Происходит огромная трагедия.
И, главное, происходит стандартная трагедия.
Народ, который влюбился в примитивнейшую, трехкопеечную пропаганду родом из тухлого 1991 года, влюбился, поскольку хочет новизны, хочет эмоций, хочет хорошей жизни вместо серенькой, хотя вместо серенькой может получить только плохую. Хочет других имен, воздушных шариков и чтобкакназападе, а пенсионеров, комбайнов и милиционеров не хочет.
Рабочий человек, который решил, что крыша теплицы — это и есть небо, его не пробьешь, и пошел войной на своего благодетеля и спасителя Лукашенку, как если бы краснокнижный зверь из заповедника вышел из леса с плакатом ДА ЗДРАВСТВУЕТ СТРОЙКА! СЛАВА ДЕВЕЛОПМЕНТУ! ОХОТНИК ЛУЧШИЙ ДРУГ ЖИВОТНЫХ! — и безумные тени шахтеров за Ельцина встают в глазах в этот момент классового самоубийства.
Диктатор, который деградировал, совершил все возможные ошибки, уехал головой на почве нарциссизма — и, что самое ужасное, все эти годы старательно выращивал тех самых людей, которые его хоронят, разгуливал те самые идеи, от которых ему кащеева смерть, и делал это только потому, что мания величия, простая амбиция царька не давала ему признать власть Москвы, и, значит, надо было доказывать свою псевдопольскую особость.
Оппозиция, которая нежно и качественно играет на глупости и простодушии народном, а сама, стоит только ей добиться трона, завернет ровно туда же, куда и все, куда и всегда: нищета, безработица, тэтчеровские разговоры про конец иждивенчества и халявы, заросшие поля, ржавая техника, миграция тех, кто что-то умеет, запрет всего русского, окончательный разрыв с Россией и танец с бубном перед настоящей заграницей.
Другой народ, который, в силу своего возраста и знания жизни, понимает, к чему дело идет, и чего стоит пропаганда так называемой свободы, но, в силу советской беспомощности и придавленности, не имеет ни языка, ни организации, ни силы воли, чтобы хоть что-нибудь возразить, а может только ворчать перед телевизором и вяло спорить с потомками-идиотами.
Москва, которая двадцать лет не делала ничего, только саммиты проводила и бюджеты на чтении стихов Пушкина осваивала, и которая даже в этот отчаянный последний момент никогда не произнесет запрещенного слова «русские», а будет тихо пропихивать очередного своего жулика, какую-нибудь сватью бабу бабарику, чтобы та тоже была белорусским националистом — «но все-таки вместе с Кремлем», а потом вдруг обманула, вильнула хвостом и ушла на Запад.
Московская интеллигенция, которая всегда и в любом случае против России, и которая сейчас извергает тонны сиропной пошлости, ведь против Путина же дело идет, против плохих имперских русских, какое счастье, восторг, но едва только установится новая власть, и эта власть займется репрессиями и цензурой, так сразу интеллигенция сделает вид, что она забыла, где находится Минск, может, это остров такой в Тихом океане, атолл, нет?
И, наконец, время.
Потому что самым страшным врагом здравого смысла, врагом устоявшейся, прежней жизни, которую так не хочется бросать в пропасть, является вовсе не активист с воздушным шариком, не американский посол, не циничный московский чиновник, не лицемерный либерал, а сам дух времени.
Дух времени, разносящий везде это презрение и ненависть к людям индустриальной эпохи, людям двадцатого века — пенсы, бумеры, душнилы, освободите место, добро пожаловать, дедушка, в наш креативный колумбарий, — и подталкивающий одну страну за другой вон из умирающего мира модерна, где были школы, пенсии, фабрики, офицеры и книги, в мир моднейшего одичания, где на один оазис благополучия и стиля будут приходиться сотни и тысячи километров брошенной, мертвой земли.
Будущее надвигается на нас как смерч.
Я люблю тебя, прошлое.
Я останусь с тобой.