Петербургская арт-группа Doping Pong представила на XIV Санкт-Петербургском Международном Книжном салоне свою книгу «Целомудренная Адельфина». Практически сразу после презентации, на которой избранные счастливцы заполучили подписанные экземпляры из первого тиража, издание стало коллекционной редкостью. Сейчас в книжные магазины поступил основной тираж, в связи с этим наша редакция задаёт дебютантам самый животрепещущий вопрос: есть ли перспектива у литературного эксперимента превратиться в массовое чтиво этой осени?
Допинг-понг (Д. П.): За любым массовым явлением кроется комплекс причин, побуждающих людей увлечься или заинтересоваться чем-либо. Самая главная из которых — назревшая потребность. Если у читателя возникла нужда в приключенческой литературе, отсылающей к образцам советской прозы, тогда да — наша книга получит массовое признание. Необходимо отметить, что мы осознанно выбрали время и место, в которых разворачиваются события книги. «Светлые 60-е» — сложившийся стереотип в сознании россиян, знакомых с той эпохой по художественной литературе и кинофильмам. Это образ, включающий в себя и романтизм, и поэтику, и наивность, и искренность, и веру в высокие идеалы и прекрасное будущее. Думаем, что не ошибемся, если скажем, что в нынешнем обществе возник дефицит в естественной искренности и доброте. И своей повестью мы пытаемся заполнить возникшую в общественном сознании лакуну.
Н. В.: Вы изначально рассчитывали создать артефакт, как настоящие художники воплотив в художественной прозе свои картины, или допускаете возможность того, что ваше детище может стать самостоятельным бестселлером, как просто интересная книга?
Д. П.: Мы рассчитывали, что повесть в первую очередь станет интересна нашим поклонникам. Тем, кто следит за творчеством Doping Pong уже двадцать лет, и ждет от нас новых экспериментов. Но и людям, далеким от изобразительного искусства, книга тоже будет интересна, потому что затрагивает очень важные вопросы: внутрисемейные отношения и проблемы нравственного воспитания, становление личности подростка и борьба с жестокостью к животным. В живописи тоже можно задать и сложный сюжет, и глубину, но это все же статичная история, застывшая на холсте или билборде, хоть и она зачастую вызывает сильнейший эмоциональный отклик у широкой публики. Для нас важно передать движение человеческой души. Создать полноценную вселенную, напитать ее живыми эмоциями и настоящими проблемами. Чтобы она привлекала на свою орбиту всех ценителей нового русского романтического реализма.
Н. В.: Зачем преуспевающие художники с 20-летним опытом вдруг отставляют в сторону картины и посвящают свое время такому неизведанному для себя направлению искусства, как литература? Ведь наверняка, прежде чем занять своё выдающееся место, арт-группа Doping Pong прошла большой путь, сталкиваясь с непониманием и долгим признанием. И тут, когда ваши картины стали народными, а образы узнаваемыми, вы вновь начинаете с нуля тернистый путь в совсем ином направлении. А вдруг в литературе тоже придётся потратить ещё четверть века, чтобы вас услышали и признали?
Д. П.: Так и придётся! И не факт, что услышат и уж тем более признают. Если бы все искусство в мире творилось лишь ради признания и материального поощрения, недалеко бы человечество ускакало с деревьев, правда? Называйте это синдромом альпиниста, если хотите. Может, это самоубийственная привычка, но иначе мы не умеем и не хотим — нам необходимо движение и развитие вне заданных рамок, вне ярлыков и успевшего сложиться о нас какого-либо стереотипа.
Н. В.: Вступление для вашей книги написали легендарные кинорежиссёры разных стран: Слава Цукерман из Нью-Йорка. Олег Тепцов из Санкт-Петербурга и Рашид Нугманов из Алма-Аты. Все они — абсолютные авторитеты и профессионалы — совершенно по-разному оценили ваш труд, наградив его эпитетами: от продолжения традиций советской классики до примера изысканного постмодерна. Но в одном все три творца сошлись воедино — ваша книга больше всего похожа на захватывающий фильм. Как так получилось? Вы штурмуете одновременно и литературные, и кинематографические вершины с этим произведением?
