Убийца Джона Леннона Марк Чепмэн сказал, что на убийство его вдохновил великий писатель Сэлинджер.
Как много вокруг людей, уверенных в том, что если бы Сэлинджера запретили, так и убийства бы никакого не произошло.
Их, собственно, много везде – и, когда в 2010-е они заполнили соцсети, мы и получили тот вал цензуры, запретов, кэнселинга и репрессий от товарища майора, что в равной степени затопили и нас, и западный мир.
Это магизм.
Вера в самодостаточный символ, который мощно преображает реальность вокруг себя, и который является первопричиной событий.
Посмотрел фильм про маньяков – и стал маньяком (а так бы цветочки сажал).
Послушал музыку хэви-метал – вскрыл вены (а так бы жил до ста лет).
Опубликовал фотографию нациста – открыл концлагерь (фюрер тоже постил в ВК – и что вышло? )
Пошутил в адрес женщины, гея, инвалида – превратился в насильника и садиста (насильники же всегда сначала шутят, потом джаз, потом родину продали и женщину ударили).
Символическое все время вопит об обиде и требует мести, желая восстановить идеальную тишину как гарантию безопасности, оно настаивает на том, что где слово – там и дело, где картинка – там и жизнь, улыбнулся – значит, поддержал, услышал – значит, убедился, если у злодея видны обычные человеческие черты, а не только строка в протоколе – значит, мы ему сочувствуем, значит, мы сами злодеи.
Не называй волка и медведя по имени – придут и сожрут стадо.
И невозможно объяснить этим людям, что психически больной убийца использовал имя Сэлинджера как предлог, а не было бы Сэлинджера, нашел бы другое имя, что Джон Хинкли, который стрелял в Рейгана, чтобы произвести впечатление на Джоди Фостер, сделал это не потому, что до этого в газетах писали про другую стрельбу и другие покушения на президентов, и не из-за того, что Джоди Фостер у Скорсезе ходит в короткой юбке, а потому что он псих, да и все.
Нет, виноваты всегда юбка, газета, книга, фильм, президент, кто угодно и что угодно, если показывают нам плохое и напоминают о нем. Что угодно, но только не состояние самого человека, определяемое всей его сложной жизнью.
А знаете почему?
Потому что так проще.
Обывателю всегда проще думать, что добро и зло исходят от внятного и конкретного символа, это запретим, а сюда, напротив, поклонимся.
Жить в мире, где убивают не из-за газеты и юбки, а из-за труднопостигаемого пасьянса каких-то комплексов, генов, гормонов, – очень неуютно.
Гораздо приятнее считать, что в СССР никто не абортов не делал, потому что по телевизору Кобзона показывали, а как начали проституток показывать, так аборты и начались (открою секрет: абортов в СССР было море).
Конечно, такому нехитрому языческому мировоззрению – есть слово волк и есть волк, нет слова и волка нет, – можно было бы посочувствовать, и не раздражаться, а испытывать к этому делу один этнографический интерес.
Но дело в том, что язычников очень много.
И с каждым днем они запрещают все больше и больше того, что им кажется злом. Всего того, на чем написано: зло.
А раз написано, что еще с этим делать?
