно напоминает героине: “Сцена – единственная реальность. Забудь обо всем, что находится за ее пределами, – это лишь тени”.
Кирилл РАЗЛОГОВ.
Редуцированная версия статьи опубликована в журнале “Компания” (www.ko.ru) №10 (406) за 2006 г. (главный редактор Евгений Ю.Додолев).