Д. П.: Мы не просто так отдали рукопись для ознакомления именно перечисленным режиссерам. Еще до рассылки в издательства мы хотели услышать мнение самых важных для себя творцов, находящихся на одной с нами эстетической волне. Идея повести «Целомудренная Адельфина» первоначально родилась в виде краткого синопсиса, зарисовки для развернутого сценария, потому что история о дружбе совсем юной девушки и дельфина виделась нами четко кинематографической и требовала воплощения именно в такой подаче. Но со временем (книгу мы писали в течение десяти лет, то откладывая ее, то возвращаясь к этой истории), сложилось понимание, что это должна быть все-таки проза с возможностью адаптации в киносценарий или графический роман. Пока шла работа, мы занимались и сценарными экспериментами, сделали пробу для короткого метра — фильмы «Тлена нет» и «Сталинская кислота» в постановке Магдалены Кроули были представлены публике на показе в киноцентре «Ленфильма» и в рамках выставочного проекта Новые романтики в 2018 году в лабораторном пространстве Порт Севкабель. Словом, мы реализуем свои замыслы на стыке литературы и кино.
Н. В.: С одной стороны ваша книга — это реалистическая повесть о приключениях советских подростков на летних каникулах. Но при этом она наполнена странными сюрреалистическими элементами. И если сбежавший от военных разумный дельфин, какие-то браконьеры и шпионы, населяющие провинциальный курортный городок, ещё укладываются в общепринятый жанр молодёжного детектива, то переписка главной героини с доктором Джоном Лилли и Леонидом Ильичем Брежневым — уже настоящая фантастика. А поиски оружия на затонувшем корабле — вообще комикс. Почему произошел такой разброс жанров в одной книге? И как бы вы сами определили ее жанр?
Д. П.: Как у Пушкина: “Сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок!” «Целомудренная Адельфина» — квазисоветская фантазия. Сказка, в которой нет ковров-самолетов, драконов и колдовства, но при этом происходят невероятные события. Добро побеждает зло — во-первых. И ради торжества справедливости герои не жертвуют жизнью, свободой и благополучием, как это часто бывает в нашей с вами суровой сегодняшней реальности — во-вторых. Герои на собственном опыте познают во всей полноте, что такое ответственность, преодолевают трудности, рискуют, учатся на ошибках, влюбляются — они живут и чувствуют в полную силу. Там много смеха, слез, отчаяния и счастья. Много размышлений и попыток разобраться в себе и окружающем мире. А введенные нами исторические личности: Брежнев и Лилли — отголоски времени, отблески странных и буйных 60-х. Обе личности вплетены в сюжет дополнительной нитью, связующей с подлинными событиями тех лет: экспериментами над человеческим сознанием и мораторием на промысел дельфинов на территории СССР.
Н. В.: Мы прочитали в редакции книгу и особенно нам понравилась фраза одной из взрослых героинь повести, скульптора Марины Андреевны Ледащевой, которая просит свежий номер местной газеты у почтальона: “Голубчик, а есть у вас «Р-ская правда»? Нам всем здесь позарез нужна правда!”
Так в чем ваша правда, которую вы хотите донести до читателей?
Д. П.: Наша правда недалеко ушла от девиза романа Каверина «Два капитана» — все та же крылатая строка из «Улисса» Теннисона: «Бороться и искать, найти и не сдаваться.» Сквозная линия повести — ошибки, совершаемые взрослыми, рано или поздно сказываются на судьбе детей, которые вынуждены эти ошибки исправлять. Детям приходится бороться с ложью, халатностью, алчностью, жестокостью и равнодушием взрослых и при этом не ожесточиться, не уподобиться злу, не потерять себя.
Н. В.: Мы нашли аллюзии в вашей книге к фильму «Дубравка», мультфильмам «Девочка и дельфин» и «Сокровище затонувших кораблей» — это то, что лежит на поверхности. А какие еще вдохновившие вас произведения сокрыты под двойным дном вашей книги?
Д. П.: Все верно, нас вдохновил и рассказ Радия Погодина «Дубравка», и одноименная кинопостановка, как и перечисленные мультипликационные фильмы. А еще — произведения Каверина, Богомолова, Сэлинджера, Володина, Линдгрен. Фильмы Динары Асановой. Есть отсылки к Шекспиру, французским и русским символистам, греческой мифологии. Это традиционная литературная игра с читателем — расставленные в тексте полунамеки и прямые подсказки позволяют выстроить полную картину происходящих в повести событий.
Н. В.: Ваши читатели — новая публика для вас или в первую очередь это фанаты арт-группы Doping Pong?
Д. П.: Новая. Мы вообще пока не представляем, что кроется за дверью литературного мира. Если с любителями изобразительного искусства нам все более-менее понятно, то как устроено восприятие читателей — загадка для нас. Тем интереснее заглянуть в неизведанные миры.
