Гильерме ваш, Станислав Саламович, не вратарь, а мелкий бес, звенящая нота высокой тоски, дарящая печальное осознание того, что счастье — это когда он не пропускает между ног.
Все рассуждения о том, что Г. такой же вратарь, как Спилберг зам Собянина, могли бы вести вольный устный экзистенс, если б не его вопиющая бесталанность в каждом матче.
Сербы и венгры ликуют: вместо вратаря у россиян — «стынь тоски вселенской», и кто-то должен написать Черчесову словами Бродского: «Генерал! Ералаш перерос в бардак».
А присутствие в списке любимого футболиста инопланетян Нойштедтера вызывает к жизни народное: «то у вас собаки лают, то руины говорят».
Его, Р. Н., карьера в моих глазах стала вечным символом невнятной карьеры: из всех команд он уходил без криков «Аксиос!» и не доброхотно, ни одного приличного матча с его участием я не запомню, но помню, что он красил волосы.
К этим всадникам Армагеддона, один из которых полезен, как ведро без дна, а второй не играл со дня кончины ублюдка Гитлера, у главного претензий нет, зато к Дивееву и Облякову, играющему БЛЕСТЯЩЕ, счет есть.
Даже разнесчастный Иличич из «Аталанты» даже в апогее своей мерзкой депрессии надежнее и полезнее, чем Г. и Р. Н. вместе взятые.
А объяснение, почему не взяли Соболева, и самый этот конфликт — это уже уровень Ланы Дель Рей, уровень драчки чирлидерш, у кого мясистее грудь; какой-то неколебимый подростковый мачизм стоимостью в одну копейку; Урумов в ЦУМе.
Прошу простить мне ерничанье, оно от большой любви, но когда на полном серьезе обсуждают, что немой говорил, как глухой слышал, что слепой видел, как хромой бежал, — кажется, что все здесь лишились добродетели и ума.
Но несклепистый вратарь — вот что меня беспокоит в первую очередь.
С таким вратарем сыграем так:
“Что пропало, того не вернуть.
Сашка, пой! Надрывайся, Абрашка!
У кого тут осталась рубашка — не пропить, так хоть ворот рвануть”.
