Большая беда состоит в том, что в двадцать первом веке создать русское национальное государство уже, может быть, и не получится.
Слишком поздно.
Национальные государства сто-двести лет назад учреждал союз интеллигентов, капиталистов и офицеров.
Капиталисты вкладывали деньги в заводы и фабрики, а заодно и в ту социальную среду, что возникала вокруг них — школы-больницы-храмы-редакции, — тогда как интеллигенты сочиняли историко-культурный миф для своего обновленного отечества, а офицеры дрессировали бывших крестьян в казарме и придавали делу боевой вес.
Россия, к нашему горю, проехала мимо этой станции.
До революции ее национальные эксперименты в разных жанрах — от славянофильских бород до столыпинского переселенчества — так и не смогли изменить сословное и общинное государство. Капиталисты не перехватили власть у аристократии, интеллигенты оказались слишком левыми, а военные около 1917 года обнаружили удивительную беспомощность. Ну а дальше пришли большевики, занялись террористической утопией и прости-прощай, русский дом.
Теперь же и вовсе непонятно, как вернуться из хаотического и экзотического постмодерна обратно в упорядоченный и марширующий модерн, где расцветали нации. Никак.
Интеллигенция занята «проговариванием травмы мигрирующего трансгендера» — и невозможно представить, чтобы она добровольно и с песней взялась, например, за оживление вообще-то правильного, но никем как следует не вдохновленного праздника 4 ноября. Интеллигенции уже не нужно это государство и, тем более, какая-то нация в его рамках.
Капиталистам это тем более не нужно. Капиталисты заняты финансовыми спекуляциями и высокими технологиями, то есть заработками, не требующими никакой локализации — сегодня здесь, а завтра хоть на Марсе. Каждый человек с деньгами, которому в принципе интересна какая-то Россия вне трех-четырех модных ее кусочков, и он хочет что-то в нее вложить, уже на вес золота. Рябушинскими эти люди не будут.
Что же касается офицеров, то дело даже не в том, что наш двадцатый век выбил из них политические амбиции, а двадцать первый старательно отстраняет от руководства даже армией. Дело в том, что и призывные армии новому миру уже не требуются, а требуются кондотьеры и беспилотники, а это, опять-таки, совершенно не тот набор, с которым создается нация. Кондотьеры и беспилотники воюют где угодно и за что угодно, ты, главное, плати. Отчасти это и хорошо — гуманизм! — и, тем не менее, для государства разрушительно.
Мы идем в будущее, состоящее из огромных городов-муравейников и заросшей земли между ними, из толп лишних людей, которых будут отчасти мягко сокращать, а отчасти развлекать, из анонимных корпораций, находящихся везде и нигде, в будущее мрачного неокоммунизма, но совсем не такого, каким его представляли марксы и ленины, неокоммунизма без производства, труда и рабочих, а с какими-то нелепыми, на взгляд человека прошлого, играми в перекачивание туда-сюда пустоты очередных «биткоинов» и «визуальных симуляций».
Если в этом мире и будут возможны какие-нибудь нации, то только самые мелкие и экзотические, разрешенные в силу перенесенных ими «страданий» от наций серьезных. Да и то — разрешены будут только их символы, все то же «проговаривание травм» и нобелевские премии за исповеди туземцев, но вкладывать деньги в их землю и производство, в людей и их труд — никто не будет. Просто одна из групп бомжей из коливинга сможет гордиться тем, что она — не «гендер-квир», а, к примеру, зулусы.
К этому нужно добавить, что нынешняя мертворожденная «российская» идентичность, целиком основанная на позднесоветской ностальгии и устроенная как сцена из зомби-сериала, когда героиня упорно ведет на палке с цепями разложившихся мертвецов, — поколенчески обречена.
Когда исчезнут — увы — люди, опознающие как свое родное условный фильм «Белорусский вокзал», упадет и ширма «россиян», за которой должен был бы обнаружиться великий русский народ, имеющий собственное государство и тысячелетнюю историю, а не только один ее советский фрагмент.
Но, боюсь, вместо этого на месте России останется только 50-миллионная «Москва» со стоэтажными домами и мигающими кнопками приложений, дающими право сходить в туалет в свободном слоте, летящий сквозь брошенное ничего скоростной поезд с китайскими туристами и бесконечно кривляющийся на приеме у психотерапевта гендер.