Н. В.: Но ведь приход в литературу не был внезапным, учитывая, что у вас есть многолетний опыт работы в журналистике и публицистике. Ваши интервью с героями мировой богемы и тексты о современной контркультуре хорошо знакомы читателям бумажных журналов и интернет сайтов. Какие проекты в этой сфере вы бы выделили?
Д. П.: Все же публицистика серьезно отличается от художественной литературы, согласитесь. Если отдельно говорить об интервью, то, наверное, стоит выделить в первую очередь выпуск зина «Реаниматор культового кино», в котором мы рассказали о нереализованных проектах трех наших любимых режиссеров: Цукермана, Тепцова и Нугманова. Это большой замысел. Позже мы его продолжили на страницах молодежного музыкального журнала, где говорили с этими режиссерами уже о саундтреках к их культовым лентам: «Жидкое небо», «Игла» и «Господин оформитель». Наверное, поэтому именно этим мастерам мы впервые показали рукопись своей повести: нам было важно услышать мнение людей, эстетический алфавит которых нам наиболее близок. Интересно, что каждый из них нашел в книге что-то особенное, созвучное с собственным опытом, и совершенно по-разному озвучил сравнение с другими авторами: кто-то упомянул Рувима Фраермана, а кто-то — Гайдара. Сошлись они в одном — что повесть просится на экран.
Отдельно стоит отметить также работу над «Долгим интервью», бесконечно растянувшейся во времени беседой с американским артистом Бобби Босолеем, в процессе которой мы подружились и начали сотрудничать. Бобби — человек с непростой судьбой, талантливый художник и гениальный композитор, музыку которого можно услышать в фильмах Гаспара Ноэ и Леди Гага.
Н. В.: Сможет ли ваша книга передать удивительную атмосферу ваших картин, за которые Допинг-понг и любят? С вечно голубым небом, одухотворенными героями, а также атмосферой никогда не существовавшего вымышленного Советского Союза, который вы придумали в 90-ых годах, смешав западный поп-арт и советский романтизм…
Д. П.: Смеем надеяться, что да — нам удалось перенести в формат повествования визуальную эстетику наших картин. По крайней мере, отзывы читателей, которые мы уже получаем, говорят об этом. Нас благодарят именно за переданную атмосферу и за возможность погрузиться в яркую грёзу, наполняющую сознание светом и теплом. Наша сверхзадача и состояла в том числе в создании вселенной, в которой читатель может спрятаться от угнетающей серости внешнего мира, отдохнуть от тревог и хлопот — это терапевтическое произведение.
Н. В.: Вашу книгу можно посоветовать прочитать президенту? А рекомендовать для прочтения лидерам политической оппозиции? Она может понравиться украинцам и эстонцам? Или она исключительно русская? У неё может быть зарубежная история и переводы?
Д. П.: Вопрос хорош тем, что обнаруживает еще одну нашу сверхзадачу — создать универсальную историю, способную пройти любую цензуру без ощутимых потерь, при этом наполненную серьезной проблематикой, провокационными мотивами и конфликтами. Поэтому она одинаково легко воспринимается людьми, относящимся к разным поколениям и национальностям, людьми с противоположными политическими взглядами — книга затрагивает общечеловеческие этические вопросы, понятные каждому. Есть подлецы и их злодеяния. Есть герои, которые мешают этим злодеяниям вершиться. Есть выбор между опасным противодействием злу и более комфортным отстраненным ожиданием, когда зло накажет кто-то другой. Это можно рассказать на абсолютно любом языке и получить отклик читателей.
Н. В.: Какой фрагмент книги мы можем напечатать в конце нашего интервью, чтобы заинтересовать наших читателей? Что происходило перед ним?
Д. П.: Пусть будет отрывок, в котором наша юная героиня в поисках озарения экспериментирует со своим сознанием в изоляционной ванной. Вернее, с тем, что могло бы послужить этой ванной в условиях бабушкиного огорода…А перед этим экспериментом Адель пережила сильнейший стресс, обнаружив на пляже жертву массового забоя дельфинов. Теперь она считает себя обязанной вмешаться в происходящее, чтобы спасти дельфина, с которым успела подружиться.
