Бог консерваторов и Бог либералов — это два разных Бога.
Бог консерваторов — это строгий отец, который буквально стоит за твоей спиной здесь и сейчас.
И, скорее всего, Он собирается тебя наказать, если ты слишком зазнался или обленился, если решил, что ты как свободный и взрослый человек — выбираешь мороженое и телевизор, а не зарядку и школу.
И важно то, что Он буквально участвует во всем.
Он не чужд ни политики, ни эпидемий, ни бытовых мелочей, ни подсчета поклонов. И любое зло — это или счет, который Он выставил нам за грехи, или испытание, данное нам как Иову.
Но точно так же Он может и сотворить чудо.
Ведь утешение состоит в том, что Его суровость уравновешивается Его же готовностью вмешаться в дело на правильной стороне, помочь детям. Так, во всяком случае, говорят консерваторы — а им отвечают, что вы, мол, не в Бога верите, а в борьбу за власть и дисциплину от забора и до обеда.
Но это совсем не всегда справедливо.
Бог либералов, напротив, это добрый дедушка, который живет где-то далеко-далеко.
Он прощает, Он терпит, Он милует, Он вообще мало интересуется формальной стороной дела, а все больше любовью и милосердием. Это отцы воспитывают, а дедушки — они же балуют и снисходительно смотрят на глупости младших.
Драма, однако, в том, что если отец запросто может наказать, но зато и всегда поможет, то дед — далеко, и в любом случае не слишком влияет на положение дел.
Доброта либерального Бога — уравновешивается Его же удаленностью от человека, Его то ли неготовностью, то ли неспособностью повлиять на судьбу поврежденного мира, и потому либералы любят говорить о надежде на Его существование, о символах и метафорах, о переживании богооставленности, о мире без Бога и после Бога, — а им говорят, что этими глубокими речами они просто маскируют свой атеизм.
И это тоже совсем не всегда справедливо.
Но все-таки наказывает или прощает?
Бог с консерваторами — или с либералами?
Чем дальше, тем чаще мне кажется, что Он везде. И со всеми.
С теми, по крайней мере, кто хоть в сурового отца, хоть в доброго деда, но действительно верит.
А это, знаете ли, сложнее всего.
