Главная премия планеты уже сама по себе источник особой мифологии. Оскар, Золотая Пальмовая Ветвь, три Звезды Мишлен — во всëм этом кино-гастрономическом меню всегда было что-то ремесленное, а Нобелевка — она как из легенд, (в чëм-то слепая) воля скандинавских богов. Вот есть чемпион, а есть олимпийский чемпион. Хотя всë равно не совсем так. Одним словом, мистика.
Дмитрий Муратов ещë даже не успел осознать, что звонок из Норвегии — это не спам, а ему уже начали завидовать. И правильно завидуют. Сейчас, конечно, премии Мира припомнят всë: и Обаму, и Киссинджера, и Джорджа Маршалла, и Мартина Лютера Кинга, и Анвара Садата, и Ясира Арафата, и Андрея Сахарова, и Михаила Горбачëва (очень даже не чужого человека для «Новой газеты»).
И это естественно — из всех номинаций ежегодной делëжки инвестиций Альфреда Нобеля именно премия Мира выполняет функцию Zeitgeist, «духа времени». А оценки по горячим следам всегда крайне противоречивые.
Очень легко и очень просто прийти к выводу, что премию Муратову (и «Новой») дали за свободу слова, за оппозиционность, за поддержку независимой журналистики, за погибших коллег (через 15 лет и 1 день после убийства Анны Политковской), в конце концов, за то, что «никогда никому ничего не лизали». Тем более, что и сам Муратов посвящает премию всем преследуемым журналистам и иноагентам.
Это верно, но это и ошибка. Едва ли мы в какое-то обозримое время узнаем почему, но оппозиционная «Новая» вот уже много лет является почти официальным «средством массовой информации и надзора России». Трудно не заметить, что репортажи о Норильске, о Чечне, о «красных зонах», о коррупции, о борьбе башен находят не только благодарных читателей, но людей с властью и выводами.
Вряд ли об этих тонкостях знал Нобелевский комитет. Но как-то же узнал. Мистика.
