В 60-х, когда Украина ещё не знала, что она не в одной стране с Россией живёт, украинцы не заморачиваясь говорили и писали по-русски и изрядная часть русскоязычной литературы именно ими и украинскими евреями и была написана, западные шмотки в Одессе можно было купить только на «Толчке», куда их моряки привозили, а самой правильной едой в поезде, по дороги из Москвы на курорты Причерноморья, были, помимо сваренных вкрутую в дорогу яиц с солью, домашних котлет, а также вспотевшего в купе и слегка заветренного сыра с хлебом, продававшиеся на полустанках домашние пирожки (особенно вкусные с Киева и южнее) и яблоки. Ну, а на подъезде к Одессе и варёная, натёртая оставшейся от съеденных яиц солью молодая кукуруза.
Как она пахла! Какой у неё был вкус! Как здорово было её обгладывать, вгрызаясь во вкуснейшие бело-жёлтые зёрна, проходя по початку зубами от кочерыжного торца до острого или закруглённого верха, выстригая между зёрен аккуратную дорожку в несколько рядов и медленно поворачивая початок в руках, чтобы не упустить ни одного зёрнышка! Её, кукурузу эту, ещё и на пляжах продавали. Ходили толстые тётки со звонкими голосами и оповещали народ так пронзительно, что чаек одесских перекрикивали. Ещё у них имелись в продаже мелкие креветки — рачки (с ударением на первый слог), розово-белые, которые мерили гранёными стаканами с походом и отпускали на руки в свёрнутые из газеты фантики. Как, впрочем и соперничавшие с рачками по популярности семечки, которые на пляже лузгал каждый второй.
Что там было, насчёт санитарии, тогда мало кого интересовало, но проблем ни с пирожками, ни с кукурузой, ни с креветками или семечками потом не возникало. И даже газетная тара, которая, по идее, с учётом типографской краски, была вреднее вредного, не портила общего антуража и не снижала уровня летнего отдыха. Скорее, наоборот. Кстати, на пляже вообще было принято есть. Собираясь туда, с утра в сумку, помимо пляжной подстилки, книг и непременной колоды карт, клали чисто вымытые помидоры, их вечный спутник — соль, в бумажной свёртке из тетрадного листа или пустом спичечном коробке, яблоки, пару груш и, по сезону, тёмно-фиолетовые сливы, «унгарки», или абрикосы. Виноград тоже брали, но редко — на него шли осы.
Оно было сильно надо, от них, полосатых, словно тигры, отмахиваться? Так что, виноград проще было есть дома, вечером. Вместе с духовитой, свежеприготовленной баклажанной икрой на толстом мягком хлебе, со сливочным маслом и горячей варёной картошкой (с солью, обязательно с солью), которая изумительно шла после пляжа, залитая подсолнечным маслом (разумеется, нерафинированным — кто тогда про другое вообще слышал) и с холодным сливочным — по кусочку на каждую четвертинку большой картофелины или одну маленькую, если была молодая. Ну и, понятное дело, с полосатой серо-стальной скумбрией холодного или такой же полосатой, но с жёлто-коричневой кожей горячего копчения, нарезанной аккуратными скибочками.
Вариантом замены скумбрии могла быть селёдка. Жирная, бочковая, иногда с тёмно-коричневой икрой или кремовыми и палево-розоватыми молоками. С пёрышками зелёного лука и чуточкой подсолнечного масла, хозяйского, с «Привоза», она напоминала о том, как прекрасна жизнь, не хуже, чем нынешнее многоканальное телевидение, цветное и бестолковое, которое столько голову морочит, что уже хочется старого, чёрно-белого, которое рассказывало про то, как и куда Леонид Ильич Брежнев съездил, с кем встречался и кого награждал, только раз в день, по вечерам. Когда программа «Время» перед фильмом шла. В общем, было время и цены снижали, как пел Владимир Семёнович Высоцкий. И в самом деле текли куда надо каналы, и в конце куда надо впадали…
