Глядя — как и все сейчас — на большую американскую катастрофу в Афганистане, я не испытываю никаких злорадных чувств.
Хотя казалось бы, их так легко обосновать: потратили чуть не триллион долларов, чтобы заменить режим талибов на режим талибов, развели огромную бюджетную воровайку, бросили всех своих местных халдеев и еле-еле вытаскивают просто своих, дарят исламистам победу ровно на 20-летие 11 сентября, показывают миру нехороший пример того, как можно заставить гегемона бежать в беспорядке, пока дедушка-президент что-то бормочет, в общем, тут напрашивается аналогия не только с бесконечно растиражированным в эти недели Сайгоном, но и с чем-то вроде наших худших девяностых, первая чеченская, тридцать восемь снайперов, Шамиль Басаев, я тебя слышу.
Но радоваться, повторюсь, нечему.
Во-первых, велика вероятность, что нас теперь кто-нибудь заставит убирать за американцами то, что они устроили, ну хотя бы во избежание удвоения, утроения и ушестерения потока нетрудовой уже миграции. И если ответственность за Узбекистан-Таджикистан неизбежна, то ведь и очередной Туркменбаши может, случись что, прибежать за помощью, изображая себя потерянным братом из индийского кино.
Не хотелось бы. Поэтому, кстати, я понимаю нашу нынешнюю мягкую политику в закутанном в тряпку Кабуле — если можно как-нибудь склонить запрещенных в РФ граждан к спокойствию, то надо это делать, а не вставать в позу.
Но это еще не все.
Каким-то краем сознания я по-прежнему советский пионер, и это значит, что, поверх любых «политических взглядов», мне очень сложно избавиться от ощущения, что Америка, президент которой — по-прежнему Рейган, ну, Буш-старший, это идеальное государство, которое физически не может что-то плохо делать. И когда жизнь сталкивает меня с тем несомненным фактом, что может, еще как может, мне требуется психологическая адаптация, чтобы вспомнить, что я уже не в Макдональдсе 1990 года, этом райском дворце, да и Рейгана и Буша давно нет на свете, а «жулики и воры» (равно как и сволочи, и дураки), вопреки здешней либеральной пропаганде, действуют не только здесь, а — всегда и везде.
Первый раз у меня было такое зимой 2016-2017 года, когда после выборов Трампа я смотрел, как вашингтонские хипстеры трясут плакатиками на русском языке, а Дэвид Ремник выступает совершенно как Юрий Карякин в послевыборную ночь 1993 года, смотрел и думал: ну неужели там так бывает?
И вот опять надо сказать: еще как бывает.
Мулла Барадар, я тебя слышу.
Но и это еще не все.
Мне кажется, что мировой гегемон, разозленный этой безобразной сценой собственного внезапного поражения, в ближайшие годы отыграется на ком-то другом.
Где это произойдет, каким образом, — я не буду пытаться предсказывать, хотя список не такой уж длинный.
Всегда ведь приятнее поискать кошелек под фонарем, а не там, где потеряли.
И дай-то Бог, чтобы эта страшная месть нас не зацепила своим длинным хвостом.