——-
Утром Адель сидела на террасе бабушкиного дома и рассеянно постукивала по виску уголком почтового конверта, выпавшего из книги, размышлениями о которой была полностью поглощена какое-то время назад. Но мысли сами собой перетекли в другое русло, вновь касаясь наболевшей темы. Как, как внушить Дофину, что ему угрожает гибель? Как уберечь его? Как спрятать? И нужно ли вообще прятать или лучше попытаться решить вопрос иным способом, призвав к порядку зарвавшегося рыбака? Возможно ли это? Каким образом она может осадить этого подлеца? У нее и рычагов воздействия никаких нет!
Сосредоточиться не получалось. И решение не приближалось. Ее взгляд беспокойной птахой перескакивал с дерева на дерево, с подоконника — на крышу сарайчика с садовыми инструментами и наконец сфокусировался на огромном ржавом баке, стоящем у теплицы. Воодушевленная возникшей идеей, она вскочила, бросила письмо и стремительно направилась к емкости. Сняла тяжелую крышку, заглянула внутрь и потрогала рукой оказавшуюся там воду — то, что нужно!
Она сбегала в дом и вернулась с табуретом, который поставила рядом с бочкой. Забралась на него и долго приноравливалась да прикидывала — как бы ей в эту самую бочку забраться. Потом стянула ковбойку, бриджи и с великим трудом и осторожностью опустилась в емкость, всерьез опасаясь перевернуться или оцарапаться. Конечно, не мешало бы еще добавить морской соли для плотности воды, как в настоящей изоляционной ванне, — догнала запоздалая мысль, — но не поваренную же сыпать, в самом деле! Ладно, для незапланированного сеанса да еще и в полевых условиях — и так сойдет, — утешила она себя. Вода шумно переливалась через край. Выглянув из бочки, Адель грустно покосилась на свои безнадежно промокшие тенниски, что сиротливо маячили подле табурета. «Да и черт с ними — высохнут», — подумала она и стала ладонями выплескивать лишнюю воду. Тут она и вспомнила, что вода эта вообще-то предназначалась для полива, а разрешения у бабушки она не спросила. Пообещав себе разобраться с этим позже, она уселась в бочку и пристроила сверху подозрительно похожую на канализационный люк крышку.
В бочке оказалось, мягко говоря, некомфортно: пахло ржавчиной, тиной, нагретым металлом, мокрой землей и еще почему-то клубникой. От волос, — сообразила Адель, — пахнет мылом. Через круглое отверстие в крышке пробивался луч света. Наверное, надо было чем-то заделать дыру, но теперь было поздно что-то менять, к тому же ей может не хватить воздуха. Недолго думая, она заткнула дыру указательным пальцем и погрузилась в полнейшую душную тьму.
Конечно, по правилам она должна бы лежать горизонтально. И не вдыхать такое количество сомнительных ароматов… Но выбирать не приходилось. К тому же Адель на собственном опыте убедилась однажды, что в городской ванне у нее ничего толкового получиться, увы, не могло: хоть и лежала она тогда с комфортом, горизонтально и в подготовленной соленой воде, а не бултыхалась поплавком в тесном баке с пресной дождевой водицей, — цивилизация все равно просачивалась к ней отзвуками работающего лифта или радиоприемника. А под занавес вообще зажегся свет, и попыталась войти мама. И, конечно, заволновалась, что ей долго не отвечают; пришлось прерваться, впустить ее и объяснить, что вообще-то ванна занята в целях эксперимента, после чего та озадаченно взглянула на нее и исчерпывающе сформулировала свое отношение к детским опытам в камере депривации: запустила в воду резиновую уточку и молча удалилась. А папа! О, папа, ей казалось, в принципе не был способен воспринимать всерьез ее духовные искания. Поэтому Адель ничуть не удивилась, что после первого и единственного случая, когда эксперимент провалился, толком не начавшись, стоило ей сообщить родным о намерении принять ванну, папа поставил стул в коридоре, уселся и стал читать газету. И время от времени тоном авиадиспетчера просил: «Борт Делфи зиро эйт зиро фри, сообщите о вашем местонахождении»… В общем, она с той поры предпочитала принимать исключительно душ.
Но почему ее настолько заинтересовал опыт Лилли с изоляционной ванной — Адель и сама не знала. Возможно, оттого, что мама не так давно дала ей прочесть «Хищные вещи века» Стругацких, которые поразили до глубины души. Сцена эта, где Жилин испытывал на себе воздействие «слега»: ванна, радиоприемник, ароматическая соль и антимоскитные таблетки, — показалась невероятно реалистичной и вызвала странный отзвук в памяти — будто она сама переживала подобное, да только вот позабыла детали… Отец лишь иронизировал да посмеивался, когда она решилась написать доктору Лилли и расспросить про камеру сенсорной депривации. Послание, строго говоря, вышло в духе чеховского Ваньки, фактически «на деревню дедушке» — в институт Коммуникаций Сент-Томас… Поэтому папа непонятно на нее посмотрел, когда Адель получила от профессора ответ. А потом еще одно письмо и еще…
Интересно, а если бы я перед сеансом вдохнула паров керосина, — с исследовательской одержимостью задумалась она. — Ведь не просто так я оказалась тогда в керосинке! Ничего не бывает просто так. Ничего! И соль все-таки надо было насыпать!
