В связи со столетием смерти Блока, на котором кончился Серебряный век, несколько мыслей о модерне. Модерн был последним на сегодня периодом в мировой культуре, который является действительно периодом культуры, то есть сферы, охватывающей все сферы жизни. Он совпал у нас с Серебряным веком. Это время оказалось настолько плотно «набито» смыслами, образностью, нереализованными замыслами, прозрениями, что и сегодня нынешний обезлюженный, бескультурный, словно в «Ашане» купленный «постмодерн», продолжает спекулировать названием и всем тем, что открыла такая короткая, но необыкновенная эпоха.
Это были очень странные, нервные, трагические и прекрасные годы, когда все могли писать, рисовать, играть, когда источником вдохновения были изогнутые линии цветов ириса, плющ, вьющийся по чугунной ограде, потемки, сгустившиеся в углах мира, страсть, увядание и жуткое очарование порока и смерти. Когда искрящаяся пена шампанского стекала мраморной лестницей в особняке Шехтеля под ноги Веры Холодной, когда красотой просто болели, мечась в испанке на кроватях, следя за ускользающей жизнью, как за меркнущей тенью вольтижера на театральном занавесе, который так и не открылся.
Вглядываясь в ту эпоху, видишь череду мыслителей, мистиков, мечтателей, визионеров, поэтов, музыкантов, всю радость и весь цвет мира, к которым нельзя не потянуться. Солнечная поэзия Бальмонта, нежная грусть лирики Блока, притушенные краски Сомова, Нестерова, Тулуз-Лотрека, Дени, Климта, Врубеля, утонченный эротизм Бердслея, манерные гостиные и спальни Мажореля, изящные вазы Галле, оплывающие линии Гимара, Валькотта, Орта и Гауди и сегодня так действуют на чуткое воображение, что можно потеряться в пространстве культуры и не захотеть возвращаться в сегодняшнее время.
Истоками модерна был кризис Европы, отразившийся и у Шпенглера там и в «Вехах» здесь, а сам кризис раскладывался на Мировую войну, перевороты в области политики, духа и техники (самолет, автомобиль, кинематограф, новые школы), усиливался идеей прогресса, наивной верой в то, что техника спасет человека, что новое по определению лучше старого. Поэтому гибель «Титаника» стала таким потрясением. Корабль, который не мог затонуть, затонул в первом же рейсе. Неужели нас обманывает наша вера?
Поэтому культура модерна стала культурой решительного отказа от прежней культуры, когда сжигалось то, чему поклонялись и поклонялись тому, что сжигалось, при этом модерн парадоксальным образом бросил тело старой культуры, но не оставил его. Был отвергнут принцип мимесиса (подражания природе), традиционный для западной культуры со времен античности, и на его место был выдвинут принцип создания новых реальностей. Начались попытки создать язык эпохи, началось активное отрицание всего старого.
Отсюда базаровский (и не только) нигилизм, политический анархизм, сатанизм, отсюда Нечаев, Бакунин, Штирнер, Кроули, Маринетти, «ничевоки», кокаин, страсть к революциям, которые полностью не только отрицают старое, но и уничтожают его, чтобы никто не надумал вернуться. С одной стороны Вагнер и Ницше, сверхчеловечество и желание потрясти весь мир. С другой пессимизм Шопенгауэра, кошмары Бодлера, когда жизнь кажется «оазисом ужаса в песчаности тоски», пахнущие ладаном пальцы Вертинского, журналы «Весы» и «Аполлон», страсть к ирисам, которые вянут, не успев до конца расцвести. Без пряного воздуха модерна не было бы ни Бергсона с его интуитивизмом, ни Фрейда с его сновидениями и бессознательным.
