Медийные работники порой поражают. Бывает затянут какую-нибудь песню и остановиться не могут. А то, что смысла в ней нет, их нимало не смущает.
Именно так выглядят переживания по поводу убийства очередного усыновленного российского ребенка в США. Причитания слышатся изо дня в день, и никак не возьмут наши журналисты в толк, что на родине дети умирают чаще, и не столько от рук приемных родителей, сколько от ненависти собственных. В этом плане, надо отдать должное специалистам: они мягко, но настойчиво объясняют представителям медиа то, что работники СМИ должны были бы понимать сами: факт неинформативен, источником смысла его делает контекст.
Если подходить к решению проблемы детоубийства с позиций здравого смысла (“разумного существа”, по Зощенко), то для начала надо запретить размножаться тем, кто не имеет диплома родителя и не готов сделать воспитание подрастающего поколения своей профессией. Ведь совершенно очевидно, что талантливых отцов и матерей, так же мало как “штучных” ученых. При этом строительство космических аппаратов доверяют единицам, а взращивать граждан могут все кому не лень.
На это можно возразить, что родительская любовь (существующая вроде как по определению) страхует маленького человека от насилия, издевательств, давления и равнодушия. Однако, достаточно изучить опыт семей, которые наблюдаешь в быту, чтобы убедиться как далека теория от реальности, как враждебны бывают близкие родственники, до какой степени родители и дети не понимают друг друга и как часто внутрисемейные отношения превращаются в патологию. Недаром подавляющее большинство бытовых убийств происходит на почве “личной неприязни” и совершается близкими людьми.
Более того, чьих именно детей мы растим никто не проверял. Практика показывает, что когда требуется пересадка органа от донора-родственника вскрывается масса интересного, и недаром на теме сомнительности отцовства сошел с ума Август Стриндберг. Генетическая экспертиза пока не вошла в наш быт, в отличие от искусственного оплодотворения, искусственного осеменения и многих других процедур, которые априори размывают понятие свой – чужой.
Есть и другие темы для размышлений. Достаточно вспомнить глубоко перепахавшую американское общество историю, когда мать четырех детей подала на алименты, чтобы обеспечить содержание своей дочери от гражданского мужа, и во время рутинной процедуры проверки отцовства/материнства выяснила, что дочь, которую супруги растили три года не имеет к ним никакого отношения. Позже установили, что младенцев поменял местами кто-то из работников американской городской больницы.
Как выяснилось в процессе разбирательства, случаев когда родители случайно обнаруживают, что их дети – не их, в Америке не единичны. Ведется даже статистика подобных фактов. Так что чужое дитя тебе досталось, или свое, можно и не узнать. Так почему только с приемных родителей требуют доказательств, что они психически здоровы, уравновешены, обеспечены и так далее? Почему такие требования не предъявляются к тем, кто плодит педофилов, фантиков, садистов, людей с патологией эмоциональной сферы и просто подонков?
Получается, что детдомовский ребенок имеет преимущество перед неродившимся. Он, можно сказать, тяжелым прошлым заработал себе право попасть в приличные руки. Все это, если вдуматься, выглядит странно. Тем более, что никакой адекватной процедуры тестирования на родительскую профпригодность нет. Поэтому медийно-чиновничья возня под лозунгом “защитим права детей” может лишь усугубить ситуацию и лишить брошенных детей того маленького шанса на нормальную жизнь, который у них пока есть.
Если же такой тест будет когда-либо создан и узаконен, человечеству, очевидным образом, придется менять свои привычки: размножаться, как и летать в космос, доведется единицам.
Ведь нерожденный ребенок тоже имеет права.
Чей бы он ни был.
Марина ЛЕСКО.
Редуцированная версия статьи опубликована в журнала “Компания” (главный редактор Евгений Ю. Додолев) № 29-30 за 2005 г.