Голову она запрокинула, чтобы вода сама выталкивала на поверхность, а ноги поджала. Дыхание, отражаясь от стен бочки, звучало громко, словно из наушников, и стук сердца гулко отдавался в ушах. И она вдруг отчетливо вспомнила, как однажды до смерти напугала родных, когда вот так же, как сейчас, стихийно занялась изучением границ собственного сознания. Вот же ответ! Вот, что ей показалось знакомым в «Хищных вещах» и у Лилли! Было ей тогда, наверное, года четыре или около того. Значит, в пятьдесят пятом или в пятьдесят шестом году… И жили они тогда точно не в Москве — бабушку Лотту Адель в этих воспоминаниях не видела. Какой-то огромный дом с большим количеством шкафов и закутков. Должно быть, казарма. Вокруг всегда было много взрослых в военной форме… Какой вопрос она тогда решала? Никакой. Она захотела спрятаться, потому что в обед собирались давать рыбий жир, который был ей ненавистен. И забралась в один из шкафчиков. Узкий, вытянутый, как пенал для карандашей, шкафчик с двумя горизонтальными прорезями, в которых виднелось синее небо. «Странно, — отстраненно вспоминала Адель. — Откуда взялось небо, и где стоял этот шкаф?» И мысли! Она точно помнила, что никак не могла прекратить течение мыслей и образов. В голову то и дело настырно влезали обрывки разговоров: с родителями или другими детьми — какая-то суетливая чепуха, от которой ей вдруг стало муторно. И она попыталась освободиться от мешающего внутреннего шума — остановить все внешние отзвуки, все воспоминания, мысли, страхи, желания и, по сути, — стать ничем. А ведь это была самая настоящая медитация, — дошло до нее только сейчас, в бочке. Она припомнила, как наблюдала тогда движение облаков в дверные прорези. А потом облака остановились на мгновение, и мир весь застыл, и мысли оставили ее… Всё! Потом она помнила лишь ощущение неописуемого восторга и упоительного счастья. С этим выражением на лице она и вывалилась из шкафа под ноги папиного секретаря, старшего лейтенанта Леши. Поднялся шум, началась толкотня, откуда-то сбежалась уйма народа, и ее, как спасенного котенка, передавали из рук в руки, пока она не очутилась в объятьях страшно побледневшего отца. Оказалось, что ее разыскивали все взрослые без исключения, потому что она пропала несколько часов назад. Обшарили все помещения, все закутки! Вызвали кинолога. Как раз в этот момент Адель и угораздило вернуться из своего путешествия: лейтенант Леша держал в руках ее кофточку, чтобы собака взяла след… Но объяснить, где она была так долго, почему молчала и чем занималась, Адель не смогла. Да и не захотела. Но вот что странно: ведь и в тот самый шкаф они тоже заглядывали. Выходит, что ее там не было? Но ведь вышла она из того же шкафа, в который вошла! Она точно помнит, потому что на нем была нацарапана опрокинутая восьмерка. И о чем это нам говорит?
По огороду проходила Нина Александровна, неся в руках только что сорванные огурцы. Минуя бочку, она направлялась к террасе, где ожидала увидеть Адель. Но резко затормозила, когда в занятое бытовыми вопросами сознание запоздало царапнулась мимоходом увиденная странность: табурет — тенниски — разлитая вода. Она развернулась к бочке, прислушиваясь, и была вознаграждена удивительным зрелищем.
Из накрывающей бочку крышки, как антенна, торчал палец. А из бочки доносился приглушенный голос, монотонно повторяющий: «Леонид Ильич, примите меры! Примите меры!»И огурцы зеленой россыпью выпали из рук Нины Александровны…
Примечания: 1. Иван Жилин — главный герой научно-фантастической повести братьев Стругацких «Хищные вещи века».
2. Слег — радиодеталь, используемая в сочетании с несколькими элементами в качестве галлюциногена, наркотик, на борьбу с которым направлен Жилин.
