Нью-эйдж

Самый главный яд нашего времени – это, конечно, нью-эйдж.
Этим дурацким термином, за неимением лучшего, я называю сладкую смесь из восточной культуры в её экспортной обертке, дёшевой эзотерики, попсовой массовой психотерапии и разного рода “мотивационной” риторики, помогающей человеку чувствовать себя постоянно обновляющейся техникой, роботом, которому нужно все время что-то “развивать” и “осознавать”, нажимая на какие-то мнимые душевные кнопки.
Я заметил бешеную популярность этого мусора в середине нулевых годов. Правда, я не так много видел мужчин, забивших себе голову нью-эйджем, – то ли они более устойчивы к нему, поскольку меньше заняты собой, то ли у меня не было мотивов смотреть на них за пределами круга приятелей. Женщин эта чума просто скосила. Впрочем, мужчины, сделавшись хипстерами или корпоративными клерками, их быстро догнали.
Нью-эйдж стал господствующей религией тех, кому меньше сорока лет. Именно “Индия”, тренинги, коучи и поп-терапевты одинаково победили в офисной России и коммунизм, и христианство, и русскую литературу, и любые другие версии разговора о человеке.
Везде теперь сплошные “практики”, “космос”, “расширение границ”, “выход из зоны комфорта”, и все то же “развитие” и сестра его “осознанность”, зомбирующие людей в фабричных масштабах.
И дело даже не в том, о чем, собственно, идёт речь в учении нью-эйджеров (ни о чем хорошем – о нарциссизме и подмене изучения мира трехкопеечными истинами с налетом экзотики).
А дело в том, что сами слова, которыми они пользуются, говоря о человеке и его жизни, звучат так, словно бы они жуют картон.