Нехитрое умственное упражнение: когда бы заинтересованные лица поставили перед собой задачу договориться с консервативным обществом о той самой «толерантности к меньшинствам», об которую сломано столько стульев, о тех самых равных правах, — как они должны были бы действовать?
Очень просто.
Они стали бы показывать обывателю представителей меньшинств, которые от него самого, обывателя, неотличимы.
Дело в том, что каждый, кто хотя бы немного осведомлен о том, как устроен мир однополых отношений, — знает, что вот эти экзотические граждане, которые маршируют на парадах, густо штукатурятся и, главное, разговаривают с внешним миром в агрессивно-наступательном жанре («мы на горе всем буржуям мировой лгбт раздуем» etc.) — они лишь небольшая, крикливая и радикальная часть большой реальности.
А где-то дальше, за ними, — самые обычные люди, про которых вы никогда и не скажете, что они, например, геи.
Суровые мужики и усталые тетки. Силовики, бухгалтерия, слесари-водопроводчики.
И — барабанный бой — среди геев есть и много самых настоящих консерваторов, патриотов, сторонников «режима», у которых не только внешность и жизненный стиль, но и взгляды такие, что вы просто не различите, где они, а где — вы сами.
И — возвращаясь — если бы идея ЛГБТ-движения состояла в том, чтобы несколько расширить границы нормы и мягко объяснить «натуралу», что те несколько процентов людей, в биологии которых имеется такая девиация, ничем не хуже его самого, и точно так же имеют право на.. — и далее список юридических возможностей, — это оказалось бы сложно, но не очень сложно.
Потому что девять из десяти «гомофобов», оказавшись нос к носу с самым простым и заурядным человеком «не той ориентации», но без фиолетовых волос, радужных флагов и бравых речевок, а со ста граммами и соленым огурцом, — просто не нашли бы, что возразить против гражданских прав этого человека.
Есть исключения. Кто-то, конечно, и в этом случае был бы против. Есть те, кто настаивал бы на том, что и в светском обществе должен строго соблюдаться религиозный закон. Есть просто сварливые персонажи, которых по определению раздражают или пугают любые отличия. Все бывает.
Но для большинства — эти меньшинства, оказавшиеся меньшинствами просто в силу обстоятельств своего рождения, и при этом осознающие себя частью большинства, — не были бы драмой.
В конце концов, разве только с геями есть такая проблема?
Я, например, «интеллигент» и, как говорят в народе, «ботаник». А это, скажу я вам, почти то же самое, что «не та ориентация».
Но ничего, я как-то утрамбовался и приспособился. Иду, бывает, по маленькому городу где-нибудь далеко-далеко, а незнакомые люди со мной здороваются, а у храма даже пытаются подойти под благословение. Очки, борода, пальто черное. Нет, говорю, извините. В общем, интеллигенты — они хоть и кривовато, но тоже вписываются в вечный русский пейзаж.
Но задача ЛГБТ-движения — совсем другая (и на американском примере мы уже выяснили, какая она).
И никакого отношения к «расширению границ нормы» она, к сожалению, не имеет.
Зато имеет — к полному ее, нормы, упразднению, и вовсе не только и не столько уже в смысле геев, эту станцию почти что «проехали», а намного жестче: чего стоит одна маниакальная фиксация пропаганды на смене пола и проч.
Собственно, «биологическая» риторика а ля “всегда есть несколько процентов людей, устроенных чуть иначе — и что же теперь, отказывать им в правах?” — считается в прогрессивном мире устаревшей и оскорбительной.
Нет, теперь нужно именно настаивать на том, что проблема меньшинств — это не какой-то ситуативный набор обстоятельств, который стоило бы понять и принять наравне со всем остальным разнообразием бытия, — нет, это сознательный выбор, и выбор идеологический, революционный, призванный опрокинуть «вековой гнет» etc.
И от консервативного обывателя в двадцать первом веке требуется вовсе не мягкость и терпимость. От него требуется покорность той политической дубине, которая сделана в том числе и из образов ЛГБТ.
Он не должен думать, что “они — такие же, как и мы”.
Напротив, он должен приучаться к тому, что «они» (любые политкорректные «они») — как раз таки другие, совсем другие, и гордятся этим, и носят эту «инаковость» как знамя, и, больше того, запрещают ему, обывателю, к этой инаковости прикасаться даже самым уважительным образом, писать об этом, играть такие роли, шутить на эту тему, если он сам — находится вне (это называется апроприация).
Таким образом, разговор идет, увы, не о равенстве, не о правах, не об уважении и гуманизме.
Разговор идет о подчинении политической машине, для которой геи — это только маленький фрагмент общей картины переделывания жизни, сравнимого с прежним коммунистическим.
И как должны себя чувствовать все эти бухгалтеры и водопроводчики, которых заодно, чохом, записали в ряды этого монструозного нео-ВКП(б), штурмующего патриархальность и прочее угнетение?
Должно быть, им неловко, и они хотели бы, чтобы их оставили в покое.
Ровно того же самого хочет и стандартно устроенный обыватель.
Но машина едет все быстрее и останавливаться не планирует.
